Ядерную доктрину России могут изменить

Жалкая пародия \ неповторимый оригинал

Некоторые новости - настолько лютый сюрр, что постоянно лезут в голову странные аналогии.

Карательная психиатрия в новых российских реалиях: назад в будущее

Карательная психиатрия в СССР – это практика применения психиатрической "диагностики" и "лечения" как инструмента политического подавления оппозиционных групп и диссидентов в СССР с конца 1940-х до начала 1990-х годов.

Последние годы в России наблюдается возобновление применения методов "карательной психиатрии", которые были широко распространены в СССР. Эти обвинения стали особенно заметны после того, как в 2021 году Алексею Навальному был поставлен "диагноз" "неврологическое расстройство".

Увы, но после т.н. "Крымской Весны" и, в особенности, начала т.н. "СВО" ситуация многократно усугубилась.

Максим Лыпкань.

Московский активист Максим Лыпкань переведен в психиатрическую больницу, сообщается в телеграм-канале его поддержки.

В прошлом месяце прямиком перед годовщиной войны Лыпкань был обвинен по статье о "фейках об армии" и заключён в СИЗО.

Как пытают инвалидов в Шахтёрском детском интернате.

В Шахтёрском ДДИ живут не только дети-инвалиды. Это частый случай – после развала Советского Союза в местном законодательстве оговариваелся только возраст приёма, так что в разных ДДИ могут жить совершеннолетние. Местами вплоть до 40 лет. В Шахтёрском, например, есть "молодёжное" отделение, там живут девушки и парни возрастом до двадцати пяти, которых приняли ещё при Украине. Иногда и старше.

Состояние здоровья у воспитанников этого ДДИ совершенно разное: действуют целых 8 групп здоровья. Помимо людей с действительно тяжёлыми психическими особенностями, среди воспитанников есть и ребята с сохранным интеллектом. Их психические диагнозы поставлены давно и при сомнительных обстоятельствах – при перекомиссии в "большой" РФ диагнозы снимают. Но для этого из ДДИ надо выбраться. А это совсем не просто: сотрудники привыкли удерживать парней и девушек в интернате насильно и пытаются извлечь из этого прибыль. Так, по крайней мере, сказали те, у которых всё же получилось сбежать.

Некоторыми подробностями о том, что происходило в стенах Шахтёрского интерната поделилась бывшая сотрудница и с несколькими сбежавшими ребятами старше 20 лет. Те, кому получилось выбраться из ДДИ, как правило, сделали это ещё до официального признания ДНР. Кто-то из них смог получить свободу легально, а кто-то находится в бегах и работает без документов.

Но все они рассказывают об одном и том же. Воровство пенсий, огороженный решёткой изолятор, наказание инъекциями психотропных препаратов и избиения – такой была реальность за закрытыми дверьми учреждения.

Денис – молодой парень с аккуратной щетиной и стрижкой ёжиком. Сейчас ему 23 года, из которых семь он провёл в Шахтёрском ДДИ. Кроме паспорта, документов у него нет. Он работает в строительном магазине. Снять диагноз "умеренная умственная отсталость" без документов из интерната он не может, как и группу инвалидности, которую ему присвоили там без нормального осмотра.

Из интерната Денис сбегал 3 раза – в третий раз успешно. "Бегунов" – так называют воспитанников, которые пытались вырваться на волю – по словам Дениса, наказывают по схеме, отработанной отработанной здесь ещё до 2014 года. Насильными инъекциями аминазина, устаревшего нейролептика. Обычно он употребляется для лечения больных шизофренией, но бывшие воспитанники вскользь называют его уколом для сна. Сон, впрочем, совсем не сладкий: от препарата человека жестоко вырубает. А после пробуждения кружится голова и перед глазами темнеет – это в лучшем случае.

Но аминазином всё не кончается. После него тебя посадят "под решётку" на сутки или двое. Решётка – огороженный угол в интернатовском изоляторе: там невыносимо пахнет, из удобств – только матрас, а справлять нужду приходится в ведро.

Славе тридцать лет, сейчас он снимает квартиру недалеко от Челябинска. Любит спорт: внимательно следит за ММА и футболом, болеет, кстати, за "Реал Мадрид". На его странице ВК висит видео, в подписи фраза: «Сейчас я по-настоящему счастлив, потому что я свободный человек». На кадрах он гонит по дорожке в парке на электрической инвалидной коляске.

У Славы прогрессирующая мышечная дистрофия. Четыре года назад он выбрался из Шахтёрского ДДИ.

Интернат в Шахтёрске был для Славы не единственным: в учреждениях для инвалидов парень оказался ещё в 6 лет. Сначала приют и диагноз "глубокая умственная отсталость". Потом интернат в Торезе. А как исполнилось 18 – кировский психоневрологический диспансер Луганской области. Это был 2007 год, нынешние ДНР и ЛНР тогда были частью Украины. А затем Слава попал в Шахтёрск.

