борьба с радикализмом

На Урале учителям внушают, что интернет — оружие террористов

Александр Тарасов

Мировая революция-2

Возвращение к глобальной революционной стратегии с учетом опыта XX века

Всемирно-историческое[1] поражение советского блока в III Мировой («холодной») войне дает нам возможность вернуться наконец к теме революционной глобальной антибуржуазной стратегии.

На протяжении XX века такая стратегия, основанная на глобальном видении и классовом подходе, предлагалась всего два раза. Первая была предложена большевиками, хорошо понимавшими, что судьба Русской революции зависит от революции мировой, что никакое «построение социализма в одной отдельно взятой стране» невозможно — и сознательно делавших ставку на мировую революцию. Для осуществления этой цели, собственно, и был создан Коминтерн.

Первоначально мировая революция мыслилась как революция в развитых европейских странах, но довольно быстро большевики перенесли свое внимание на страны «третьего мира», в первую очередь на колониальные и полуколониальные страны Азии.

Эта стратегия была отброшена после контрреволюционного сталинского термидорианского переворота. Пришедшая к власти в СССР в ходе этого переворота мелкая буржуазия (конкретно — чиновничество, а по социальному происхождению в основном — мелкая сельская буржуазия) ни в коем случае не была заинтересована в продолжении революции, в революционной борьбе и в неизбежно связанных с нею рисках. Как всякая буржуазия, она стремилась к стабильности (и тот факт, что в специфических советских условиях чиновничество было лишь виртуальной мелкой буржуазией, сути дела не меняет, поскольку стабильность — это категория социальной психологии, социального поведения). Революционная стратегия классового конфликта была заменена контрреволюционной стратегией Realpolitik. Классовая позиция была заменена государственной, то есть противостояние классов и их политических представителей было заменено противостоянием государств и — позже — противостоянием военно-политических блоков (НАТО против Варшавского Договора, Запад против Востока и т.п.). Это явилось откатом к классической политике, всегда проводившейся на международной арене государствами, основанными на классовой эксплуатации.

Утвердившийся в СССР (а позже и в его сателлитах) общественный строй — суперэтатизм (о суперэтатизме подробнее см. в моей статье «Суперэтатизм и социализм». — «Свободная мысль». 1996, № 12), основанный на сочетании индустриального способа производства с государственной собственностью на средства производства, будучи парным и в подлинном смысле слова альтернативным капитализму (альтернатива, напоминаю, это выбор из двух и более равных вариантов) в рамках одного — индустриального — способа производства, объективно был ориентирован на включение в единую с капитализмом мировую экономику, на мирное сосуществование, а не на войну до полной победы.

Безусловно, советская верхушка со времен сталинизма была готова отказаться от противостояния с буржуазным миром, но не могла этого сделать из-за позиции буржуазного мира: экспроприация средств производства у частных собственников настолько испугала буржуазию и послужила настолько опасным примером, что отказ от конфликта между СССР и капиталистическими странами мог быть основан только на возвращении экспроприированной собственности ее прежним владельцам и показательной экзекуции экспроприаторов. Понимание этого заставило сталинское, а затем и постсталинское руководство продолжать государственное, военное и идеологическое противостояние с Западом, тем более что апелляция к Октябрю 1917 года была единственным основанием легитимности этого руководства.

Однако стратегия государственного противостояния была изначально обречена на провал: это была типичная, хорошо известная из истории классовых эксплуататорских обществ стратегия, основанная на государственной мобилизации, то есть в конечном счете на материально-техническом противостоянии наличных сил и ресурсов (включая военную и людскую силу). Очевидно, что СССР (даже с сателлитами) был слабее (имел меньше ресурсов), чем остальной мир (мир капитализма). Кроме того, по причинам идеологического характера (поскольку советская суперэтатистская верхушка вынуждена была пользоваться чуждой себе социалистической идеологией — как прикрытием) СССР не мог так откровенно грабить и эксплуатировать страны «третьего мира», как это делал Запад.

