— Результативно. Не то, чтобы я целый месяц просидел в позе лотоса или провисел вниз головой в позе летучей мыши. Медитация разная бывает. Я практикую такой один из видов, так называемое безмыслие. Потому что в детстве сильно испугался, когда впервые осознал, что все время, абсолютно непрерывно о чем-нибудь думаю. Что в мою голову безостановочно лезут разные мысли — хорошие, плохие, умные, глупые, свои, чужие, очень много, слишком много мыслей.
И главное, мысли лезут сами, помимо моего желания. Их наплыв не поддается контролю и регулированию. Их слишком много и все больше, и больше. А голова ведь не резиновая. К тому же довольно маленькая. Я ведь еще маленький был. И подумал: «ну, б..» И мне показалось, что просто треснет моя бедная маленькая нерезиновая голова. Мозг захлебнется в мыслях.
Вот я и попытался остановить, перекрыть поток сознания. Это оказалось непросто. Задержка мышления, она как задержка дыхания — надолго не получается. Вот сколько вы можете не дышать? Минуту. Две-три. Пять, если вы очень крутой. А десять-двадцать минут это очень мало кто может. Если вообще это не трюк, не знаю. Так и не думать вы сможете не больше пяти минут. Если вы нормальный человек. Я, поскольку с детства занимаюсь, умею обходиться без мыслей до четверти часа. Это уже на грани. Не нужно пытаться повторить.
Безмыслие — это не какая-нибудь релаксация под звуки ситара. И не духовная медитация, при которой люди монотонным пением доводят себя до отупения. Которое называют почему-то просветлением. Безмыслие надо применять только в случае крайней необходимости.
Зачем мы задерживаем дыхание? Не для познания же истины и не для релакса и детокса. А для того, чтобы выжить в среде, в которой нельзя дышать — например, в воде. Задержка мышления точно так же нужна, если вы оказались в ситуации, когда мыслить вредно или невозможно. Чтобы пережить эту ситуацию и выйти из нее.
— Вышли? Пережили?
— Определенно да.
— Вы обещали рассказать о причинах отставки...
— Ты все-таки вспомнил. Надеялся заговорить и отвлечь рассуждениями о медитации. Да кому эти причины интересны? Может, в следующий раз?
— Давайте в этот. Некоторым интересны.
— Не знаю. Надо как-то не соврать, но и лишнего чего не сказать... Я ведь Донбассом и Украиной занимался в основном. Контекст изменился, скажем так. То есть, в итоге я должен был продолжать ими заниматься. Но контекст изменился...Давайте так. Я лучше не буду сам тут ничего объяснять. Но и полностью уходить от ответа не буду. Мне удалось некоторые комменты по моему уходу прочитать. Некоторые довольно правильные. Не точные, конечно, в деталях и не слишком, возможно, доброжелательные, но по сути, в целом верные. Тогда еще сразу, в январе, Владимир Соловьев описал причины. Я не автора «Трех разговоров о конце всемирной истории» имею в виду. И не Владимира Рудольфовича уважаемого. А это Соловьев из «Коммерса.» И даже Леша Венедиктов довольно верно изложил. Уже после указа. Так что, некоторые, которым уж очень интересно, могут эти комментарии сами найти.
— Вы сами попросили об отставке? Или Вам предложили написать «по собственному»?
— Сам. Это была чистая самоволка.
— Дмитрий Песков сообщил, что Вы были у президента незадолго до опубликования указа об увольнении. О чем говорили?
— О том, о чем счел нужным говорить президент. Я же со своей стороны был рад возможности сказать ему слова огромной благодарности. За то, что он позволил мне 20 лет работать на него. И в меру сил участвовать в его великих делах. Было круто. Большая честь для меня.
— Почему между Вашим заявлением и выходом указа об отставке прошло так много времени?
— Не знаю. Одна умная женщина мне сказала, когда затянулось это дело: «это они тебе, дураку, дают время одуматься.» Но полагаю, все проще. Понятно же, что моя бумажка ну далеко не приоритетный документ. Пока походила по кабинетам, там полежала, тут полежала...
— Не жалко уходить? Не скучно будет без великих дел?
— Было бы жалко, не ушел бы. Цеплялся бы. Смирился бы с изменением контекста. Но давно пора.
— Вы еще в 13-м году хотели уйти...
— Уже тогда понял, что мне нет места в системе. Я, конечно, создавал эту систему, но никогда не был ее частью. Это не проблема системы, это моя проблема. Чувствую отчуждение. Не потому, что мне что-то не нравится. Как раз нравится. Просто я не умею заниматься чем бы то ни было дольше пяти лет.