Под интернатовскую решётку Слава попал после того, как пытался припугнуть обидчиков с помощью знакомого, служившего в тогда ещё НМ ДНР. Парень рассказывает, что сразу после этого его увели в изолятор на первом этаже. Там его сняли с инвалидного кресла – что с его диагнозом противопоказано – и кинули на матрас за решёткой.

Вскоре в изолятор пришла медсестра делать укол. Слава знал, что в шприце психотропный препарат, и попытался отказаться. Потом просил хотя бы заменить укол на таблетки. Медсестра, однако, была непреклонна.

Чуть позже Слава со своим другом Антоном приняли решение действовать. Написали пост в "Одноклассниках" про задержку пенсий заместителем директора. Вскоре после этого в ДДИ нагрянула проверка, а за Славой и Антоном снова пришли медработники.

Сбежать из интерната, как это сделал Денис, Слава не мог просто физически. Поэтому в Челябинской области он оказался легально с помощью людей извне. Там же и прошёл перекомиссию, где ему сняли психический диагноз умственной отсталости: врачи сильно удивились такой отметке и предположили, что у тех, кто его ставил, у самих с головой что-то сильно не в порядке.

Елена (имя изменено) – женщина работала в интернате няней-санитаркой, сейчас уже уволилась. Она подтвердила слова воспитанников – от историй с пенсиями до схемы наказания. Названия препарата она не знала, но сказала, что это было что-то психотропное, что нельзя употреблять без назначения врача.

Украинскую беженку почти год подвергали карательной психиатрии за отказ от получения гражданства РФ.

В мае 2022 года жительницу Харькова Ирину вывезли на автобусе в Белгород, где она попала в "пункт временного содержания".

«В медицинских документах указано, что Ирина приехала в Белгород к родственникам, однако сама она говорит, что никаких родственников там никогда не имела, — рассказал правозащитник Алексей Прянишников. Из ПВС Ирина была направлена в Белгородскую психбольницу за отказ сообщать о себе сведения. — Разумеется, отказ сообщать о себе сведения не является основанием для помещения в психбольницу. Но, к сожалению, это уже не первый такой случай в моей практике».

В Белгородской психбольнице Ирина пробыла до 10 августа 2022 года, затем ее переместили в психбольницу Энгельса (Саратовской области). Врачи ее пичкали галоперидолом.

«Это нейролептик, применяемый в лечении шизофрении еще с советских времен. Во всём цивилизованном мире считается довольно вредным препаратом, имеющим массу побочных эффектов», — объяснил Прянишников.

Ситуацию осложняло отсутствие у Ирины украинских документов. Чиновники неоднократно шантажировали Ирину выпиской из психбольницы в обмен на получение российского гражданства, на что получали отказ.

«В чем мотивация такого экстравагантного поиска новых граждан России – остаётся только догадываться, — говорит Прянишников. — Думаю, такое рвение обусловлено тем, чтобы можно было рассуждать о выборе украинцев в пользу России, то есть пропагандистские мотивы. И я бы не исключал каких-то корыстных мотивов со стороны конкретных чиновников».

Её сын 5 месяцев искал мать. В сентябре 2022 года ему удалось обнаружить её в больнице в Энгельсе. Сам выехать он не смог из-за военного положения. Прянишников присоединился к делу в январе. Сын Ирины получил в Украине "белый паспорт": удостоверение личности гражданина Украины для возвращения в страну.

21 февраля Прянишникову вместе с саратовским адвокатом удалось добиться свидания с Ириной в психбольнице.

«Врачи оказались не очень рады необъявленному визиту, зачем-то консультировались с миграционным подразделением МВД, но к обеду сдались и отпустили Ирину, сняв ранее выдвигавшиеся требования о вступлении Ирины в гражданство РФ».

Уже к вечеру 23 февраля Ирина была в Харькове, где встретилась с сыном после 10 месяцев разлуки.

Выдержки из воспоминаний журналиста Анастасии Кашкиной о пребывании в российской психиатрической больнице.

(1, 2, 3)

Наконец-то лечащая врач_иня решилась побеседовать со мной. Ее очень поразил мой рассказ. Про журналистику, про детство, про сексуальную ориентацию. Меня, в свою очередь, поразило, что она считает все, кроме гетеросексуальности, болезнью, о чем это юное дарование мне сообщило прямо.

Кое-что важное, о чем мне стоило написать раньше. В этом заведении больше здоровых женщин, чем действительно больных. Даже если допустить, что я все-таки обладаю пограничным расстройством личности, в больнице лежит много женщин, попавших в нее по прихоти родственников. Они вызывают скорую помощь и говорят, что их жена/мать/дочь/сестра неадекватна и хочет убить себя. Приезжает наряд медбратьев, женщину погружают в машину и привозят в 23-е отделение больницы имени Ганнушкина. Я общалась с ними. Я видела их слезы. Я видела их ненависть. Я видела, как их, как и всех, кормят кветиапином, пока их родственники разбираются с имуществом или детьми.