Следовательно, поражение СССР с союзниками в этом глобальном противостоянии было лишь вопросом времени. Это поражение и случилось 15 лет назад — у нас на глазах — вскоре после того, как на Западе возникли ТНК с объемом капитализации, превосходящим объем капитализации СССР (надо понимать, что в мировой экономике Советский Союз выступал как одна огромная монополия, которая была вынуждена — в отличие от западных монополий — конкурировать со всеми по всем видам продукции, во-первых, и тратить огромную часть прибыли на поддержание вооруженных сил и социальные цели, во-вторых).

Классовый конфликт, в отличие от государственного, развивается по другим законам и основан на другом принципе: это не борьба разных стран и блоков, когда противоборствующие силы готовы в пределе к тотальному уничтожению всего населения и всего народного хозяйства на территории противника, а борьба противоборствующих классовых сил за одни и те же народнохозяйственные объекты (и ресурсы). Ни одна из сторон в этой борьбе не заинтересована в разрушении и уничтожении (тем более тотальном) этих объектов и ресурсов. Никакой самый оголтелый реакционер не будет сбрасывать атомную бомбу на свои заводы только потому, что эти заводы в данный момент захвачены его же рабочими. Именно этот фактор ограничения дает реальную возможность революционным силам победить даже в тех случаях, когда противник объективно сильнее.

Второй раз глобальная революционная стратегия в XX веке была предложена Эрнесто Че Геварой — в его знаменитом «Письме на Триконтиненталь». Напомню, что в этом письме Че провозглашал США врагомчеловечества, призывал к созданию «двух, трех, многих Вьетнамов» в странах «третьего мира» — с тем чтобы, во-первых, отрезать империалистические страны от расположенных в «третьем мире» сырьевых, энергетических и экономических баз империализма, а во-вторых, чтобы втянуть империализм в такое число локальных военных конфликтов на территории капиталистической периферии, которое заставило бы империализм надорваться экономически.

Фактически Че предложил стратегию глобальной партизанской войны — с обязательным переносом ее на территорию стран «первого мира», чтобы противник не мог себя чувствовать спокойно даже в своих цитаделях, в капиталистической метрополии, чтобы он вынужден был вести вооруженную борьбу у себя дома и чтобы эта борьба усугубляла его экономические и политические проблемы, неизбежно подталкивая «первый мир» к открытым классовым конфликтам.

Эту стратегию Че предложил всем противникам империализма, включая, конечно, и советское руководство. Хотя к тому времени никаких иллюзий относительно СССР Че уже не испытывал, он понимал, что объективно — пусть даже вопреки воле советской номенклатуры — СССР являлся противником западного империализма. Однако контрреволюционное советское руководство, как и следовало ожидать, отвергло стратегию Че как «авантюристическую». Ярлык «авантюристов» был наклеен и на всех приверженцев стратегии, предложенной Че Геварой. Нет сомнений, что в конце 60-х — начале 70-х годов советская номенклатура — как социальная группа — уже готовилась к тому, чтобы стать не только управленцами, но и собственниками, то есть к отказу от чуждой себе социалистической идеологии и к включению стран Восточного блока в мир капитализма. Даже «нефтяной кризис» 70-х, наглядно продемонстрировавший правоту точки зрения Че Гевары, никак не повлиял на поведение советской номенклатуры.

Между тем сами империалисты по достоинству оценили предложенную Че Геварой стратегию. Не случайно Збигнев Бжезинский позже цинично признавался, что во времена Рейгана именно стратегия «два, три, много Вьетнамов» была сознательно применена Вашингтоном против Советского Союза: СССР заставили втянуться — с разной степенью вовлеченности — в целую серию конфликтов по всему миру (Афганистан, Польша, Эфиопия, Ангола, Мозамбик, Камбоджа, Никарагуа) для того, чтобы советская экономика надорвалась. Стратегия Че, как и следовало ожидать, оказалась успешной.

Кроме того, элементы этой стратегии активно использовались США для дестабилизации левых режимов. Например, де-факто партизанская война, развернутая руками ультраправых в Чили при Альенде, направленная на уничтожение народнохозяйственных объектов и в первую очередь инфраструктуры (подрывы мостов, дорог, линий электропередач и электростанций, шахт и т.п.), быстро создала экстраординарные экономические проблемы, вызвала недовольство режимом Альенде у значительной части населения и успешно подготовила военный переворот 11 сентября 1973 года.