— Почему?
— Мне интересно работать в жанре контрреализма. То есть, когда и если надо действовать против реальности, менять ее, переделывать. Пока проект проживает стадию становления, развития, роста, в нем интересно участвовать. Есть место для новых идей. При столкновении замысла с реальностью происходит распад старых структур и синтез новых, от этого идет активный выброс энергии. Весело. А когда новое создано, оно резко превращается в старое. Проект вступает в фазу стабильности, сам становится реальностью. Переходит на низкий энергетический уровень. Рутинизируется. И от тебя уже не требуется ничего нового. От тебя ждут только самоповторов. А зачем? Пусть другие повторяют за мной.
Я долго занимался внутренней политикой. Политическая система и основы новой государственности были созданы. И в 13-м году пришло время уходить.
Я и ушел было. Но тогда вернулся на госслужбу. Были причины. И еще потому, что получил уникальную возможность самому выбрать проект. Выбрал Украину. Чисто интуитивно. Никто мне не подсказывал и сам я ничего не знал. Да и никто наверняка не знал. Я почувствовал просто, вернее, почуял — будет большое дело. Догадался уже тогда, когда ничего еще не начало происходить, что будет настоящая борьба с Западом. Серьезная. С жертвами и санкциями. Потому что Запад не остановится ни перед тем, ни перед другим. Да и мы за ценой не постоим. Правда, предчувствовал. Сам сейчас удивляюсь, как я это предвидел летом еще 13-го года. В полной тогдашней тишине. Так все и случилось. Горжусь, что был участником.
Но прошли те же пять лет... Началось естественное торможение и этого проекта. Я бы, конечно, в обычной ситуации не стал бы отпрашиваться с такого горячего участка. Поскольку это было бы безответственно. Но и участок более-менее остыл, и главное, контекст изменился. Не мог же я пять лет идти в одном направлении, а потом резко повернуть оглобли и двинуться в противоположном. Я бы об этом с самим собой ни за что не договорился. Так у меня появились и причина, и повод уйти окончательно.
— Окончательно? Значит, возвращение не планируется?
— Не планируется. Невозможно.
— Вы не разочарованы в системе, которую создавали, из-за того, что для Вас в ней в итоге не нашлось места?
— Нет, конечно. Наоборот. Это сильная система. Нужная для страны. Мое тщеславие навсегда удовлетворено тем, что я приложил руку и голову к строительству нового русского государства. А если по ходу строительства этого мощного здания какой-нибудь отдельно взятый вольный каменщик вроде меня свалился с лесов, здание ведь от этого ни ниже, ни хуже не стало.
Люди гораздо покруче меня не находили себе места в собственных проектах. Джобса вот выдавили же когда-то из «Эппла». Ничего.
— Политикой будете заниматься?
— Буду, конечно. Я всегда политикой интересовался. И до прихода на госслужбу. И после буду.
— В чем это будет выражаться?
— Поскольку больших дел у меня пока нет, буду практиковать малые политические формы. А именно: кухонные дебаты. Или выступления в рюмочных для малознакомых собутыльников. Или сочинение трактата не для печати о предоставлении частичных избирательных прав ботам в качестве первого шага к эмансипации виртуальной личности.
— Ну а если без шуток?
— А это и есть без шуток. Будущее вызревает не в мейнстриме. Не в президиумах. А как раз на кухнях и в рюмочных. И в странных трактатах. На темном и тихом дне информационного потока.
— И какие идеи будете на кухнях продвигать?
— Ну ты же знаешь. По политическим убеждениям я русский. По политическим предпочтениям путинист. Отчасти еретического толка.
— Что Вы думаете об Украине, о ее перспективах, о будущих отношениях с Россией?
— Украины нет. Есть украинство. То есть, специфическое расстройство умов. Удивительным образом доведенное до крайних степеней увлечение этнографией. Такое кровавое краеведение. Сумбур вместо государства. Борщ, Бандера, бандура есть. А нации нет. Брошюра «Самостийна Украйна» есть, а Украины нет. Вопрос только в том, Украины уже нет, или пока еще нет?
Я, как ни странно, укрооптимист. То есть, считаю , что Украины нет пока. Но со временем она все-таки будет. Хохлы ребята упрямые, они сделают. Однако, какая именно это будет Украина, в каких границах она будет существовать и даже, может быть, сколько будет Украин — вопросы открытые. И в решении этих вопросов России так или иначе предстоит участвовать.