Как пример, Ольга (имя изменено). Поругалась с мамой. Та недолго думая вызвала скорую помощь, и Оля оказалась во второй палате. Она пробыла в 23-м отделении 8 дней, и ее дальнейшая судьба мне неизвестна.

Лена (имя изменено) прежде, чем оказаться вместо со мной в пятой палате, получила ключами от квартиры в лицо и оказалась на улице. Там ее и подобрала карета скорой помощи, которую вызвал ее муж, желавший отнять ее жилье и детей.

Маша (имя изменено) страдает анемией. Дома потеряла сознание. Младший брат вызвал скорую, наговорил медбратьям о неадекватности своей сестры, и та оказалась в больнице имени Алексеева (о ней в следующих статьях). Мало того, врачи поставили ей диагноз «шизофрения» и без ее разрешения начали колоть специальными препаратами. Маша психически здорова, ей не требуется это лечение.

На шестой день я докричалась до врача и сказала, что буду выписываться, ибо меня не устраивает такое лечение, да и вообще, с точки зрения стабильности эмоционального состояния, мне лучше. Она страшно удивилась и заявила, что я должна дождаться семи дней, перевестись в лучшее отделение (прямо как лучший мир), отлежать там 2-3 дня – и свобода мне будет обеспечена. Но я ей не поверила, поэтому настояла на выписке. Тут и начался юридический круговорот, а российское правосудие в очередной раз ехидно потерло липкие ладони.

Консилиум. Я, лечащий врач, заведующая отделением и какой-то врач, чью должность я забыла. Заместитель заместителя заместителя. Улыбчивый бородатый мужик, позволявший себе касаться моих ног во время разговора. По итогу общения с ними у меня было два варианта решения проблемы: оставаться до того момента, когда они посчитают меня здоровой, или идти в суд и оказаться на принудительном лечении. Я выбрала второй вариант. Я была уверена, что с моими защитниками у меня все получится.

Я наивно предполагала, что мне выдадут мою "одежду белого человека", чтобы я предстала перед судом в нормальном свете, но это слишком утопично. Санитарка вынесла какую-то драную грязно-розовую футболку, с дырками в области груди, огромный вельветовый зеленый спортивный костюм без шнурков и предложила ехать прямо в тапочках из палаты. 

Нас, таких бунтарей, оказалось несколько, человек шесть. Все остальные были мужчины. У двоих руки были связаны эластичным бинтом, будто скреплены наручниками. Ни у кого не было защитников. Сам Преображенский суд оказался буквально в соседнем дворе от больницы.

Естественно, суд я проиграла. Причины вполне очевидны. Просто представьте картину: перед уважаемым судом стоит девушка в белом халате и зачитывает, что у больной Кашкиной наблюдается биполярное аффективное расстройство, что она не соблюдает рекомендации врачей, не соблюдает дистанцию, а еще когда-то мешала антидепрессанты с различного рода веществами. И рядышком на скамейке сижу я. Одетая в драную футболку и непонятный зеленый костюм. Говорю, что сказанное врачом – ложь. И вообще, я готова лечиться, но до определенного срока и вне стационара. Но перед судьей стоят врач и больная. Для него мнение лжеца в белом халате всегда будет авторитетнее слов человека, которого привезли из дурдома в хрен пойми чем.

У меня забрали телефон. Здесь их не выдавали вообще. Звонить можно было только по стационарному телефону, также 2 минуты. Если номер не помнишь – твои проблемы. Я помнила мамин номер, но четыре дня не могла до нее дозвониться.

«22 августа поступила Наталья Акимова – кидала яйца на Красной площади. Поддерживает Грудинина и Навального. Задержана на площади и доставлена в ОП Китай-город. Утверждает, что никаких бумаг на подпись не получала. Сразу из отдела полиции повезли в дурку. Она из Иванова. Якобы под давлением согласилась на медицинское обследование. Участвовала в митингах, пикетах. Акимовой колют феназепам».

Наталья явно не ожидала, к чему приведут ее такие приключения. Пока мы находились в 23-м отделении, она нередко рассказывала, что стены Кремля оказались слишком далеко и ей не удалось докинуть до мишени и одного яйца. Я рассказывала ей о защите прав, и как нужно было поступить в ОП. Ведь она даже не обратилась в ОВД-инфо, хотя хорошо про них знала. Не вызвала адвоката. Зато сделала много записей в твиттер. На заседании Алексей Обухов рассказал, что на рабочую почту пришло письмо от некой Акимовой, но он не стал писать про нее новости, потому что подумал, что она отказалась от своей затеи.