Экономическое эмбарго, направленное на лишение неугодных Вашингтону режимов притока ресурсов и товаров извне, широко использовалось и используется до сих пор Соединенными Штатами в качестве орудия дестабилизации.

Перенос боевых действий на территорию противника («экспорт контрреволюции») был успешно опробован в Афганистане (с территории Пакистана), Мозамбике (с территории ЮАР), Анголе (с территории оккупированной ЮАР Намибии), Никарагуа (с территории Гондураса).

В то же время противники империализма нигде не пытались использовать свою территорию как тыловую базу активной партизанской войны, с которой силы революции как периодически, так и методически могли бы успешно наносить удары по классовому противнику. Нигде не проводилась массовая стратегия разрушения инфраструктуры с целью дестабилизации экономики. Никто не пробовал блокировать, парализовывать или разрушать традиционные пути, по которым материальные ресурсы «третьего мира» переправляются в «первый». Никто не пытался даже дезорганизовать работу биржи путем устройства компьютерных сбоев (хотя очевидно, что это легко сделать)! И т.д., и т.п. Напротив, те слабые — вынужденно слабые, в силу ограниченности в людях и в средствах — попытки перенести войну в метрополию, которые были сделаны революционерами в странах «первого мира», были ошельмованы контрреволюционным советским руководством, на этих революционеров были наклеены ярлыки «провокаторов», «агентов ЦРУ» (или Пекина), а затем советское руководство с удовольствием приняло логику политического врага (Вашингтона), приравняв революционную вооруженную борьбу к терроризму.

Но если анализ Че Гевары был верным для конца 60-х годов XX века, то еще более верным он является сегодня. С последних десятилетий XX века — и особенно после краха СССР и Восточного блока — со всё возрастающей скоростью идет процесс закрытия или консервации добывающих отраслей в странах «первого мира» и вынос добывающей промышленности в «третий мир». Позже к нему активно добавилась тактика свертывания промышленного производства в странах «первого мира» и перевод промышленного производства в страны «третьего мира». Это значит, что метрополия все откровеннее материально зависит от периферии, а следовательно, становится все более уязвимой для стратегии мировой партизанской войны.

Если усреднить данные шести разных справочников по международной экономике, получаем, что в 2000–2002 годах зависимость капиталистической метрополии (включая Австралию, Новую Зеландию и Израиль) от периферии выглядела так:

по энергоносителям — 52% (а если брать только углеводородное сырье, то 79%);

по металлам — 81%;

по сырью для химической промышленности — 89%;

по сырью для пищевой промышленности и по сельскохозяйственной продукции — 46%;

по сырью и готовой продукции легкой промышленности — 67%.

На самом деле, однако, эта зависимость еще больше, так как официальная статистика не отражает реального положения. В качестве примера приведу макиладоры. Мексиканские макиладоры делятся на три категории в зависимости от их юридического статуса. Так вот, продукция макиладоров третьей категории (пользующихся правом экстерриториальности) не попадает в статистику Мексики, а учитывается статистикой США. Но при этом и сами предприятия расположены за пределами США, и работают на них не граждане США, а мексиканские рабочие (которых североамериканская статистика, разумеется, не учитывает). Таким образом, получаем, что официальная статистика США, учитывая продукцию американских компаний, произведенную в макиладорах, не только преувеличивает общий объем производства США, но и завышает производительность труда американских рабочих.

