«Норма была — пять свастик в неделю». Монолог бывшего «эшника»
«Дела за репост» пошатнули репутацию Центра по противодействию экстремизму — так, что на прошлой неделе лично президент предложил Госдуме декриминализовать 282-ю статью по нескольким пунктам. Бывший сотрудник ЦПЭ по Москве Владимир Воронцов, который работал в подразделении с 2011 года по 2014 год, рассказал «Снобу», как проводил оперативные действия в пустоту, зигуя на фоне воскового Гитлера
Фото: Sergey Ponomarev / AP / East News
На руинах УБОПа
6 сентября 2008 года — это одновременно похороны УБОПа и создание ЦПЭ. У обычных оперов бытовало такое мнение: «Мы тут серьезные ОПГ принимаем, а вы на руинах УБОПа создали контору, которая малолеток прессует». Отчасти это мнение справедливо, потому что в нашей стране борьба с экстремизмом извращена. Но люди становятся жертвами идей, и, если это не пресекать, идеи ведут к тяжким последствиям.
Так что в основном в этот отдел ссылали. Я тогда уже несколько лет работал обычным «опером на земле» и пошел туда добровольно. Мой бывший одноклассник — он себя называет сейчас Анжей Кмитиц, — был ближайшим соратником Тесака, Максима Марцинкевича. Мы стали общаться, когда они были админами сайта «Format18», который со звездочкой «запрещен в Российской Федерации по требованию Верховного суда», так что я всех их хорошо знал. В 2011 году я приехал на Петровку, рассказал о своих знакомствах. Объяснил, что правые ненавидят левых, да и среди правых тоже есть вражда, и все это можно было умело использовать.
Нужно понимать, что у большинства оперов, которые там работали, интересы были из разряда: Михаил Круг, шансон, водочка. Для них все эти походы на митинги — какая-то тягомотина. Пришли на пять минут и ушли: «Давай лучше в ресторан, пообедаем». Мы вроде должны были кого-то выявлять — откровенных провокаторов, к примеру. А это все в облом. Я же мог по одежде, которую человек носит, по маркам, по цветам понять его принадлежность к той или иной группировке. Руководство говорит: ну, пиши рапорт на перевод.
Первое дело
За несколько первых месяцев работы я реализовал группировку Ирины Липской (Шавочкиной). Это была такая анархистская группировка с требованиями вроде «у государств не должно быть границ, медицина должна быть бесплатной». По факту занимались они тем, что просто ходили на «правые» концерты, вычисляли там людей и потом расстреливали кого-нибудь из травмата. Липскую мы задержали на факте, то есть в момент нападения, доказали еще один эпизод. Восемь месяцев мы ее разрабатывали, потом задержание, полтора года шло следствие, полгода суд. Огромное количество компьютеров, изъятых с обысков. Картинки, фотографии, где они пьяные кривляются с шарфами в подъезде, музыка — все это нужно осмотреть, закрепить, что они именно по идеологическим мотивам это делали. И тут Госдума под Pussy Riot объявляет амнистию, и она выходит на свободу. И ты просто думаешь: «Зачем, ***, было столько работы?»
Ее разные издания пытались выставить политзаключенной, но я с этим не согласен. Здесь важно понимать: это не борьба с идеологией, это борьба с преступлениями общеуголовной направленности, совершенными на идеологической почве. Думать ты можешь как угодно, но если ты бегаешь за людьми с пистолетом — это преступление.
Когда всех этих антифашистов похлопали, они стали писать на меня анонимные жалобы, что я сам фашист, внедренный в ЦПЭ Марцинкевичем. Когда я уже работал в ЦПЭ, ходил на митинги правые, мероприятия. У меня была страница в VK с фотографией, где я зигую рядом с восковым Гитлером, с кучей друзей — правых.