Уверена, что она также не ожидала, что, когда окажется в 17-м отделении, "страшно заболеет". Из активной женщины ее превратили в лежачую. Она не могла нормально есть, ее возили на коляске и держали под капельницами. Она, как и я (спойлер), заразилась коронавирусом, и после 17-го отделения мы вновь встретились уже в 18-м отделении больницы имени Алексеева (она же Кащенко), откуда ее забрали на три дня раньше, чем меня. От помощи адвокатов, которую ей предлагал мой коллега Обухов, родственники отказались. Об этом она узнала уже от меня, когда мы встретились в Кащенко, и была крайне расстроена.

Китайцы хотят распахать 100 тыс га Хабаровского края

Черный пиар, сгон бюджетников, экзитпол с конфетами

Как шла кампания самых скандальных праймериз «Единой России» в Екатеринбурге

Глава оргкомитета праймериз Виктор Шептий, депутат думы Екатеринбурга Анатолий Шарапов

В Екатеринбурге подходят к концу одни из самых громких в России праймериз «Единой России» — предварительное голосование по выборам кандидатов в городскую думу. Последний месяц до дня голосования ознаменовался целым рядом скандалов, вышедших на федеральный уровень: группа депутатов и участников праймериз выступила против оргкомитета, заявила о многочисленных нарушениях, и в ситуацию пришлось вмешаться ЦИК партии. Бюджетники Екатеринбурга продолжают массово сообщать о том, что их принуждают 3 июня прийти на участки и проголосовать за «список Тунгусова» — кандидатов, одобренных первым вице-губернатором Свердловской области Владимиром Тунгусовым. Znak.com решил вспомнить, как прошла самая скандальная кампания в истории предварительного голосования. 

Война вокруг «списка Тунгусова»

Первые несколько недель после начала праймериз по выборам в думу Екатеринбурга шли спокойно, кандидаты на них практически не заявлялись, никакой агитации не было. Ситуация изменилась 19 апреля, когда стало известно о том, что первый вице-губернатор Владимир Тунгусов, проработавший 20 лет в администрации Екатеринбурга, сформировал собственный список кандидатов, которые, по его замыслу, должны будут победить сначала на праймериз, а затем на выборах в думу 9 сентября. 25 апреля Тунгусов провел закрытую встречу со своими кандидатами и представителями «Единой России», где озвучил свой список: 18 фамилий, большая часть из которых — действующие депутаты гордумы, а также бизнесмены и чиновники. Встреча прошла в то время, когда губернатор Евгений Куйвашев отсутствовал в области. Произошедшее также возмутило руководство свердловского отделения «Единой России» в лице главы исполкома Александра Косинцева. 

Часть партийцев и участников праймериз стала готовить ответ на «список Тунгусова». 14 мая собравшаяся инициативная группа, которую возглавил депутат гордумы Екатеринбурга Анатолий Шарапов, провела пресс-конференцию, на которой заявила о беспрецедентном числе нарушений при организации праймериз. Они говорили не только о «списке Тунгусова», но и о нарушениях при формировании счетных комиссий и при проведении электронного голосования. 

Следующие недели между инициативной группой и отделением «Единой России» развивался публичный скандал: представители обеих сторон перекидывались обвинениями о нарушениях и их отсутствии. 

Частью противостояния единороссов стал «штурм» офиса «Единой России»

Цель активистами была достигнута: в Екатеринбург приехала комиссия из центрального исполкома партии, которая провела совещание с недовольными. На нем участники праймериз довольно эмоционально высказались о том, что им не дают нормально участвовать в предварительном голосовании из-за административного ресурса мэрии Екатеринбурга и позиции Тунгусова. 

После визита в Екатеринбург московских партийцев свердловское отделение отчиталось о том, что все нарушения исправлены и праймериз проходят в штатном режиме. Однако члены инициативной группы вновь отправились в Москву, чтобы передать ЦИК ЕР 6 тыс. подписей против нарушений. В Москве пообещали пристально следить за тем, как будет проходить предварительное голосование. 

Сгон бюджетников

Последние несколько дней в социальных сетях появляются посты о том, что в праймериз принуждают участвовать сотрудников бюджетных учреждений. В распоряжении Znak.com оказался документ с именными приглашениями чиновников на голосование 3 июня. В приглашении указано имя избирателя, его домашний адрес, участок, на котором он может проголосовать, а также список из четырех кандидатов — первое имя в этом списке обязательно совпадает со «списком Тунгусова». 

Такие приглашения в редакцию Znak.com прислали несколько читателей. «Мои родственники работают в бюджетном муниципальном учреждении. Вчера или позавчера там собрали всех сотрудников и в императивном ключе предложили сходить на праймериз небезызвестной партии и проголосовать за нужных кандидатов. Чтобы никто ничего не забыл, раздали такие бумажки», — рассказал источник нашей интернет-газеты. 