Существует масса частных примеров, подтверждающих несоответствие официальной статистики реальному положению дел. Скажем, у меня когда-то был компьютер, привезенный из США. По всем документам он проходил как PC «белой сборки», произведенный в Силиконовой долине. Когда компьютер сломался и был разобран, обнаружилось, что в Силиконовой долине была произведена лишь материнская плата, а все остальное — на Тайване, в Индонезии, Сингапуре, Малайзии, Таиланде, Индии и Южной Корее. Хотя, безусловно, статистика уже посчитала этот компьютер как «произведенный в США». Другой пример: одна из моих бывших учениц, живущая ныне в Мюнхене, купила мужу костюм для торжественных случаев — в магазине, торговавшем только немецкой дорогой мужской одеждой. По всем документам выходило, что костюм произведен солидной и известной немецкой фирмой. И лишь дома, проглаживая изнутри брюки, моя ученица обнаружила в шве крошечный ярлычок, из которого следовало, что костюм на самом деле сшит в городе Орша (в Белоруссии). Опять-таки, нет никаких сомнений, что этот товар учтен статистикой как произведенный в ФРГ.

Говоря иначе, капиталистическая метрополия («первый мир») превратилась в коллективного эксплуататора капиталистической периферии («третьего мира»). За счет сверхприбылей, извлекаемых западными монополиями из «третьего мира», в странах «первого мира» производится — через систему перераспределения доходов с помощью налогов — массовый подкуп населения, в том числе широких слоев трудящихся. Это значит, что метрополия приобретает все более отчетливый характер паразитического образования — подобно метрополии в Римской империи, жившей за счет эксплуатации и ограбления провинций и соседних земель.

В самом подкупе трудящихся правящими слоями и классами нет ничего нового или удивительного: этот феномен давно описан классиками марксизма на примере «рабочей аристократии». Просто сегодня грандиозность сверхприбылей позволяет распространить эту стратегию на куда более широкие слои населения.

Одновременно с этим правящие слои и классы стран капиталистической метрополии, сделав вывод из опыта большевистской и других революций, проводят сознательную политику, направленную на максимальное сокращение численности рабочего класса (и в первую очередь промышленного пролетариата) в странах «первого мира» — с тем чтобы изменить классовый состав населения, увеличить число мелких собственников и лиц, занятых в секторе обслуживания и развлечений, лиц, напрямую зависящих от интересов правящих классов и принадлежащих зачастую уже к паразитическим или полупаразитическим социальным группам. Торговцы, лакеи, проститутки и шуты вытесняют тех, кто своим трудом производит материальные блага — основу любой цивилизации.

Это значит, что традиционная ориентация левых в странах метрополии на рабочий класс обречена на поражение: во-первых, потому что подкупленный рабочий класс не может быть революционным, а во-вторых, потому что и сам этот рабочий класс численно очень быстро сокращается, что, разумеется, ведет к падению его влияния в обществе. Деградация социал-демократов и лейбористов до неолибералов вовсе не является случайной и тем более не является продуктом чьей-либо злой воли: это естественный ответ на социальные изменения, происходящие в Западной Европе.

Отсюда вытекает отсутствие перспектив революции в странах «первого мира» (паразиты и эксплуататоры не бывают революционерами) и перемещение революционных центров в страны «третьего мира». У левых в странах «первого мира» нет будущего — если, конечно, не считать «будущим» повторение позорного пути европейских социал-демократов и лейбористов, предавших свои идеалы и превратившихся в орудие крупного капитала.

В высшей степени показательно то, что современные левые стран метрополии не смогли предложить никаких стратегий борьбы, кроме реформистских: борьбы за права меньшинств, за женское равноправие, за права иммигрантов и бездомных, в защиту окружающей среды и т.п. — то есть предложили действия, направленные на частичное улучшение капитализма (что позволяет сделать капитализм привлекательным для большей части людей и, таким образом, уменьшить число борцов за социализм), а не на уничтожение его. Все это, разумеется, совершенно не опасно для власти капитала.

Точно так же не опасен для капитализма и так называемый антиглобализм — тем более в его цинично реформистском виде, проповедуемом АТТАК (отчисление процента от финансовых спекуляций предполагает заботу о процветании и расширении этих спекуляций), и в его карнавальном виде, столь нравящемся западным левым (карнавал по определению не борьба, а спектакль— еще Меттерних говорил: пока народ танцует — он не опасен).

