след взят

Зеленский посетил Бахмут

На минуточку это одна из более горячих точек фронта

FREEДОМ

Вручение наград

Флаг для конгресса США

Удали мои печали: Россия, Казахстан и Беларусь могли бы объединить усилия против
свободного интернета — но каждый лидер предпочитает запрещать интернет
по-своему.

Лукашенко готов ввести в Беларуси крепостное право

Жители РФ. Не сидим, а готовим напитки

Бывший президент Эстонии Тоомас Хендрик Ильвес в интервью ERR

Часть 3

Что касается повседневной жизни президента, когда президент работает в Кадриоргском дворце, за ним стоит команда. Достаточно ли велика эта команда для президента, или насколько умным должен быть сам президент?

Я очень горжусь своей командой, но также должен сказать, что без такой умной команды невозможно. Вам нужна команда, которая знает, что делает, и достаточно смелая, чтобы сказать: не делай этого, Ильвес, не делай этого!

Они спасли вашу кожу?

Нет, но они определенно удерживали меня от некоторых вещей, которые я мог бы сделать в противном случае. Этот интеллектуальный уровень был чрезвычайно высок, и если вы посмотрите на то, как люди прогрессировали.

Моим юрисконсультом был Юлле Мадисе, который до того, как пришел ко мне, был автором исполнительной редакции Конституции Эстонии. Мерле Майгре, один из лучших эстонских экспертов в области внешней политики и политики безопасности, возглавил Киберцентр НАТО, Кюллике Силласте-Эллинг перешла в НАТО, а Лийс Липре-Ярма перешла к организации внешней политики НАТО. Премьер-министр.

Рекомендую - выбирайте людей, готовых с вами поспорить. И в плане внутренней политики у меня были такие советники, и не просто советники, у меня были и другие члены команды, с которыми я общался, например, тоже очень чувствительные к языку. Я очень горжусь своей командой и очень рад, что все они добились хороших результатов.

Мы сейчас сидим здесь, в здании Администрации Президента, иногда называемом замком, где располагались ваши кабинеты, где принимались послы, высокопоставленные государственные деятели, и где за стеной маленький ребенок может заниматься школьными делами, а также президентская спальня. Это нормально?

Нет, вообще. Если только это не Белый дом.

Белый дом очень горд.

Это очень большой дом. Пришлось пользоваться квартирой адъютанта президента Константина Пятса. И это, наверное, не самое лучшее место. Когда я был министром иностранных дел, я запрещал депутатам жить в зданиях посольств. Люди сходят с ума, потому что их рабочий день никогда не заканчивается. А потом случилось то, что я приехал сюда на десять лет, дольше любого посла.

Я считаю, что президент должен иметь возможность жить в другом месте. Что безопасно, но куда ему деться из этого будничного рабочего пространства. Иначе этот день никогда не закончится.

Вернувшись в Эстонию, вы восприняли восстановление хутора Ärma как одно из своих сердечных желаний. Вас посетили многие высокие главы государств, в том числе народ Эстонии. Эти иностранные мужчины и женщины видели сегодня отражение нашей крестьянской культуры. Это была визитка из Эстонии?

Это одна из самых больших вещей, которые вы можете сделать, вы приглашаете кого-то домой!

Были очень приятные вещи. Как туда ездили польские президенты и как там плакал президент Германии (Йоахим Гаук - прим. ред.). Президент был немного постарше, и он был бывшим диссидентом в Восточной Германии, а потом мы символически перелопатили немного земли, когда сажали деревья, а потом он сказал, послушайте Томаса, знаете ли вы песню, которую мы пели в трудные времена? в ГДР: «Мы думаем, что это приид». (" Die Gedanken sind frei" - прим. ред. ) Я сказал, о, мы знаем эту песню? А потом мы выстроили всех эстонцев и Андо Кивиберга, потому что это было в Вильяндимаа, потом он тоже был в деревне, тогда мы запели «Наши мысли гордятся». Гаук посмотрел на него и сказал, что это песня о немцах! И тогда мы ответили, что это тоже песня эстонского пробуждения. И тут Гаук начал плакать... Это был невероятный момент.