В списки попали не только сотрудники бюджетных учреждений, но и их родственники и друзья, о которых они рассказали «Единой России». Источник рассказал, что данные об именах и адресах родственников собирали еще в 2016 году для повышения явки на выборах в Госдуму. Тогда чиновникам не указывали, за кого голосовать, говорит источник. Например, в списки попал один из сотрудников Znak.com, знакомая которого работает в муниципальной организации.

По словам сотрудника еще одного муниципального учреждения, директоров МУПов, школ, больниц собирали в администрации города, где сказали, что каждому бюджетнику необходимо привести на праймериз от 3 до 5 человек. «То есть если работает 20 человек, то надо привести 100. И сказали голосовать за бюджетников, а не за бизнес, чтобы сохранить бюджетную сферу», — рассказал источник. 

Сигналы о том, что бюджетникам настоятельно рекомендуют посетить праймериз в воскресенье, поступают из разных организаций. Например, объявление было опубликовано на одной из станций скорой помощи в Екатеринбурге. 

Один из сотрудников ОДКБ № 1 рассказал Znak.com, что их тоже вынуждают прийти на праймериз. «У нас в больнице приказ обеспечить явку этого мероприятия не менее 98% сотрудников ОДКБ и отчитаться. Больница будет отчитываться каждый час перед минздравом», — рассказал наш собеседник. 

В пресс-службе минздрава Свердловской области Znak.com сказали, что никаких разнарядок по участию в праймериз для сотрудников больниц не было. В пресс-службе городской администрации также заявили, что подобные листовки — это «провокация», а участие в предварительном голосовании — добровольное дело. В случае принуждения идти на праймериз в мэрии посоветовали заявлять об этом в оргкомитет, который располагается в свердловском отделении ЕР на улице Розы Люксембург. 

Высокая конкуренция

Как говорил Znak.com депутат гордумы Екатеринбурга Константин Киселев, на праймериз в Екатеринбурге, благодаря конфликту групп интересантов, существует реальная конкуренция. Это способствует не только активной агитации в некоторых округах, но и черному пиару. 

Например, в одном из округов появилась листовка, где от имени кандидата Павла Пустозерова избирателям обещали заплатить по 2,5 тыс. рублей за каждый голос за него. Кандидат подал жалобу в оргкомитет. 

На поддельные листовки Znak.com также пожаловался участник праймериз Виталий Чачин. 

В оргкомитет по организации и проведению процедуры предварительного голосования по Свердловской области начали поступать жалобы на распространение в Екатеринбурге листовок с призывами участия в «продуктовых кооперативах». Взамен от потенциальных участников «акции» просят прийти 3 июня на партийные счетные участки и поддержать одного из кандидатов.

Так как на праймериз не распространяется избирательное законодательство и голосование регулируется положением партии, кандидаты пытаются использовать любую возможность для голосования. Официально, по положению, на праймериз запрещен только денежный подкуп избирателей, поэтому кандидаты пытались получить голоса с помощью «потребительских кооперативов» (возможность получить скидку на продукты). Эта инициатива получила настолько широкое распространение, что «Единой России» пришлось выступить с официальным заявлением о том, что такие листовки считаются обманом горожан. 

Глава оргкомитета праймериз Виктор Шептий говорил, что нарушениями считаются денежный подкуп, действия, дискредитирующие партию и дискредитация одним кандидатом другого. Главная санкция — исключение из список для голосования, но она пока не была применена ни к одному из кандидатов, несмотря на наличие черного пиара. 

Формальные нарушения

Вопросы у некоторых кандидатов на праймериз возникают и к организации голосования. Один из участников предварительного голосования на условиях анонимности рассказал Znak.com, что оргкомитет выдал окружным счетным комиссиям бюллетени без подписей. По мнению нашего собеседника, это значит, что результаты праймериз можно фальсифицировать. 

Депутат думы Константин Киселев, который, по его словам, не имеет никакого отношения к «Единой России», считает праймериз партии власти настолько интересными, что решил провести на них экзитпол. По словам Киселева, вчера он заявил о своем намерении, а уже сегодня один из кандидатов решил замаскировать под экзитпол свою агитацию и выдавать избирателям конфеты. «Т.е. проголосовал за предварительно „понятного“ кандидата, подошел к якобы социологам, которые якобы проводят якобы экзитпол, отметился и получил конфеты или полотенце. Цели этого действа две: дискредитировать независимый экзитпол и заодно прикупить N-ое количество избирателей», — говорит депутат. 

Глава оргкомитета праймериз Виктор Шептий на последней пресс-конференции говорил о том, что все нарушения, на которые обращали внимание представители инициативной группы, проверены и не подтвердились. «Мы будем реагировать своими силами — силами местных отделений, организаторов, волонтеров. Если будут какие то обращения, что вблизи участка что-то происходит, — мы рассмотрим, будут жалобы — оценим. В том числе будем жаловаться в полицию», — заявил Шептий. 