В организационном же плане стратегия, предложенная «антиглобалистами» —массовые движения вместо «тоталитарных» строго централизованных организаций — бесперспективна, потому что, во-первых, эти движения прозрачны для классового противника и его спецслужб, а во-вторых, потому что политический противник уже нашел и опробовал на практике противоядие этой стратегии: научился сам создавать — в том числе и с помощью финансового подкупа — массовые общественные движения контрреволюционного, реакционного характера. Это показал опыт «цветных революций» в Югославии, на Украине и в Грузии (и — что менее известно — в Болгарии и Румынии).

Современные западные левые продемонстрировали свое убожество уже тем фактом, что не смогли возглавить (не говорю: организовать)ни один случай массового радикального противодействия политике неоглобализма в странах «первого мира» — начиная с уличных боев с полицией рыбаков и портовых рабочих в Испании и кончая беспорядками во французских HLM-ах.

Есть, однако, возможность спасти свою репутацию — у тех левых из стран «первого мира», кто сознательно отдаст все свои силы, всю свою жизнь революционной борьбе в странах «третьего мира». Собственно, отдельные западные левые 60–70-х годов показали такой пример еще в XX веке: те французские, испанские, итальянские товарищи, кто присоединился к герилье в странах «третьего мира»; те североамериканские левые, кто счел необходимым приехать в Венесуэлу, чтобы стать советниками правительства Уго Чавеса, а также и те, кто (как РАФ в ФРГ) открыто провозгласил себя вооруженным агентом революционных сил «третьего мира» в «первом».

Вообще говоря, навязывавшаяся всему мировому левому движению из Москвы в советский период точка зрения, согласно которой наиболее развитые капиталистические страны находятся ближе всего к социалистической революции, — точка зрения не марксистская,не диалектическая и не научная, а позитивистская. Сам Маркс был диалектиком и хорошо понимал, что общественный прогресс в классово разделенных, эксплуататорских обществах протекает не по позитивистским схемам, а проводится в жизнь теми силами, которые предварительно оказываются жертвами этого прогресса, — и прямо писал об этом в «Нищете философии».

Единственной перспективной глобальной революционной стратегией сегодня становится стратегия создания революционных очагов в странах «третьего мира», установление горизонтальных связей между этими очагами — с игнорированием «первого мира», его основных имперских культурных институтов и языков — с последующей вооруженной борьбой, организацией восстаний, созданием «освобожденных зон» и захватом власти в конкретных странах, которые затем сознательно должны стать тыловыми базами мирового революционного процесса.

Эту стратегию невозможно было осуществить в начале XX века: суперэтатистские революции, подобные большевистской, де-факто решали задачи революций буржуазных (индустриализация, решение аграрного вопроса и осуществление культурной революции), и потому страны тогдашней периферии и полупериферии (где, собственно, и происходили антибуржуазные революции) вынуждены были учитьсяу стран метрополии, обращаться к их культуре и технологиям. Более того, горизонтальные связи — по причине неразвитости коммуникаций, информационных технологий и национальной обособленности мира — между революционными силами стран периферии было очень трудно наладить (по этой причине, например, революционеры колоний Британской империи вынуждены были общаться через метрополию и на языке метрополии).

С глобализацией эти препятствия устраняются. Более того, нет никакой нужды обращаться к культуре современного Запада, так как это культура деградации: после 70-х годов XX века культура и гуманитарные науки стран метрополии, разложенные постструктурализмом и постмодернизмом, так и не явили миру никаких серьезных достижений (что, кстати, типично для паразитических обществ). В начале XX века капитализм был на подъеме, буржуазия — если смотреть не с национальных точек зрения, а с точки зрения планетарной — все еще была восходящим классом, связанным в первую очередь с реальным материальным производством. Сегодня же капитализм обозначил пределы своего качественного развития, продолжая развиваться лишь количественно, хищнически исчерпывая при этом планетарные запасы, а класс буржуазии связан в первую очередь со сферой финансов— и даже внутри этой сферы преимущественно со спекулятивным, виртуальным капиталом. У сегодняшнего капитализма неттакого опыта, который есть смысл заимствовать антикапиталистическим силам.

