на блокпосту детей

Воспоминания украинского солдата Евгения Ковтуна о последнем бою за Донецкий Аэропорт

Среди парней никто не был в стороне, даже раненые ребята, которые были в сознании, старались помочь - заряжали боекомплект, передавали магазины, чистили оружие, все были задействованы, как на конвейере. Практически каждый из нас думал, что мы погибнем и никто про наш подвиг, возможно, никогда не узнает. Но мы знали себе цену, знали за что стоим, да и просто дошли до такой грани, когда понимая, что нас может ждать, остается только одно - воевать до конца.

Я - солдат первого батальона 93-ей бригады, которая дислоцируется в Песках. Наши ребята до последнего стояли в аэропорту.

Живу в Киеве, до войны работал инженером в IT-сфере. Меня мобилизовали в августе, а до этого в армии я не служил. После двухнедельного учебного центра попал в 93-ью бригаду.
По специальности я - помощник гранатометчика, потом получил еще одну специальность, но озвучивать ее не стану, по ней я и поехал в аэропорт. А еще поехал туда из-за своего друга Дениса, его отправляли как корректировщика. Получилось так, что мой друг попал на диспетчерскую вышку. Он там прославился своим героизмом. И был подан на награды, но пока ничего не получил. Да и не из-за наград мы туда ехали, а просто выполняли свою работу. А я попал на новый терминал.
У меня уже было одно осколочное ранение в руку, полученное в Песках, но даже с наполовину рабочей рукой меня тянуло на передовую. Пока лечился в Киеве, не мог дома полноценно заниматься какими-то вещами, зная, что меня там ждут ребята. Надо все дела доделывать до конца - это мой принцип. А война не закончена, значит, дело не сделано.
Психологически к аэропорту я был подготовлен, потому что видел смерть своих ребят, знал, что такое обстрелы, что такое ближний бой, когда непосредственно видишь врага.
В новый терминал мы приехали 6 января, это был последний день зеленого коридора.
Мы называли его "коридором позора", поскольку нам приходилось останавливаться и вылезать с "Уралов", затем нас строили, обыскивали, смотрели, что мы везем, сколько нас едет и так далее. Мы ехали со своим штатным оружием, но враги установили свои правила: магазины должны были быть отстегнуты, а рожки - пустые. Снаряженным может быть только один рожок, но он не должен был быть пристегнут. Это абсурдная ситуация, но таково было решение командования, и мы не могли его обсуждать.
В терминале на 2-3 день после приезда, то есть 7-8, числа мы поняли, что по сути, перемирие закончилось, поскольку враг активизировался и начал атаковать со всех сторон. Но оборону мы держали абсолютно нормально. Мне помогал контакт между мной и Денисом, я знал, что он прикрывает меня справа на вышке, и пока он там - врагам с той стороны не пробраться. Однажды это подтвердилось, числа 10 или 11: я отдыхал после смены на посту, он мне позвонил и сказал: "Вы спите, а к вам подошла одна группа ополченцев, довольно значительная, около 50 человек и начинает приближаться вторая". Но попросил нас ничего не делать и чтоб даже офицеры не выходили по рации с нашей стороны. Сказал только усилить посты, мы сразу это организовали. Он сам красиво скорректировал огонь и группы были полностью разбиты.