Источник: https://www.znak.com/2018-06-01/kak_proshli_samye_skandalnye_praymeriz_edinoy_rossii_v_ekaterinburge

Госдума приняла в третьем чтении закон, который вводит наказание за публикации с явным неуважением к власти в интернете.

В третьем, окончательном чтении принят закон о наказании за распространение фейковых новостей в интернете. Документ поддержали 322 депутата (71,6%), против проголосовали 78 (17,3%), воздержавшихся не было.

Под фейковыми новостями в текст закона понимается недостоверная общественно значимая информация, распространяемая под видом достоверных сообщений и создающая угрозу безопасности. Определять достоверность информации будет прокуратура.

Если прокуратура установит, что в сообщении есть недостоверные данные, она обращается в Роскомнадзор, а тот — к конкретному интернет-СМИ. Издание после этого должно «незамедлительно» удалить материал, в противном случае доступ к нему блокируется.

На новостные агрегаторы закон не распространяется.

Закон также предусматривает штрафы. За первое распространение фейка гражданам грозит штраф до 100 тыс. руб., юридическим лицам — до 500 тыс. руб. За повторное нарушение — до 300 тыс. и до 1 млн. Если фейки привели к смерти человека, вреду здоровью или нарушению общественного порядка — до 400 тыс. и 1,5 млн руб.

Одновременно депутаты одобрили законопроект о наказании за оскорбление органов власти в интернете. Блокировать страницы с такой информацией будет Роскомнадзор. Федеральное агентство должно за сутки уведомить о блокировке, дав возможность удалить сообщение самостоятельно. Ко второму чтению, которое состоялось накануне, размер штрафа увеличился до 300 тыс. руб.

Ссылка на источник.

«Две недели я провел в плену в Беларуси. Держали в подвале, допрашивал кадыровец» — 19-летний сержант ВСУ, которому ампутировали ноги и пальцы на руках

«В Беларуси нас держали в подвале: 65 человек», — вспоминает 19-летний украинский сержант Данила Мельник. Одну кисть руки парню оторвало при взрыве, на другой остался только один целый палец, из-за обморожения ему ампутировали обе стопы. Мельника нашли российские военные и несколько недель удерживали в плену на территории Беларуси, говорит парень. 

Данила из обычной украинской семьи: вырос в поселке под Киевом. Мама зарабатывала швеей, одна растила троих детей. Данила — младший.

В 2019 году, окончив школу, Мельник решил поступать в военный колледж во Львове: 2,5 года учиться, и звание сержанта, командира взвода пехоты. После можно пойти либо на службу в армии, либо получать высшее военное образование.

«Захотелось попробовать себя в армии. Это хорошая профессия, — говорит Данила. — В Украине к военным относятся с уважением. И во время учебы бывали, конечно, начальники, которых «не попустило», но нет дедовщины. Украинская армия действительно вышла на новый уровень.

Мама не отговаривала — у меня такое воспитание, что если захотел, то что она уже мне скажет».

26 февраля 2022 года у Мельника ожидался выпуск.

После со своей бригадой они должны были ехать служить в часть, оттуда на какое-то время на Восток, в ротацию, вспоминает парень. Но началась война.

«У нас паники не было, все было слажено. 26 февраля состоялся выпуск, дальше нас распределили по частям, как и планировалось.

27-го я уже участвовал в боевых действиях, — говорит Данила. — Страшно не было, сожаления, что пошел в армию, тоже. Хотелось защищать страну — это же они пришли на нашу землю, а не мы на них напали. В наш дом пришел враг.

Данила бился под Киевом. 7 марта попали ближе к пригородам: Ирпень, Буча, в те районы, рассказывает парень.

«Там мы попали в засаду. Было очень жарко, большая часть наших смогла выбраться, но эвакуации не было — слишком много русских. Там меня ранило.

Был взрыв, мне оторвало левую кисть, также осколки попали под ягодицу. Я вылез, на адреналине заполз в кладовку в каком-то дворе. Там провел несколько дней, после меня нашли русские солдаты. Если бы не нашли — наверное бы, там и умер, — говорит Данила. — Потому что меня ранило и в правую руку, она перестала нормально функционировать. Я не мог даже себя перевязать, правая рука была вялая, онемевшая.

В той кладовке я отключился, через какое-то время пришел в себя — но был уже абсолютно без сил. Так я пролежал дня два, периодически терял сознание. Во время этого всего получил и обморожения. Я понимал, что происходит, но был очень истощен».

Мельник говорит, что русские солдаты, которые его нашли, сначала оттащили его в какой-то двор.

«Там угрожали оружием, стреляли рядом, рассказывали, какие мы нацисты, убиваем детей — вся эта русская балалайка. Какое-то время допрашивали: где артиллерия, где что. Бессмысленные вопросы, ведь я особо и не знал ничего такого. Пугали убийством, расправой — но мне уже было пофиг. Ведь я пока лежал в той кладовке, думал, что все, это конец. Может, поэтому после мне и было уже не страшно, — говорит Данила. — Потом другие солдаты, пацаны помоложе, оказали мне медицинскую помощь, подкормили, немного растормошили меня — ведь я же два дня ничего не ел, не пил.