Потом у нас в селе был президент Бронислав Коморовский, и еще я звонил Руслану Трочинскому, украинскому тромбонисту, который жил в Вильянди, и тогда он играл и пел песню под названием «Мы покоряем Киев с пулеметами на трамвае» или как дела. Поляки все подпевают, включая охранников. Что это оставляет такое неизгладимое впечатление. Я организовал там много мероприятий.

Вечеринки, которые шли в честь юбилея Эстонской Республики, были написаны на приглашении этой партии: «Приглашает Тоомас Хендрик Ильвес с женой». А потом мы все видим жену. Можете ли вы ретроспективно сказать, каковы законные ожидания общества, какую роль должна взять на себя жена президента? И должен ли он?

Это полностью зависит от решения супруга. Предполагаемой роли нет, она не указана. Я думаю, что жена каждого президента формирует его или ее собственную роль. А потом два моих супруга очень по-разному сформировали свои роли.

Есть ли места, где вы должны быть рядом с женой президента, а остальное - свободный выбор?

Да, у людей есть свободный выбор. Есть люди, которые живут в нем больше, другие меньше. Но ничего не планируется. Да и не может быть, потому что даже если президент избран, супруга президента не избрана.

Просто так интересно посмотреть, что делает жена президента.

Ну, это особенно интересно для желтых СМИ. Но, наверное, это одна сторона, которая никогда не ускользнет.

Вы несколько раз плохо отзывались о журналистах. Он сказал, например, что «теперь эти чернила могут уйти отсюда». Помните?

Ну, я помню.

Это нерешительность, неумение работать с журналистами, или у вас есть какие-то профессиональные ожидания от журналистов, потому что вы сами были журналистом?

Это верно, да. Чтобы вас правильно цитировали и чтобы ваши слова не перекручивались. Не вырывает из контекста. В общем, такие извержения наступали, когда что-то было особенно глупо.

Но в то же время я получил письмо, когда я читал длинную лекцию перед Эстонской газетной ассоциацией в первый год моего второго срока. И на что некоторые очень возмутились, где я снова говорил о долге журналиста быть точным. Примерно через четыре года я получил письмо от журналиста, имевшего степень магистра журналистики, и сначала был очень зол, но позже понял, что это одна из лучших вещей, которые он читал о журналистике. Очень красиво, я тоже остался доволен.

Еще одна проблема прессы в маленькой стране — желание сдаться или склонность сдаваться. Вы делаете это и думаете, что завтра будет следующий день и другая история. И если вы его уберете, то вы, как журналист, забудете, что вы это сделали, но человек, которым вы это сделали, не забудет. И как господин Тоомас Сильдам (тогдашний советник президента по коммуникациям - ред.) может подтвердить, что у Ильвеса такая отвратительная память, что он точно помнит, когда кто-то где-то что-то говорил. Злонамеренное увольнение, это запомнят и эти люди просто… Ну, я не с ними разговариваю, и все.

Это ваше право. Наконец, одна из самых примечательных фигур, которые вы запомните из своего президентства, вы сравнили Эстонию с полем дикой земляники, которое немного похоже на секрет, но если вы его найдете, то оно вкусное. Готовы ли мы позволить другим попробовать его тоже?

Если они смогут это оценить. У меня так много людей, которых я знаю, которые приехали сюда временно или на самом деле, которые просто задаются вопросом, насколько Эстония является совершенно невероятным местом. Что здесь случилось? Что оно зашло так далеко от других стран. То, что это как бы другая страна и люди не понимают этого изменения на местах, вы принимаете как должное. Но мы смотрим вокруг, тоскуя по тому, чего вы достигли. Ладно, скажем, культурно, инфраструктурно, в плане ресторанов, музеев... Оглянемся и скажем, возможно ли это? И это возвращает меня к вашему первому вопросу, возможно ли, что это бывшая советская республика? Это невозможно. И я очень горжусь этим.