Когда враги поняли, что с этой стороны к нам подойти не могут - начали применять танки, чтоб у них была возможность заходить со стороны Донецка, а также планово разрушать терминал и диспетчерскую вышку, которая была нашими глазами и ушами. В итоге башня пала. Была разрушена не до основания, но она наклонилась и рухнула. Я знаю, что там пострадали многие ребята, но все же оттуда они не ушли. После жесткого штурма терминала у нас был очень длительный бой. Но благодаря помощи нашей артиллерии мы отбили атаку. А вечером сепаратисты снова запросили перемирие, но не у нас, а у командования. Для того, чтоб собрать своих раненых и погибших, я спросил у коменданта, что случилось, почему перестала работать артиллерия. Мне сообщили, что дали добро на перемирие. Я посчитал, что, может, с какой-то стороны это и правильно, потому что нам тоже надо было собрать своих "двухсотых" и "трехсотых". Но когда наша арта перестала работать, враги воспользовались обломками вышки, как ступеньками, и подобрались к терминалу, с донецкой стороны, отчего наша линия обороны была немного сломлена, поскольку мы не могли контролировать эту территорию.
Всего нас было не так уж много, приблизительно человек 50 из разных бригад: 81-ой, 90-го и 74-го отдельного разведбата и моя 93-ья. У каждого была своя зона ответственности, мы держали врага, который двигался со старого терминала, это был пост "калитка" в первом зале. Этот пост, как и первый, простоял практически до конца. На этажах шли тяжелые бои, а сверху нас закидывали гранатами. На лестнице оборону держали бесстрашные пулеметчики. Одного из них ранили, в него вошло несколько пуль, позже его забрали медики, а судьбу второго я не знаю, но держались они до последнего.
Поскольку нас сильно зажимали, мы решили отодвинуться и держать один зал, большую территорию удерживать уже не было возможности. Стали создавать баррикаду вокруг него и хотели взорвать лестничную клетку. Я побежал вниз, чтоб найти саперов и на одном из этажей за дверью услышал голоса сепаратистов. Дверь была прострелена, они пытались прорваться, выламывая ее, но один из пулеметчиков их удерживал до тех пор, пока мы не сделали баррикаду из подручных средств, которые, на самом деле, защищали только визуально и легко простреливались. Наш сапер успел заминировать лестницу, но подорвать не успел, его и пулеметчика ранили. Зато мы успели вытащить раненых и отойти в зал.
боец ковтун
Несмотря на то, что мы теряли территорию, никто не собирался сдаваться. Я даже намеков от ребят не слышал про такое. Все были обозлены, потому что поняли, что правил войны для сепаров и наемников не существует. Мы дали им возможность эвакуировать своих, а они нам - нет.
Затем день за днем нас потихоньку зажимали. Для нас стерлось понятие "день-ночь", потому что некоторые бои длились чуть ли не сутки. Прорывались новые ребята, но часто не доезжали. А те, которые приезжали за ранеными, для меня - герои, потому что они знали, куда едут, и что это могло стать "билетом в один конец". И хотя часто им не удавалось никого забрать, потому что их машины сжигали, они все равно ехали повторно. Среди таких ребят Рахман и Андрей Север. А еще они ехали для того, чтоб быть нам подмогой, потому что те, кто стояли с 6 числа, уже были вымотаны.
Когда мы оказались в одном зале, нас начали подтравливать газом, сначала слезоточивым, потом перцовым. Но мы научились с ним бороться: брали влажные салфетки и засовывали под балаклаву, хотя тогда был сильный мороз, салфетки замерзали, но каждый старался носить их под броником, чтоб разморозить. Хуже было тем ребятам, которые в этот момент находились на постах, потому что после газа всегда ждали, что враги пойдут в жесткое наступление. Но такое случалось нечасто, потому что идти на нас они тоже не особо хотели. Видя, что хоть мы и загнаны в угол, и отходить нам некуда, но сдаваться мы не будем, они понимали, что малой кровью нас не взять и стоять мы будем до конца, а потери у них были и без того достаточно тяжелые.