После меня загрузили в грузовик и увезли. Там я был один, но сбежать не было вариантов: от ранений был очень истощен, почти не мог двигаться.

Ехали где-то по Украине, маршрут не знаю. Точно не помню, но минимум однажды останавливались на ночь, меня заносили в какое-то здание ночевать, но повязки не меняли.

После, еще где-то на территории Украины, меня присоединили к раненым русским солдатам. Нас перевозили в Беларусь вертолетом, примерно по 10 человек. В Беларуси сначала был мобильный госпиталь: это такой как большая палатка, желтое надувное здание в поле. Где он конкретно находился — я не знаю», — говорит Данила Мельник.

Судя по информации, которую собирал телеграм-канал «Беларускі Гаюн», это могло быть в российском лагере возле Речицы, возле Комарина или в Боково.

«Там увидели, что я украинец: форма была в крови, ее давно сняли, но я оставался в термобелье. На нем заметили украинский герб и начали между собой советоваться. Я слышал отрывки, что-то говорили про Женевскую конвенцию, что не надо мучить.

Сделали наркоз мне, немного подшили рану возле ягодицы, перевязали и обработали раны на руке. И пока я еще «плавал» от анестезии, меня отвезли в какой-то подвал. Где он был, сказать не могу, но сложилось впечатление, что это была какая-то воинская часть».

Но почему Данила уверен, что это происходило на территории Беларуси?

«Об этом говорил кто-то из русских военных. Там, где меня удерживали, были только украинские пленные и российские военные, в основном, военная полиция. И кто-то из россиян проговорился, что мы в Беларуси, — объясняет Мельник. — Но за все время в том подвале я не видел ни одного белоруса, только люди в российской военной форме с российскими флажками на ней».

В подвале, куда поместили раненого Данилу, была маленькая комнатка с раскладушками: без белья или матрасов, просто пружины.

«Мне повезло, что я был на носилках, — вспоминает он. — Сначала я был один, потом привели второго украинца. Затем потихоньку пленных довозили.

Когда пленных стало больше, нас перевели в большую комнату. Там вместо кроватей стояли такие большие длинные деревянные столы вдоль стенок. На них можно было лечь.

Кормили, но не армейскими пайками. Давали какую-то кашу, кажется, перловку, и суп как вода: одна картофелина плавает и капустинка.

Воды было мало. Вместо туалета — одно ведро на всех. Его периодически выносил кто-то из пленных под присмотром российского военнослужащего.

Потихоньку людей в подвале становилось больше, мест на «столах» на всех не хватало. Были не только военные, очень много было гражданских. Некоторых забирали прямо из домов под Киевом, привозили оттуда в тот подвал. Раненых вместе со мной было только трое. Все мужчины — была одна женщина, но ее содержали отдельно.

Раз в несколько дней приходили медики, проверяли раненых. Перевязывали мне руки. О том, что у меня обморожения, я тогда даже не думал, так как никогда с таким не сталкивался раньше.

Из подвала никуда не выпускали. Всех периодически забирали на допросы. Спрашивали чушь какую-то: где родился, где учился, какая семья, служил ли, был ли в АТО. Некоторых пленных снимали на фото или видео. Некоторых били, угрожали. Сообщить семье, что жив, возможности не было никакой. Но некоторых пленных снимали для российских новостей, тем давали связаться с семьей.

Большинство русских солдат, которых я видел, были славянской внешности, но были и буряты.

В плену я встретил двух украинцев, которые попадали к чеченцам. Один рассказывал: «Мне чеченцы сказали, чтобы я не переживал, мол, мы делаем свою работу, ты свою. Обходились вполне нормально». А второй вспоминал, что чеченцы не стали его связывать, вместо этого просто прострелили обе ноги — чтобы не сбежал.

К нам в подвал тоже заходил какой-то кадыровец, допрашивал некоторых. Понты колотил: включил камеру на телефоне, что-то жевал и показывал собеседнику, мол, какой он вояка.

Нам говорил: сейчас мои кадыровцы приедут, здесь вам будет!

После он еще раз зашел в подвал и начал кричать: чего они сидят с открытыми глазами?! После этого нам завязали глаза, кому тряпками, кому даже туалетной бумагой и скотчем. Зачем, я не понял — все равно же в подвале сидим.

Но когда тот кадыровец ушел, нам разрешили снять повязки.

Некоторые российские военные были нормальные, некоторые — зомбированные, которые рассказывали нам: вы нацисты, Донбасс 8 лет бомбили! За любые татуировки объявляли человека нацистом. Дерево наколол себе? Нацист!