Отношения с Украиной никогда простыми не были, даже когда Украина была в составе России. Украина для имперской и советской бюрократии всегда была делом хлопотным. То атаман Полуботок подведет, то западенцы к Гитлеру переметнутся. Принуждение силой к братским отношениям — единственный метод, исторически доказавший эффективность на украинском направлении. Не думаю, что будет изобретен какой-то другой.
— Что для Вас Донбасс?
— Донбасс для меня не что, а кто. Люди прежде всего. Замечательные люди. Захарченко, Ходаковский, Бородай, Пинчук, Болотов, Безлер, Толстых... Многие другие. Извиняюсь, что не перечислю всех. И что права не имею всех назвать. И что назвал живых в одном ряду с мертвыми. Они настоящие воины. Их не нужно, конечно, идеализировать. Разных людей война притягивает. Война дело мутное, муторное. Но нужное. Они взялись за эту тяжелую работу. И справились.
На Донбассе, там ведь и на гражданке жизнь не сахар. Все его жители прошли через тяжелые испытания. И сейчас там непросто. Все они герои. Как есть города-герои, так там весь народ-герой.
— Донбасс вернется в состав Украины?
— У меня недостаточно сильное воображение, чтобы такое вообразить. Донбасс не заслуживает такого унижения. Украина не заслуживает такой чести.
— На парижском саммите Вы видели Зеленского. Какое впечатление он произвел? Что Вы можете о нем сказать?
— Не лох. Во всяком случае, в Париже все приняли его за президента...У него легкость необыкновенная в мыслях.
— Предстоящей реформой российской конституции интересовались?
— Мне неизвестны планы на эту тему. Документы не изучал. Читал то, что было в новостях. К тому же, там нет еще текста окончательного. Рано пока судить. Хотя какие-то обнадеживающие сообщения были. Вроде должны искоренить этот подрывной тезис, что международные договоры для России выше ее собственных законов. Давно пора эту норму убрать. Пока она есть, наша демократия не может считаться вполне суверенной.
Надеюсь еще, что будет покончено с мнимой независимостью местного самоуправления от госвласти. Ведь все знают, что нет ни экономических, ни социальных, ни психологических предпосылок для такой независимости. Любого губернатора спросите, он вам скажет — офф рекорд, конечно, но точно скажет — что давно пора встроить муниципалитеты в общую вертикаль госуправления. И прекратить профанацией заниматься ради видимости евроценностей.
Если будут в итоге как-то уточнены полномочия президента, а вроде бы об этом тоже говорилось, то правовая логика приведет к необходимости заново начать отсчет президентских сроков. Потому что с новыми полномочиями это будет уже как бы другой институт президентства. На него не смогут распространяться ограничения нынешнего президентства. Во всяком случае, если власти не пойдут на новый отсчет, они сильно погрешат против юридической чистоты. Это мое частное мнение, конечно. Но основанное на опыте законотворчества.
У нас уже по факту, естественным образом сложилась не просто президентская, а гиперпрезидентская форма правления. Она органична для нашей политической культуры и, мое мнение, ее надо формально-юридически закрепить.
Но повторю, пока рано выводы делать, нет текста окончательного, еще идет обсуждение. Посмотрим, что будет на выходе.
— Идея упомянуть в конституции бога вызвала много споров...
— Слышал. Но как-то не думал об этом. Не знаю. Можно, конечно... В сущности, без разницы.
На мой взгляд, вообще-то, богу ни жарко, ни холодно от того, что его запишут в конституцию. Ему от этого скорее смешно. Во всяком случае, тому богу, с которым имею дело я.
— Где собираетесь работать?
— Слушай, не торопи меня. Я двадцать лет жизнь видел только из окна моего персонального автомобиля. Дай осмотреться. Похожу, потолкаюсь по рынку, найду что-нибудь. Я ведь с моим набором санкций и политической токсичностью совсем не на расхват. Скорее, наоборот — потенциальные бизнес-партнеры при моем появлении разбегаются кто куда. Тем интереснее задача.
— У Вас есть враги? Можете их назвать?
— Надеюсь, что есть. Я ведь так старался. Называть без особых причин не положено. Вражда вещь интимная.
— Ничего сенсационного для интервью не заготовили? Какой-то инсайд, может быть?
— Ни в коем случае. Корпоративная этика: всегда говори то, что думаешь; никогда не говори то, что знаешь.
http://actualcomment.ru/surkov-mne-interesno-deystvovat-protiv-realnosti-2002260855.html
Отличный комментарий!