Но бесконечно так продолжаться не могло. Я понял, что терминалу пришел конец, когда сепары зашли на верхние этажи и заняли подвал. Тактически они оказались в хорошем положении. Команды отходить для нас не было, да и возможности такой не было, поскольку мы были почти окружены. После морозов, которые достигали за 28 градусов, спать нормально нельзя было, да и кушать из-за постоянных обстрелов тоже. У меня, видимо, от усталости, поднялась высокая температура, а от пуль, которые попали в бронежилет, было сломано ребро Но каждый считал, что если не можешь стоять, то можно отстреливаться лежа. Среди парней никто не был в стороне, даже раненые ребята, которые были в сознании, старались помочь - заряжали боекомплект, передавали магазины, чистили оружие, все были задействованы, как на конвейере. Практически каждый из нас думал, что мы погибнем и никто про наш подвиг, возможно, никогда не узнает. Но мы знали себе цену, знали, за что стоим, да и просто дошли до такой грани, когда, понимая, что нас может ждать, остается только одно - воевать до конца. Единственное, что было страшно - попасть в плен. Для себя я принял решение в плен не идти и последние дни даже спал с гранатой. Я понимал, что все скоро закончится, помощь не подходит, а та, что подходит, она просто попадает в ту же ситуацию, что и мы. Но то, что про нас помнили, добавляло сил, плюс нам многие звонили, узнавали ситуацию; вся Украина за нас переживала, молилась. Включаешь телефон, а там 110 смсок: " Мы молимся за вас, держитесь!!" - и все в таком духе. Из моих ребят, из 93-ьей, в последние дни нас оставалось всего лишь три человека из десяти.
А подорвать нас решили, наверное, потому, что отчаялись пытаться захватить. Мы выжили, но всех завалило и сильно контузило. Как-то откопались, нашли оружие и стояли дальше. Мы пытались сделать 3 линии обороны, хоть и невысокие, чуть ниже колена. Кто покрепче, лежал за первой и второй линией, а раненых оттянули за третью. Так мы переночевали ночь, а к обеду следующего дня нас подорвали снизу. Практически все провалились в подвал. Тогда мы больше всего потеряли ребят, поскольку почти три этажа рухнуло нам на голову. Блоки перекрытия сильно завалили людей, доставать их было тяжело. Но даже в этой ситуации я не слышал панических настроений.
Меня завалило стеной, приходя в себя, я почувствовал, что ноги рабочие, но вылезти сам не мог, а враги как раз пошли в наступление. Ко мне подбежал один товарищ, увидел мою руку, которая торчала из минваты - я пытался разгрестись. Он хотел меня вытащить, а я говорю: "Не надо, пока что главное - отстреливайся, а я - нормально, живой". Он сказал, что у него заканчивается БК. Тогда я свою разгрузку руками нащупал и передал ему. Он таки отбился, правда в тот момент прилетела граната и нас немного покоцала.
Меня откопали, а остальных пацанов мы доставали, пока были силы. А вот двоих моих ребят завалило и их не нашли. Многие были без сознания и не давали знать о себе. Но самое печальное и самое невыносимое было - это ребята, которые звали на помощь, а мы не могли им помочь. Чтоб их достать нужна была техника.
После завала боекомплекта и оружия у нас осталось минут на 20 боя и то очень вяленького. В какой-то момент я просто отключился, меня разбудил один товарищ, Вова, и сказал, что будем выходить. Я ответил ему, что не могу встать, а он говорит, что ему тоже тяжело, потому что прострелены ноги. Но таки собрались с силами, я помог ему встать и мы стали выбираться. Идти по взлетке - это 99 из 100 - смерть, но по крайней мере, я понимал, что погибну с оружием в руках и в плен меня не возьмут. Уходили многие, а некоторые остались охранять тяжело раненых, выносить их не было возможности. Многие из них умирали у нас на глазах. Мы решили, что из тех, кто выйдет, хоть кто-то сможет добраться до своих, рассказать, что случилось и с какой стороны можно подъехать, чтоб забрать остальных.