Победа масскульта в области искусства и литературы, победа постмодернизма и отказ от научного подхода в области гуманитарных наук, победа «мультикультурализма» и «политкорректности» в социальной жизни, победа обскурантизма, религиозного фундаментализма и неолиберализма в идеологии на современном Западе — не случайность, а закономерность, связанная с паразитическим характером метрополии. Искусство и литература, философия и гуманитарные науки современного Запада не имеют более никакой прогрессивной общественной ценности (это относится и к западным левым — достаточно сравнить откровенно масскультовские, на грани бульварщины, бестселлеры Тони Негри «Империя» и «Multitude» с его же действительно серьезными и по-настоящему пионерскими работами 60–70-х годов). Мы наконец дожили до момента, когда можно и нужно не учиться культурно у развитых капиталистических стран (учиться там нечему), а развиваться самостоятельно на основе противостояния буржуазной «культуре».

К сожалению, техническое превосходство «первого мира» невозможно игнорировать. И речь идет не только о военном превосходстве, но и — в первую очередь — о превосходстве в области контролянад политической и общественной сценой, над организациями и индивидами, контроля за социальным поведением и социальным действием. Империализм активно разрабатывает и внедряет в жизнь — с помощью спецслужб, получивших исключительные права и полномочия (для этого и была развязана «антитеррористическая» истерия) — методы и механизмы тотальной слежки и тотального контроля, а следовательно, и тотального подавления.

Это значит, что — по общим правилам — смогут выжить, закрепиться и создать революционные очаги сопротивления только те революционные силы, которые окажутся непрозрачными для империализма. Говоря иначе, революционные силы нуждаются в зонах автономии. Опыт XX века показал, что эффективными зонами автономии являются такие формы организации, которые игнорируют законы и волю классового и политического врага и на которые классовый и политический враг не может эффективно влиять в силу того, что не располагает достоверной информацией о положении в них. Это, например, подполье и партизанский отряд.

Классовый и политический враг навязывает свои правила игры через государство как машину прямого классового подавления и через «гражданское общество» — как дублирующую (формально независимую от государства) систему классового подавления. Однако еще Грамши указывал, что именно из-за наличия при капитализме этой дублирующей репрессивной системы — «гражданского общества» — революционные силы смогут победить, лишь противопоставив институтам буржуазного «гражданского общества» институты своего, антибуржуазного «контр-гражданского общества», то есть создав такую общественную сферу, которая непрозрачна для противника и на территорию которой он не допускается. Опыт XX века показал, что это — территория революционной культуры и институтов революционного «гражданского общества», в наиболее полном виде осуществленных в практике герильи (опыт Китая, Вьетнама, Кубы, Гвинеи-Бисау, Никарагуа).

Все же попытки играть на чужой территории — на территории буржуазного «гражданского общества» — потерпели неизбежное поражение, поскольку были стратегией легальной деятельности — на условиях противника, внутри этого общества (с иллюзорной целью «захвата гегемонии»)вместотого, чтобы быть стратегией разрушения, уничтожения буржуазного «гражданского общества».

Стратегически верным является не дублирование институтов буржуазного «гражданского общества» и буржуазных культурных институтов, аотказот них, замену их другими институтами — такими, создания которых требуют непосредственные задачи мировой революции. СССР после 20-х годов и страны Восточного блока совсем не случайно в культурном (и бытовом) плане были очень буржуазными: они не были революционными странами. Из этого печального опыта необходимо сделать выводы и не повторять ошибок Советского Союза и других суперэтатистских стран. Говоря иначе, уже сегодня необходимо тщательное изучение (критическое, конечно) раннего революционного культурно-общественного опыта Советской России 20-х годов, первых революционных лет Вьетнамской, Кубинской, Никарагуанской и т.п. революций.