Вам никогда не нравился вопрос: «Хотим ли мы такую ​​Эстонию?». Следует только спросить: "Какую Эстонию мы хотели бы построить?" У вас есть пятилетний сын, ваша младшая дочь только что достигла совершеннолетия. Какой мир мы должны передать им?  

Вы всегда должны искать творческие решения, а не придерживаться шаблонных решений. Вы должны свободно мыслить и пробовать новое, а не говорить «нет» сразу, когда что-то звучит странно.

Помню, когда Эстонию освобождали, был политик, который сказал, что нужно покупать или строить бронепоезда, потому что так мы выиграли Освободительную войну. В любом случае, мы всегда должны избегать такого мышления. Мы никогда не достигнем будущего, если будем смотреть в будущее из зеркала заднего вида нашего автомобиля.

Мы должны, конечно, ценить то, что было в прошлом, но мы всегда должны быть открыты для новых идей. Успех Эстонии связан с тем, что мы действовали по-разному, будь то цифровое государство или то же самое в частном секторе. Мы проявили творческий подход, и я больше всего надеюсь на молодое поколение, чтобы у него хватило мужества и образованного мышления попробовать что-то новое. Если ты увидишь, что привело нас сюда, дальше нас это не продвинет. И есть много таких проблем, где, как проверенные и проверенные решения, они могут работать одинаково, но, возможно, мы будем делать это по-другому. Может быть, мы сделаем лучше.

Какую идею эстонской политической элиты должна поддержать Эстония? Вы видели эту идею сейчас?

Вы знаете, это время, когда политическая элита мало что представляет.

Можно было сказать 30 или 25 лет назад, что это было хорошо, Сависаар читал Пола Самуэльсона, а Лаар читал Милтона Фридмана, и независимо от того, как вы относитесь к этому, было ясно, что у людей есть идея.

В настоящее время, как и во многих европейских странах, кажется, не время читать книги, а время откладывать их. И именно поэтому, конечно же, я ожидаю, что будет обсуждаться больше возможных идей. Лозунги очень приятны для многих партий. Однако у нас есть люди, которые очень хорошо пишут, беспристрастные, исследователи здесь, в Эстонии и в других местах, и они публикуют очень хорошие статьи о том, куда нам следует двигаться в области экономики и окружающей среды.

Но мне почему-то кажется, что даже книги даже не читают. Мы говорим, что в Эстонии много идей, но очень немногие стоят идей. Я хочу видеть их в партийных программах, а не а-ля мы дадим вам сто евро, если вы выберете меня.

Президент Ильвес, большое спасибо за этот разговор. Я хочу закончить тем, что вы всегда говорите: «Да здравствует Эстония!».

Да здравствует! Да здравствует! Да здравствует!

Ссылка на оригинал https://www.err.ee/1608454085/ilves-presidendina-hammustad-pliiatseid-labi-et-vait-olla

В Орле душевнобольные отдали голоса за «Единую Россию», заключённые – за ЛДПР

Стали известны итоги голосования на особых участках.

Напомним, что в Орле помимо обычных избирательных участков в единый день голосования работали восемь участков, созданных в местах временного пребывания людей — на базе медучреждений, в следственном изоляторе и в психиатрической больнице специализированного типа.
Как сообщили в пресс-службе областного управления ФСИН, в СИЗО-1 на избирательном участке №747 процедура голосования была завершена уже к часу дня. В ней приняли участие сотрудники изолятора, а также содержащиеся за решёткой подозреваемые и обвиняемые. Всего в стенах режимного учреждения проголосовали 119 человек, явка составила 99 процентов. Это самый высокий показатель в областном центре. Итоги оказались таковы. Победу с большим отрывом одержала ЛДПР, набравшая 55,56 процента голосов. Далее следует «Единая Россия» с 23,15 процентами, КПРФ – 8,93 процента голосов. Остальные партии не смогли набрать и процента. «Патриоты России» и «Яблоко» вообще не получили в СИЗО ни одного голоса.
В психиатрической больнице, согласно данным облизбиркома, выбор сделали 584 человека. Правда, 36 бюллетеней были признаны недействительными. Но 548 прошли обработку и были учтены при подведении итогов. Они таковы: 68,66 процента голосов получила «Единая Россия», 8,56 – КПРФ, 7,53 – ЛДПР.