Нам повезло, потому что было темно, и я думаю, что враги приняли нас за сепаров. Тогда что-то произошло, и не было мобильной связи и рации тоже глушились. Может, это как-то повлияло на то, что нам удалось выйти, потому что шли мы тупо по взлетной полосе. А дошли не все, потому что как таковой дороги не было, а в темноте после таких контузий и с травмами ориентация теряется, элементарно от усталости плохо соображаешь. Был туман, многие просто потерялись, некоторые падали в воронки. Но потом разыскали практически всех.
Мы вышли на метеостанцию утром, нас забрал БТР и отвез в Водяное, оттуда нас отправили по госпиталям. Я знаю, что судьба моих двоих ребят, их позывные Борода и Якут, которые там до последнего стояли, - неизвестна, но слышал такую информацию, что их под завалами нашел враг и что вроде как они в плену. Надеюсь, что если это так, их удастся обменять. Мертвыми я их не видел и в списках тоже. Ребят из плена надо вытягивать, и нашему руководству и командованию стоит не забывать о тех, кто стоял там насмерть.
Никто так не хочет мира, как солдаты, которые воевали, потому что мы видели. какое горе приносит война всем: военным, мирному населению, природе, домам. Это такая травма, которая не залечится. Для меня - это тяжелые воспоминания. Но любая война заканчивается миром, как бы там ни было. Вопрос: какой ценой? Многие ребята выжили и собираются ехать опять воевать. Я тоже прохожу ВВК (военно-врачебная комиссия, - ред.), меня отправили дообследоваться, потому что травмы были серьезные, но я хочу вернуться на фронт. Моя война еще не закончена! Год отвоюю, а там будет видно, что дальше. Мы, как люди гражданские, пришли на войну помочь нашей стране, помочь армии. Но воевать всю жизнь мы не можем. У нас есть семьи, и того снабжения, которое получаешь там, недостаточно для того, чтоб прокормить родных. Впрочем, все эти годы мы жили только для себя, покупали хорошие машины, квартиры, но никто никогда не думал об армии. Та свобода, которую мы получили, далась как-то легко и спокойно, становление нации как таковой мы не прошли. Может быть, теперь оно вернулось нам всем с лихвой, и мы должны пройти этот путь.
Самое тяжелое на войне - это смотреть, как твои раненые товарищи требуют помощи, а ты не всегда им можешь помочь. Люди важны и ценны. Только на войне понимаешь, что тот, кто сейчас находится рядом возле тебя, может прийти к тебе утром, чтоб попить кофе, а через час его может не быть в живых.
А у тех ребят, которые погибли, остались дети. Отцов им никто не заменит, но мы, если выживем, будем пытаться помочь сгладить эту утрату, поскольку их отцы погибли, защищая эту родину. И не дадим власти забывать об этих детях. Как нельзя забывать и о нас, солдатах. Мы не должны думать про свой тыл, а тыл для нас - это обеспечение семей и какие-то гарантии от государства. Очень многие не получили даже справок о том, что воевали. Мы удивляемся тому, что гражданские не понимают, что идет война, но гораздо печальнее, что некоторые военные этого тоже не понимают. Некоторые штабы работают с выходными, проходными, ну а на передовой выходных нет. Пройдя войну, мы все меняемся, и психика у многих нарушена, потому что многие из нас десятки раз прощались с жизнью. Какая-то мирская мелочь - это дикость для солдата, поэтому многие могут неадекватно реагировать. Обществу надо к нам привыкать. Нужно, чтоб человек вернулся и был нужен на работе, чтоб ему помогли адаптироваться. Мы воюем для того, чтоб добиться каких-то перемен в этой стране, но мы должны получать что-то взамен: политикам надо общаться с людьми, а офицерам общаться с солдатами. Тогда, может, сообща мы придем к чему-то новому.