Наконец, важным условием победы является отказ от основных языков мирового империализма — в первую очередь (и в обязательном порядке) от английского. США как мировой жандарм вполне сознательно навязывают всей планете английский как международный язык: это облегчает контроль над планетой. Далеко не случайно то, что все достижения радикальных антибуржуазных сил в последнее время (пусть локальные) были осуществлены там, где эти силы игнорировали английский язык (и старались уклониться от других языков мирового империализма, таких как французский и немецкий): это Чьяпас, где революционная пропаганда велась на языках майя, Эквадор и Боливия, где революционная пропаганда велась в первую очередь на языках кечуа и аймара, Непал и Индия, где маоистские повстанцы ведут пропаганду на местных языках (и лишь в крайнем случае — на хинди и непали). Говоря иначе, мировой империализм проворонилэти очаги сопротивления именно из-за своей имперской самоуверенности— из-за убеждения, что все важные документы обязательно будут переведены на английский.

Бойкот языков метрополии (в обязательном порядке — английского) в горизонтальных связях революционных сил периферии — с одновременным изучением языков друг друга — сделает эти силы куда менее прозрачными для империализма и, следовательно, куда более опасными для него.

Стратегия мировой революции как мировой партизанской войны, исходящей из «третьего мира» — долговременная стратегия (даже для действий локального масштаба). Опыт показывает, что подготовка любого вооруженного очага сопротивления требует длительного времени: 20–25 лет потребовалось для подготовки восстания в Чьяпасе; 20 лет — для подготовки герильи «Сендеро луминосо» в Перу; маоистская герилья в Непале и Индии развернута организациями, созданными в подполье (или ушедшими в подполье) в конце 60-х; победоносные массовые уличные выступления в Эквадоре и Боливии были организованы индейскими союзами, созданными в середине 70-х. Следовательно, эта стратегия не имеет ничего общего с пресловутым «вспышкопускательством», «устройством революции с сегодня на завтра», о которых любят говорить (и которые любят критиковать) наши и западные «академические левые». Эти «академические левые» своей критикой лишь маскируют собственную трусость, собственную неспособность к активной борьбе и собственную корыстную заинтересованность в сохранении статус-кво: они более или менее благополучно устроены внутри буржуазного общества и боятся в результате каких-либо «резких движений» потерять то, что имеют. Любимое занятие «академических левых» (в свободное от службы в буржуазных академических институтах и написания академических статей для буржуазных академических журналов время) — это проведение «научных конференций». Однако мировой истории не известен ни один случай, чтобы научные конференции породили социальную революцию!

Можно заранее предсказать, что раз революционные центры переместились на капиталистическую периферию, то страны «новой периферии» (бывшие страны Восточного блока), как относящиеся или претендующие на статус стран полупериферии, последними присоединятся к революционной борьбе. Одни из них — те, кому действительно удастся стать странами полупериферии (пока это явно удалось лишь Словении) — в силу самого статуса полупериферийности. Остальные — потому, что для успешного развития революционного движения в этих странах должны быть выполнены два условия, требующие немалого времени:

1) должна произойти смена поколений — с исторической арены должны уйти заведомо бесперспективное для революции «советское» поколение, а затем и отравленное разнузданной антикоммунистической пропагандой, впитанной в подростковом возрасте, поколение тех, кто восторженно принял приход капитализма;

2) должны вновь сложиться уничтоженные при власти контрреволюционной сталинской бюрократии традиции самостоятельного радикального левого оппозиционного движения.

Необходимо, наконец, понимание того, что территории, освобожденные от капитализма революционными силами — это касается и целых стран — не могут быть ничем другим, кроме тыловых баз мировой революции. Опыт СССР показал, что всякий иной подход, иная стратегия самоубийственны. Объективно сегодня нет условий для совершения социалистической революции: нигде в мире производительные силы не развились настолько, чтобы выйти за пределы экономической формации и индустриального способа производства. (Все сказки о «постиндустриальном» обществе — бред, основанный на паразитическом характере, который принял сегодня «первый мир». Если следовать этой логике, то богатые кварталы капиталистических городов всегда были «постиндустриальным обществом».) Следовательно, необходимо развести понятия революции антибуржуазной и революции социалистической — чтобы не обманываться самим и не обманывать других. Грядущие антибуржуазные революции будут вынужденно суперэтатистскими, и общества, порожденные этими революциями, будут обществами крайне несовершенными, суперэтатистскими, все оправдание существования которых будет в том, что они станут зонами социально-экономических и культурных антикапиталистических экспериментов (в ходе которых путем отбора будут формироваться новые — постбуржуазные — культура, психология и общественные отношения) и послужат плацдармом для революций в других странах, революций, цепь которых в конце концов покончит с мировым капитализмом.