Тем временем в пятой по мощи армии континета.

Насильственная депортация из Украины в РФ

24 марта Мариупольский горсовет сообщил в своем телеграм-канале о том, что российские войска принудительно вывозят жителей Мариуполя на территорию РФ. 

«Ґрати» проверили эту информацию. Мы связались с переводчицей и редакторкой Натальей Яворской.  Имя было изменено по ее просьбе из соображений безопасности близких, оставшихся на территории РФ, которая сейчас находится за рубежом. Она рассказала, как по меньшей мере сто человек были насильно вывезены из поселка (его название мы скрыли по просьбе Яворской) на окраине Мариуполя сначала на оккупированную территорию Донецкой области, а потом в Россию. Там украинцы прошли процедуру фильтрации и были расселены в лагеря для беженцев. Часть из них, как Наталья, сумели выехать из страны, но многие продолжают вынужденно оставаться в России, не имея денег или документов.

 Мы проверили, насколько это возможно, историю Натальи. В Таганроге мы связались с волонтерами, которые встречают украинских беженцев. Они подтвердили, что беженцев привозят группами, но не стали говорить, принудительно ли их доставили в город. А потом и вовсе перестали отвечать на попытки связаться.«Ґрати» публикуют монолог Натальи Яворской полностью, за исключением моментов, удаленных по ее просьбе в целях безопасности. 

Полномасштабное вторжение

В Мариуполе я живу с рождения, с перерывами. В 17 лет я уезжала, потом поступила в Киев, четыре или пять лет жила в России. В 2020 году я вернулась в Киев, а прошлой весной опять переехала в Мариуполь.

24 февраля в шесть утра меня разбудила мама и сказала, что Киев и Харьков бомбят, что в Мариуполе тоже слышны взрывы. Мы собрали рюкзак. Я, мама и младший 15-летний брат пошли домой к бабушке. У нее уже были слышны взрывы, но не сильные, как будто вдалеке. Мы сидели в коридоре. Пришла родственница, у нее тоже двое детей — девочки. У бабушки с дедушкой мы пробыли два дня. 26 числа взрывы стали сильнее, и мамина подруга предложила нам перейти в укрытие. Оно находится рядом, в местном Доме культуры. Я вспомнила о нем, потому что занималась там в музыкальной школе скрипкой. Никто не думал, что будет война, входы в убежище были неподготовлены, дурацкая система.

Как мы жили в убежище: бабушка с дедушкой готовили нам первое время дома — и приносили еду в убежище. Так продолжалось где-то неделю. 2 марта нам отключили электричество, но в некоторых домах еще был газ. Через два-три дня отключили и его.

И началось… Под окно бабушкиного дома попала мина, разорвалась. Дядя привел бабушку к нам в убежище, дедушка отказался идти — готовил и приносил нам еду.

Клуб находится в центре поселка. Самые жесткие боевые действия проходили возле него, потому что напротив с двух сторон располагались украинские военные. Вся нагрузка приходилась именно на это место.

В какой-то момент встал вопрос с едой, потому что выходить уже было нельзя, обстрелы были слишком близко.

Второй мой дедушка — медик по образованию. Он когда-то служил, и ему на все все равно. Они готовили с бабушкой еду на костре и приносили нам вместе с водой, но очень редко, потому что наш район постоянно был под ударом. Потом дома обоих дедушек полностью разбомбили, и они перешли в нашу квартиру. Но вскоре украинские военные попросили всех в нашем районе уйти, чтобы не попасть под боевые действия. И они снова ушли.