Источник: https://goo.gl/acViTh

Да ёб вашу мать

Если тут замерзнем насмерть, кто за это будет отвечать?

Беженцы жалуются, что после пересечения границы не знают, что им делать, и не могут двинуться дальше: места в пунктах временного пребывания ограничены, проблемы с туалетами и питанием, также люди не могут связаться с родными.

«Мы приехали в никуда. Не знаем, что дальше делать. На месте будем разбираться, где жить. Если не хватит мест, будем проситься к местным жителям»

Они просили водителя везти их дальше к месту назначения, однако тот отказался – мужчина заявил, что тоже не спал целые сутки и не может везти людей в таком состоянии и без полицейского сопровождения. 

При этом другие водители, которые выехали из ДНР ночью, возмущены закрытием границы на въезд: «У меня в кармане 50 рублей. Будем таранить тогда ворота», — приводит издание слова одного из них.

Более подробно о беженцах Znak

Испуганный российский солдат убегает от украинского дрона

Тут бы под его эпичное бегство музончик какой добавить

Жизнь в Донецке, моё личное мнение и пара забавных историй из моей жизни в ДНР

Привет, джой! Не прошло и суток с прошлого моего поста о стульчике, как я хочу сделать новый. Теперь немного расскажу вам  о Донецке и жизни здесь.  Возможно, будет большая простыня и фотографии, так что, милости прошу.

Ну, во-первых, почему я решил это написать всё? Потому что многие в комментариях вспоминают о том, что я из ДНР и начинается легкий срач, да и вообще просили запилить подобный пост.  Тег "политика" не ставлю, ибо политических тем тут не затрагивается, как по мне. Но если попросят - поставлю.

Итак, попытаюсь оформить в стиле "частые вопросы и ответы"

 - Вопрос: за какую сторону Ярополк?

Это первый вопрос, потому что я сразу скажу, что я вообще ни за одну из сторон. Мне кажется, что везде (в ДНР, ЛНР, Украине, России, США и т.д.) есть плохое и люди в большинстве своём они одинаковы. Власть зажралась почти везде, так что никаких полит. взглядов у меня нет. Разве что я всегда за Эквестрию ;)

 - Вопрос: почему не уехали с семьей?

Я считаю, что необходимо  не уезжать туда, где "хорошо", а необходимо стараться сделать свой родной край лучше, чтобы уезжать не хотелось и тебе и твоим детям. И хотя я говорю "родной край", я имею в виду не только место, где ты родился и вырос, но и более широкое понятие. На родине у тебя друзья, родные, все тебе знакомо, всё твое, в поле каждый колосок, как говорится.
У меня в семье было много шансов и мыслей продать тут свой дом и уехать в Украину. Хотя и жизнь в Донецке не так легка, как в других странах, но тут же все наши друзья, знакомые и родные. Это дает стимул и поэтому мы остались. А вот что до тех, кто уехал? Знаю я множество тех, кто уехал в Россию или Украину. Вот пример с одного человека, который один уехал на заработки. Мы недавно списывались вконтакте, и он поведал мне, что приходит с работы и целый день сидит дома и капчует интернет. Хотелось бы погулять пойти, затусить с кем-нибудь, дома устроить пати (но нельзя, квартира то съемная). И казалось бы, в чем проблема? Проблема в том, что погулять не с кем. Никого нет, ни родных, ни близких, даже товарищей. Только коллеги. И что это за жизнь? Совершенно один. Многие от такого впадают в тоску. Так что, как бы не звучало это удивительно, но многие из тех, кто уехали, вернулись даже не взирая на то, что жить здесь приходится намного скромнее, чем в другой стране.

-  Вопрос: Почему не пошёл в ополчение? Кого берут в ополчение? Правда ли целыми днями обстрелы? 

В ополчение не пошёл, потому что умирать как то в планах не было. Хотя не отрицаю, что пострелять пару раз все таки пришлось, но, слава богу, никого не убив :), но об этом совершенно другая история... А вот в ополчение сейчас берут исключительно с 18лет, проходится 2 месячная обучалка, потом уже распределяют по обязанностям (на блокпостах стоять, с бумагами работа, вахта). В первый год войны я и совсем пацанов с автоматами видел, (и они смотрели на меня как на говно). К слову, сейчас уже не вижу таких. Кто знает, погибли ли они, или же их выпендурили из ополчения? Насчет обстрелов - правда. Почти каждый день на западной границе идут бои. Я живу почти в самой юго-восточной части города, так что взрывы до меня почти не доносятся. Но в первый год войны бомбили целыми сутками, окна дрожали не переставая. 
Вот одна фотка из машины, которую я сделал в первые месяцы войны. Блокопост, буквально 10 минут ходьбы от моего дома. Видно, что многие вооружены чем попало, но настроены серьезно. Что они делают? По идее, не должны впускать провокаторов в город и обыскивать автомобили на запрещенные предметы. А еще там за углом военная база (тогда это был всего лишь военкомат). 