Однажды залетел какой-то российский военный, полчаса кричал о том, какие мы нацисты. Кричал: вы женщин насиловали, детей убивали!

Покричал, после сказал: «Б***, с кем я разговариваю!?» И ушел.

А ведь я не имел никакого доступа к информации, к новостям: сначала боевые действия, после плен. О том, что Россия нас, оказывается, «освобождает от нацизма», я просто не успел услышать. А тут постоянно: «Нацизм! Нацизм!»

Я был в шоке: какой нацизм? В чем прикол? В чем проблема?»

В этом подвале Данила провел две недели. Когда набралось 65 человек, пленных начали вывозить в Россию.

«Говорили, что из этого подвала пленных людей партиями везли в какое-то СИЗО на территории России. В какой город конкретно, не знаю. Говорили, что пленных отвозят либо в СИЗО, либо в какие-то палаточные лагеря, тоже на территории России.

Но мне повезло, потому что медики сказали: этот ранен, он там умрет через пару дней. И меня увезли не в СИЗО, а в Рыльск (город в Курской области РФ недалеко от границы с Украиной).

Ребята из военной полиции были нормальные, они даже маски поснимали по дороге. Угощали сигаретами. После сообщили нам: все, въехали в Россию!»

В Рыльске Данилу положили в обычную больницу. Говорит, врачи относились к нему по-людски. В больнице медики занялись его обморожениями: ампутировали обмороженные пальцы на правой руке парня (необратимые изменения в тканях из-за обморожения начинаются через несколько часов, а Данила провел на холоде в полусознательном состоянии два дня). Заметили обмороженные пальцы на ногах — их тоже пришлось ампутировать. Стопы пока не трогали.

«Из Рыльска меня перевели в военный госпиталь в Курске.

Там был адекватный врач: уже ходили слухи, что пленных украинцев будут менять. А было уже понятно, что мне придется ампутировать и ступни. И доктор не стал, сказал, чтобы я нормально доехал, он операцию не будет делать, — рассказывает Мельник.

— Лежал я в палате с другими украинскими ранеными. В коридоре возле палаты дежурили русские из военной полиции. Они нам рассказывали: «Мы здесь вас не охраняем, потому что куда можете пойти? Мы здесь вас защищаем, чтобы вас местные не убили!»

Мы с ними иногда разговаривали. Я объяснял: какой нацизм? Мне 19 лет, я делал, что хотел, меня никто не ущемлял, ни к чему не принуждал! Откуда нацизм?

Также те, из военной полиции, рассказывали нам «Новости»: что якобы с Киевом уже русские договорились и сейчас остались от Украины только западная часть и сам Киев, так как в нем «нацисты отстреливаются и детьми прикрываются». А в остальных городах уже якобы российский рубль и русские туда продукты возят.

Я позже, после освобождения, видел своими глазами разбитые русские колонны под Киевом. Вот так и договорились! А те русские ребята из военной полиции и сами верили в свои слова, ведь насмотрелись телевидения.

Больничные санитарки старшего возраста нам тоже говорили: «Вот был СССР, всем было хорошо, все дружили! А тут Украина резко начала щемить русскоязычных!»

Также в Курске меня приходили допрашивать из ФСБ. Откуда, что, как, какие-то протоколы составляли…»

В середине апреля пошли слухи, что возможен обмен пленными.

«Я ничего не ожидал, так как знал, что после 2014 года некоторые ребята и по два года проводили в плену. Готовился к худшему, — вспоминает парень. — И плюс пленные украинцы рассказывали, что русские их уже возили якобы на обмен. А потом говорили пленникам: вот, видите, ваши не приехали, хрен положили на вас!

Я в это не верил, так и говорил ребятам: это русские вас так сломать хотят, бензина у них много, могут и покатать туда-сюда. И после я интересовался у наших военных, а были ли обмены, которые впоследствии отменялись. Меня наши заверили — не было».

Но как не сойти с ума, если ты в 19 лет сидишь в плену, ранен, с искалеченными руками и готовишься к ампутациям еще и на ногах?

«Для меня главное было, что выжил. И уже хорошо. Не умер во время боя, не умер пока в кладовке той лежал, а остальное — мелочь. Хотел вернуться домой. Иногда молился, чтобы у всех дома было все хорошо. Старался сберечь психику», — отвечает Данила.

21 апреля Мельника все же обменяли.

«Из Курска меня перевезли в Севастополь, оттуда машиной в Украину. Там поменяли. Но из курского госпиталя меняли не всех, некоторые пленные остались. Не знаю, как и по какой системе отбирали людей, — говорит Данила. — Ну и от своих прежде всего я позвонил маме: она же вообще не знала, где я, только надеялась, что жив. После душ, чистая одежда… Глянул новости — все хорошо, совсем не так, как русские рассказывали».

После парня положили в киевскую больницу. Там все же ампутировали стопы.