Место, где мы находились, начали обстреливать 8 марта. Бомбили все высокие дома и Дом культуры тоже. Его полностью разбомбили, и мы даже немного успокоились — просто нечего теперь бомбить, остался только наш подвал. Но 10 марта стали почему-то бомбить подвал, наверное чтобы нас завалило. Не очень понятна логика, там уже стен не осталось, но они прицельно били по некоторым точкам несколько раз.

Бомбоубежище

В бомбоубежище была сильная солидарность. Каждый день начинался с новостей. Мой сосед, например, прятался в подвале с семьей. Когда он вышел приготовить еду на костре, в него попал осколок и он умер. Каждый день были новости о людях, которых убило — они были в подвале, но на улице в них попадали осколки. Самое странное, что при этом не было никаких сообщений и информации. У нас не было радио, мы не знали, что подобное происходит во всем Мариуполе. Наоборот была обида: мы сидим фактически без еды и воды, и город о нас не думает, не эвакуирует нас. Было сильное чувство брошенности. Мы даже не думали, что будут бомбить центр Мариуполя. Думали, что это нашему поселку не повезло, потому что, возможно, это какой-то стратегический объект.

Большую часть дня я занималась тем, что записывала сны — людей, которые мне снились, бабушек, мам. Мы пытались по этим снам понять, что нас ждет в будущем и о чем они говорят, потому что это был единственный источник информации.

Казалось, что самое сложное время — когда мы были в убежище. Ощущение запертости, потому что, по сути, у нас уже не было домов, нам некуда было идти. Мы не могли покинуть убежище в случае чего. Появился страх, что тебя завалит, страх каких-то иррациональных сил, которые хотят тебя убить. И ты не понимаешь зачем, ты не понимаешь стратегии или смысла.

Сейчас, наверное, даже с какой-то ностальгией вспоминаю дни в убежище, потому что тогда у всех была надежда. Все думали, что нужно потерпеть какое-то время без еды и воды и все закончится, можно будет вернуться домой, что-то точно решится. Из-за того, что у нас не было связи, мы вообще не представляли, что в Мариуполе происходит то же самое.

Мы даже хотели пойти в город пешком, но идти туда три часа было невозможно.

Некоторые пытались выехать из поселка, у кого-то получалось без урона. Были случаи, когда люди возвращались обратно, потому что их не выпускали. Поселок между нами и городом заняли в первые же дни, но и после нашего стояли «ДНР»-овские блокпосты.

Наверное, самое страшное было — погибнуть случайно. Я, перед тем как пропала связь, читала новости о том, что в Киев часто прилетало из зоны Чернобыльской АЭС, а у нас очень большой склад ядовитых веществ как раз в том месте, где они стреляли. Какой-то постоянный страх, что ты проснешься и умрешь, но даже не поймешь, что умер, а просто вдохнешь летучий хлор и сразу умрешь. Какое-то безвыходное состояние.

Я постоянно представляла встречу с друзьями. Как я выживаю и всем говорю, что я живу, и как нам все рады. Когда я представляла эту встречу, думала, что война точно закончится. Я мысленно представляла, что это случится скоро. Я была готова к тому, что когда это закончится, у нас не будет пособий и обеспечения, но мы сможем выходить. То есть я вообще не представляла, что война так и идет, а я нахожусь в каком-то другом месте.

Депортация

К 15 марта российские военные заняли большую часть поселка, но боевые действия еще шли в районе моего дома, на выезде. Они ходили по домам, пришли в наше убежище и сказали, что всем нужно уходить — эвакуация женщин и детей. Мы спросили, можно ли остаться — они сказали, нет и все, нельзя. Приказным тоном. Кроме убежища нам некуда было идти. Нескольким мужчинам с большими семьями удалось выехать.

Нас вывели в школу напротив здания клуба. Это был первый раз, когда я вообще вышла на улицу. Дикое ощущение — когда я заходила в убежище, все было полностью целое, а потом ты выходишь и видишь, что здания, в котором ты находился, нет, просто валяются кирпичи. Ты выходишь и видишь кучу поваленных деревьев, городков, вышек. Это сюрреалистическое ощущение, когда ты видишь вместо столовой, в которую ты ходил, когда учился в школе, кучу кирпича, и учебники валяются по полу. На стене остался стенд «Гордость школы» — с портретом моей сестры, а вокруг — российские военные.