Фото: Alexander Demianchuk / Reuters
Пять свастик в неделю и беседы с чеченцами
Никаких установок — «расследуем национальные дела» или «долбим оппозиционеров» — не было. Объясню на примере. Я формально был в отделе, который занимается национальным экстремизмом. Но я пришел к начальству и говорю: есть вот такая информация по антифашистам. «Работай». Отдел по борьбе с терроризмом раскрыл кражу машины и очень гордился, что утер нос «карданному отделу» МУРа. Также мною был задержан педофил — заместитель главы судебных приставов Московской области (педофил был пойман Максимом Марцинкевичем; в связи с личным знакомством героя текста с Марцинкевичем, делом занимался именно он. — Прим. ред.). То есть в те времена, если есть информация и перспективы, ты приходишь и говоришь: «Давайте сработаем, благое дело же». Потом все начало меняться.
Во всей кухне МВД очень развита роль штабов: это такие «бумагомаратели и крючкотворцы», они сидят там и думают, как лучше организовать работу всех служб МВД. В 2013 году они активно планировали нашу деятельность. В форме таблички они стали присылать нам, что мы должны делать. У меня были позиции, которые я должен был закрывать, даже если это было мне не нужно для оперативной деятельности. Например, поехать в общежитие РЭУ имени Плеханова и поговорить со студентами — выходцами с Северного Кавказа на предмет какой-нибудь информации. Ну они реально дебилы, эти штабисты.
В практике вербовки есть три вида мотивации. Идеологические причины: «Здравствуйте, я идеальный стукач, давайте я вам буду барабанить!» Финансовая составляющая — 19 тысяч рублей зарплата агента, это копейки. Третье, самое распространенное, — это наличие компроматериалов в отношении агента: то есть ты взял его за яйца и говоришь, мол, «или ты, или тебя». И вот, не имея никаких компроматериалов, понимая, что этими деньгами никого не привлечешь, я туда ехал и говорил: здравствуйте, я вот оперуполномоченный такой-то, ребят, у вас тут происходит что-нибудь? Они на меня смотрели, не понимали, что я от них хочу. Потом я расписывался, брал какую-то бумагу, что я был здесь, и отправлял наверх.
Другая позиция как-то хитро называлась — я должен был выявить во «ВКонтакте» пять свастик в неделю и отправить пять предписаний в администрацию в Питер, в администрацию VK. Каждое предписание готовилось так: я делал документы, через два-три дня они попадали к руководителю, я шел в канцелярию, ставил исходящий номер, затем фотографировал на свой телефон, перегонял в компьютер и отправлял в службу безопасности VK. Мне было насрать, что будет дальше, и всем было насрать. В этом — корень того, что сейчас происходит с этими репостными делами.
Побег — минус тысяча баллов
Чуть позже появился приказ МВД №1040. Они придумали балльную систему, в соответствии с которой оценивали работу всех служб. Погиб боец «СОБРа» — это не просто трагедия, это минус сколько-то баллов. Сбежал заключенный из-под конвоя — минус 1000 баллов. Раскрытое преступление — плюс столько-то баллов.
Этим стали пользоваться, чтобы нагонять баллы. Приведу пример. Изнасилование — это только мужчина, только женщину и только классическим способом. Если он не просто ее *** (трахнул), но еще и *** (трахнул) в жопу, то это уже два состава: «изнасилование» и «действия сексуального характера». А потом он достал нож и сказал: давай сережки, и в ломбард их отнес за бутылку. Одно событие — длящееся.
Вот начальник говорит: подумай, как нам это на три состава разбить? Сегодня дать одно, завтра другое, послезавтра — третье. То есть как это выглядит: потерпевшая сегодня пришла и сказала: «Меня изнасиловали». Мы арестовали преступника. На следующий день она приходит и говорит: «Кстати, я вспомнила, меня еще и в жопу *** (трахнули)». На третий день: «Сережки там еще у меня *** (украли)». Мусорщина, натуральная мусорщина.
Вот есть программа «Петровка, 38», стоит там начальник смены и говорит, что за истекшие сутки совершено столько преступлений, раскрыто столько-то. Вот знайте, что раскрытые сегодня преступления — это преступления, раскрытые вчера, позавчера и так далее.