 Среди моих коллег и родственников ВНЕЗАПНО оказались люди поддерживающие войну с Украиной. Попытка убедить их в том, что НАТО не собиралось нападать на РФ или что среди хохлов нет полков бандеровцев/нацистов, пытающих за использование русского языка, стопорилась об вопрос "А зачем  тогда было бы вводить войска в Украину?". Довод про "старый дед поехал кукухой" просто игнорировался. И вот сегодня, катаясь по рабочим вопросам увидел запись выступления Шульман, на котором ей задали подобный вопрос. Видео выступления скину ниже, а тут скопипащу выдержку из её ответа:

 Зачем, как вы думаете, это гаранту нашей Конституции?

 Е. Шульман
 Над этим вопросом многие будут размышлять и дадут много ответов. Все они будут выглядеть логично. У меня, естественно, есть своя версия, которая совершенно не претендует на то, чтобы быть истинной. Но раз мы с вами так замечательно беседуем, я с вами ею поделюсь.

 Для того чтобы остановить время. Попробую объяснить, что имеется в виду.
 Я думаю, что те процессы, в том числе процессы трансформации ценностей, трансформации общественных взглядов, общественного мнения, которые мы наблюдали, были истинными. Я думаю, что мы не находились в плену иллюзий, когда говорили о том, что в обществе снижается насилие, снижается преступность; что новые поколения имеют другую ценностную картину; что компьютерные игры снижают насилие, а не повышают его; что вообще и насильственные преступления, и потребление крепкого алкоголя снижаются тем выраженнее, чем моложе страта, которую мы исследуем; имперская ностальгия уходит в прошлое.
 А теперь переверните эту картину и представьте себя по другую сторону. Вот вы сидите и смотрите, как песок времени утекает у вас сквозь пальцы. Вам неизбежно наследуют — давайте говорить их языком — предатели. Ваши дети — предатели. Они не разделяют вашего взгляда на жизнь, они не разделяют ваш взгляд на мир, они не видят того, что вы видите так ясно. Вы последний защитник крепости. Они сдадут ее врагу, потому что они даже не считают его врагом. И сколько вы ни пытаетесь их как-то в этом убедить, они все равно не считают.

 Многочисленная культурная публика сидит вокруг вас на безопасном расстоянии и смотрит, и говорит: «Ну давай, давай, мы подождем. Как ты помрешь, мы придем. Симпатии будущего на нашей стороне. Кумиры молодежи мы, а не ты. А ты сиди, пока сиди, чего нет. Мы не будем брать Кремль штурмом, просто подождем».
 Год проходит, другой, третий. Все так же точно и продолжается. Одновременно хорошо, у вас в голове геополитика, соседняя страна вас беспокоит. Гондурас тревожит. Гондурас как-то разросся, совсем сильно тревожит. И вы понимаете, что еще немножко, еще чуть-чуть и все. И ваше историческое время завершится. Ваше окошко закроется. Вам скажут: «Ну, все, слезай. Сейчас придут следующие». А эти следующие неприемлемы для вас. Они никуда совершенно не годятся, с вашей точки зрения, они все погубят, все развалят.

 «Он разобьет священные сосуды, он грязь елеем царским напоит, он расточит. А по какому праву?» Перечтите это. И представьте, что это не про деньги. Вас охватит ужас. Это ненависть к наследнику, вообще ненависть к живым за то, что им жить. «Мне время тлеть, тебе цвести». Человек разумный принимает это. Ласкает милого младенца, понимая, что «Да, мне время тлеть, а тебе процветать».
Но если вы устроены немножко по-другому и у вас есть в руках большой ресурс, вы можете сделать такую штуку. Вы можете на эти все грядущие поколения опрокинуть большую бетонную плиту, которая придавит их навсегда, по крайней мере, на обозримую перспективу. И того будущего, которое они хотели, у них не будет. А будет по-вашему, даже если вас уже в живых не останется. Потому что вы устроите такое здесь, вот это вот.

Без палева