Во время эвакуации умерла женщина, потому что у нее не выдержало всего этого сердце. Был мужчина, который не мог передвигаться сам — за ним ухаживала его женщина. Ему запретили эвакуироваться, и он остался. Нас отвели в эту разбомбленную школу, в которой они сейчас сидят, а оттуда нас повели в сторону выезда из поселка.

В поселке было две тысячи человек, нас было очень много. В нашей группе — где-то 90 человек. И возили несколько раз. Это была принудительная эвакуация, никто из нас не хотел выезжать из Украины. Если бы у нас был выбор — мы бы остались или выехали в сторону Украины. Некоторые говорили, что хотят остаться, но они приказным тоном говорили, что это невозможно.

Но надо понимать, что убежище, по сути, было единственное место, где мы могли находиться. У большинства людей с нами уже не было домов, и они не могли скрыться где-то в поселке.

На выезде из поселка в сторону Донецкой трассы нас посадили в военный Урал. Довезли до ближайшего поселка, который они захватили несколько недель назад, но никаких боевых действий там уже не было, потому что не было украинских военных. Там на один день нас поселили в школе. На следующий день погрузили в автобусы, сказали, что не в Донецк. С нами все, по большей части, обращались либо как с преступниками, либо как с конвоированными людьми, не было права даже узнать, куда нас  везут. Нам не говорили до последнего. Если спрашивали: «Куда вы нас везете?», отвечали: «В теплое место». Всем видом показывая, что мы должны быть невероятно благодарны за то, что нас освободили от наших домов.

У меня из вещей была только толстовка на мне. Но мне повезло — я как-то додумалась и хотя бы 10 фотографий взяла с собой. У нас теперь ни фотографий, ни видео, ничего.

На автобусах нас привезли в Новоазовск, но мы узнали об этом позже. Водители были полностью дезориентированы — они долго ехали из Донецка, приезжали куда-то, а им говорили, что дороги разбомблены, они ехали в другое место. У них не было никакой координации. Все в дороге обращаются с тобой как с мешком картошки. Водитель, естественно знал, куда мы ехали, но у всех был приказ никакой информации нам не давать.

В Новоазовске у них так называемые фильтрационные лагеря. Это не я придумала, это они сами так называют. В фильтрационном лагере были сотрудники МЧС, мы нашли вайфай. Как везде в России — они разбомбили вышку, выключили всю связь, но оставили пароль от одного до восьми. Мы просто пробовали их перебирать и вот — работает интернет.  Тогда я впервые узнала про Мариуполь, что его бомбят, и это был большой шок. А российские военные говорили, что они уже захватили Киев и Харьков.

В Новоазовске, как я понимаю, — какой-то перевалочный пункт. Было довольно жутко, потому что очень много военных тачек с изображениями Кадырова, очень много чеченцев, видишь как перебрасывают военную технику. Когда перед тобой проезжают Грады — это жутко. При этом все пытаются делать вид правильной работы: МЧС, автобусы, будки, таблетки, даже давление меряют, колбасу нам чеченцы передали. Это просто безумие, конечно.

Фильтрационный лагерь

Фильтрационный лагерь — это такая палатка, в которой сидит куча военных. Все мы сидели в автобусах, заходили по очереди. Сначала тебя фотографируют со всех сторон, видимо, для системы распознавания лиц, которую сейчас внедряют в РФ. Потом снимают отпечатки пальцев, но, что самое отвратительное, этих пальцев недостаточно, они даже ладошки сканируют со всех сторон. Потом ты проходишь допрос для реабилитации — тебя спрашивают, какие родственники остались в Украине, видел ли ты перемещение украинских войск, как ты относишься к политике Украины, как ты относишься к власти, как относишься к «Правому сектору». Большая анкета и тебя по ней расспрашивают, но не жестко. Потом самое непонятное для меня — ты отдаешь свои телефоны, они подключают их к компу на 20 минут и выкачивают из них базу контактов, но я не знаю, выкачивают ли они данные и копируют ли IMEI.