Также мы обязаны рассматривать все обращения через интернет. Притом что человек может зайти на сайт «Петровки, 38», представиться кем угодно и написать что угодно: ты обязан рассмотреть, это уже куча времени. Или вот тебе пишет какой-нибудь Иннокентий Шнипресон: «Меня в “Одноклассниках” назвали “жид пархатый”, я требую привлечь их по 282-й». И ты делаешь скриншоты, документируешь, твой собственный скриншот не канает — ты должен позвать двух представителей общественности, чтобы они засвидетельствовали. Вместо того чтобы прийти к какой-то видеофиксации, внедрить программы, которые с монитора захватывают видео, ты должен вот этим всем заниматься. И не было такого дня, когда мне не приходилось бы заниматься *** (ерундой). Просто до смешного — когда я уже ушел из ЦПЭ на другую работу, нам приходит письмо от какого-то начальника: «Вышлите свои предложения, как уменьшить количество бумажной работы». Выслать предложения — опять бумажками!
Столкновения между ОМОНом и демонстрантами на Болотной площади, 6 мая 2012
Фото: Sergey Ponomarev / AP / East News
Опера в белых перчатках
Когда я пришел работать, как раз начались все эти протесты: первые я застал в декабре 2011 года, после выборов в Госдуму. Ходил под видом митингующего, вычислял. Потом был «Оккупай Абай», они там песни пели под гитару, Цоя и так далее. Так, чтобы шашлыки с ними жарить, такого не было. Я ходил несколько раз туда, ни с кем там не вступал в контакт, ходил в гражданке.
6 мая 2012 года я был дежурным по Центру. Информация стекалась отовсюду, следили за этим очень серьезно — давали доклад наверх. А потом возбудили уголовное дело, и 11 июня были обыски. Нас собрали в пять утра на Петровке, был инструктаж, всех распределили по 12 адресам. В семь утра обыски должны были начаться одновременно во всех местах. СК создал огромную следственную группу под это дело. И на каждый адрес восемь омоновцев, три опера ЦПЭ, один следователь. Следователи были из разных регионов ЦФО — мой, например, с Костромы. В ФБК ничего интересного не нашли, мы целый день просто ждали собственника. Но очень примечательно, что по одному из адресов, где должен был быть один оппозиционер (не могу называть фамилий), нашли другого оппозиционера, который был в трусах. Они были разного пола.
Когда видишь, как с потрохами ту же Липскую сдал ее парень, чтобы самому пойти свидетелем, у тебя не может быть некритического взгляда на все это. Но мы никого никогда не пытали, не было в этом смысла: «эшники» вообще считаются «операми в белых перчатках». Во-первых, мы не привозили никого на Петровку, всех доставляли в районные отделы. Это чужое помещение, ты не знаешь, где видеокамеры, где чего. Не то, что мы звери какие-то, и если бы у нас было помещение, то мы бы пытали, но это играет свою роль. Да и в те годы, когда я работал, под любое задержание нам давали СОБР или ОМОН. Например, мы задерживаем на рынке «Садовод» китайца, который торгует ножами со свастикой. Закупщик закуривает сигарету — знак, что сделка состоялась. Дальше бежит СОБР, а все думают, что это спецоперация ФМС. Все разбегаются, как звери в мультике «Ледниковый период».
Да и зачем кого-то пытать — как-то все очевидно было.
Сами ЦПЭшники в большинстве своем искренне считают митингующих хомячками. Это не связано с их политическими взглядами, скорее с тем, что у них самих все хорошо. Многие отлично устроились. У нас был, например, среди оперов один куриный олигарх: дорогая машина, дом загородный, квартира в центре Москвы. Такой бизнес у него был — торговал курами. И вот этого опера заставляют в выходной день идти на митинг — как он будет смотреть на протестующих и кем их считать? Каждому своя рубаха ближе к телу. Или вот запомнилось — один начальник созванивается с кем-то из ОМОНа по поводу того, сколько сотрудников выделят на митинг, и его, видимо, спрашивают: «А кто митингует-то?» И он со своим рязанским говором отвечает: «Ну, там какие-то гэи, антифа́, элхэбэтэ и прочие хмыри».
Источник: https://snob.ru/entry/166679
Запрещенный ЧВК, осуществляет наемничество, свободно вытаскивая зеков на волю.
Делает это открыто, и гордится этим, более чем уверен с его разрешения это видео и снято.
Насколько всем похуй на закон, это ведь даже не официальное лицо, это хуй пойми кто, просто рандомное физ. лицо заходит в тюрьму и начинает вербоку.