Мы ждали часа четыре-пять, пока попадем в фильтрационный лагерь. Потом несколько часов проходили. В автобусах не было туалетов. Один был в окопе далеко. Моей бабушке 70 лет, она подвернула ногу и не могла нормально ходить.

Нас повезли к границе «ДНР» и России. Всю ночь мы провели в автобусе в очень жестких условиях.

Российская Федерация начинается со шмона. Выборочно допрашивают женщин и мужчин. Женщин мало, но я попала в этот список невезучих. Это пиздец, потому что ты сидишь две недели в подвале, тебя обстреливают, и первый человек, с которым ты встречаешься на воле — русский ФСБшник. Он меня в жесткую паранойю ввел. У меня есть художественные тексты, связанные с Украиной, с войной, я не думаю, что они супер заметные. Но все равно возникла паранойя. Мне стало страшно, а он допытывал меня: знаю ли я о перемещении украинских войск, что я знаю об украинских солдатах и прочее. Я подумала про тактику ФСБшных связок: задаст один вопрос, о чем-то пошутит, потом опять задаст тот же вопрос, чтобы понять соврала я или нет. Но большую часть времени, на самом деле, мы обсуждали мои личные отношения. Это ФСБшника больше всего интересовало.

У меня все соцсети на украинском номере. Я сначала растерялась, сказала неправильно номер специально, но все равно было стремно. Они переписали мои телефоны, задали кучу вопросов, сказали, что я «слишком загадочная». Мне кажется, когда тебя уводит ФСБшник, говоря, что ты «слишком загадочная» — это самая худшая фраза, которую ты можешь услышать. У меня сердце упало в этот момент.

Короче, нас выпустили. Мы пытались с семьей — бабушкой, мамой, братом, тетей и ее детьми — уехать, но нельзя — ты не можешь просто взять и отправиться по своим делам.

Побег

На автобусах нас увезли в Таганрог. Там всем сообщили, что направят во Владимир поездом. Мне друзья скинули ссылку: на российском ТВ вышел сюжет об этом поезде. Корреспондент сообщает, что Россия оказывает помощь и даже капельницы ставят в поезде. И на видео бабушке — не моей, но с которой мы были вместе в убежище — ставят капельницу. Ей Российская Федерация полностью разбомбила дом, она не знает, куда едет, а показывают капельницу. Полный пиздец.

Из Таганрога мы добрались до Ростова. Доехали — я, моя бабушка, мама и брат. Родственницу вывезти не получилось, потому что она оставила паспорт дома, у нее была только его фотография. Сейчас мы пытаемся вывезти ее через посольство Украины в других странах по справке о возвращении на родину.

Мы поехали в Ростов и остановились на ночь у родственников. Это тоже безумная ситуация. Они очень гостеприимные, но мозги полностью промыты российской пропагандой. Говорят: не волнуйтесь, к осени вернетесь в Мариуполь, там все зачистят, и все будет хорошо.

В Ростове дофига военной российской техники. Город живет, как на войне. Когда мы ехали в поезде «Ростов — Москва», было безумно странное ощущение от того, что весь поезд обсуждает Мариуполь. Говорят, что в Мариуполе разрабатывают биологическое оружие для уничтожения репродуктивной системы русских женщин. Ощущение, что ты в какой-то коллективный сон попадаешь. Я, на самом деле, до начала войны сочувственно относилась к мысли, что русские не равно Путин. Я была уверена, что никто не хочет войны с Украиной, мне казалось это невозможным. Сейчас я считаю, что даже какие-то адекватные люди в российском обществе тоже являются частью этого и тоже несут за это ответственность.

Я созваниваюсь с друзьями, которые остались в лагерях беженцев. Им выдали российские симки. Мы хотим помочь всем как-то выехать. Их там кормят, есть жилье, но нет билетов. Работа — кассирами, продавцами супермаркетов — людей взяли как бесплатную рабочую силу. Думаю, что их вывозят только для пропагандистской картинки о том, как Россия эвакуировала людей.

То есть берут из Мариуполя людей и насильно вывозят сначала на оккупированную территорию, потом в Россию — Таганрог, Владимир. Там есть лагеря, где они могут жить, где есть связь и даже российские симки. До лета они должны найти работу, чтобы у них были свои деньги. Работа только низкооплачиваемая. Плюс они в городе, где полно техники и на них смотрят с мыслями о биологическом оружии, от которого надо защищаться.

Во Владимире условия неравномерные — кому-то везет, кому-то нет. Им оплачивают 10 тысяч рублей единоразово, но кто-то и их не может получить. Если им дают не беженство, а временное убежище, они смогут выехать в любой момент. Но ситуация с мужчинами непонятная. Потому что мужчин-украинцев могут не выпускать из Российской Федерации.

Все, с кем я созванивалась, находятся в жестком состоянии прострации, у всех начались проблемы со здоровьем. У многих бабушек ментальные проблемы — не понятно, как организовывать выезд. У них не осталось домов в Мариуполе, и взять куда-то поехать — очень сложно. Но еще сложнее жить в месте, которое полностью отрицает твой опыт. Мне кажется это очень страшно, когда ты сталкиваешься с этим в России: ты знаешь правду и что происходило, но все пребывают в каком-то сне и ты должен угадывать, о чем этот сон.

Когда всех повезли во Владимир — мы отказались от убежища. Могли это сделать, но без регистрации находиться в России можно только 15 дней, за это время нужно было успеть уехать. Проблема возникла, например, у тех, кто оказался без денег. Родственники в России хотели бы им скинуть, но некуда. Некоторые находят кого-то рядом, пересылают, и те передают наличные в лагерь.

У нас в лагере было несколько людей без паспортов. Когда начался обстрел, они не успели его взять, и вернуться домой было нельзя. Выдают внутреннее свидетельство, которое позволяет работать, но вопрос, как выехать. Единственный вариант — справка о возвращении на родину, но непонятно, как ее сделать, потому что украинское консульство не работает. Этот документ заменяет тебе паспорт.

Из Ростова мы выехали в Москву, оттуда — в Питер. Там пробыли три дня. 22 марта выехали на границу. Очень сильно готовились — все почистили в телефонах. Но выезжать, как ни странно, было довольно легко — только формальный допрос про родственников. Почему-то опять спросили IMEI телефона.

В поселке под Мариуполем остался дедушка. Бабушка очень жалеет, что выехала. Она хотела остаться с ним, но все происходило так быстро и сумбурно, она не смогла принять решение. Остался ее сын. Я беспокоюсь, что ему в экстренном порядке сделают паспорт «ДНР» и заставят воевать.

Еще остались мой дедушка с бабушкой, которые готовили нам еду. Нам даже удалось вызвать туда машины для эвакуации, но они в итоге отказались ехать. Они считают, что это их земля. Все дома вокруг дедушки разбомбили. Он остался в доме с выбитыми окнами, потому что считает, что это его место и никто не имеет права мешать этому.

Сейчас у них начала появляться связь. В 11 утра связались с дедушкой. Там жесткое мародерство в селах, российские военные просто бухают и стреляют в домах в потолок. Просто набухиваются и стреляют.

Много женщин в убежище с детьми. Очень много женщин под обстрелами бегают по разрушенным домам, пытаются найти какую-то еду. А дома уже взяли российские солдаты. Это страшная ситуация, совсем другой опыт — я уже об этом ничего не знаю.

Сурс: https://graty.me/monologue/berut-iz-mariupolya-lyudej-i-nasilno-vyvozyat-monolog-zhitelniczy-mariupolskogo-poselka-kotoruyu-prinuditelno-vyvezli-v-rossiyu/