В этом смысле негативный опыт суперэтатистских стран (СССР и других) бесценен, так как позволяет заранее составить представление об опасностях,объективно угрожающих победившим антибуржуазным революциям.

Социалистическая революция, которая может быть только мировой и которая не будет развиваться по тем же законам, по каким развиваются буржуазные и суперэтатистские революции, — дело отдаленного будущего. Однако антибуржуазные революции смогут увидеть — и принять в них участие — наши современники. Наконец, надо иметь в виду, что будущее открыто — и если эту стратегию в глобализующемся мире не смогут по каким-то причинам реализовать левые, ее может осуществить какой-либо другой противник «первого мира», например, исламские радикалы, которые сегодня выступают в качестве силы, регионально противостоящей западному империализму, но которые в условиях бездействия левых могут стать силой глобальной (и именно эта антиимпериалистическая потенция делает сегодня исламский радикализм столь привлекательным в мире — неслучайно в одной только ФРГ ежегодно 10 тысяч немцев переходят в ислам).

ОМОНовец убил военного комиссара

В беларусских Осиповичах произошел конфликт между силовиками и военными

Местные жители опознали убийцу. Им является Владислав Герасимович - боец минского ОМОНа, проживающий в Осиповичах

«Мой сосед. Сегодня приезжали, забирали его. Знаю точно, что работает или работал в минском ОМОНе».

«Учились в 1-й школе города Осиповичи, раньше общались, но знаю, что после армии ушел в ОМОН минский. Общие друзья говорили, что до всех протестов им запретили Минск покидать, и он месяца два или больше в город не приезжал». 

Сведения о Герасимовиче есть в Telegram-канале «Каратели Беларуси»: «Герасимович Влад, сам из Осипович, работает в минском ОМОНе и избивает людей за квартиру, которую получил в Уручье».

По итогу дела, СК будет судить Герасимовича по статье 147 ч.3 (Нанесение тяжких телесных повреждений, вызвавших смерть)

Кстати о военном комиссаре.

Он был замечен, как активный участник пролукашенковских акций.

Такое дивное фото размещено в его Инстаграме:

Вот и получил заряд "энергии и решымасти"

https://telegram.me/nexta_tv/16072

https://telegram.me/belamova/19520

https://telegram.me/strana_chat/505772?single

в начале было так

"Русский настольный календарь-справочник" - изданная в 1946 году в Нью-Йорке издательством Nicholas Martianoff

Популизм как тормоз демократии

Каковы же основные признаки популизма, его характерные черты? 

Во-первых, популизм как политическое явление возникает в странах, где имеются определенные демократические институты — всеобщее избирательное право, равноправие граждан — и где массы в качестве избирателей выступают участниками политического процесса. Только тогда попытки апелляции к настроению населения, попытки подстроиться под массовое сознание могут, собственно, и стать средством завоевания власти. 

Во-вторых, появляясь на исторической арене вместе с демократическими институтами и нормами, популизм все же распространен в наибольшей мере среди слоев с низким уровнем политической и правовой культуры и в условиях еще не упрочившихся структур народовластия. Неспособность масс отличить демагогию от реалистических предложений, черно-белое видение мира, готовность обожествить очередного кумира и ненавидеть конкурентов — все это симптомы невысокой политической культуры, весьма активно используемой популистскими лидерами для мобилизации общественной поддержки.

В-третьих, популизм особенно усиливается во время кризисов, переломных периодовв развитии общества, социально-экономической и политической нестабильности, когда большинство людей испытывают ухудшение условий жизни и теряют уверенность взавтрашнем дне. Кроме того, кампании по проведению выборов, референдумов и других политических мероприятий тоже сопровождаются активизацией популистов. Это — самое благодатное для них время, ибо именно в такие моменты переоценки ценностей и ужесточения политической борьбы народ в наибольшей степени дезориентирован и подвержен гипнозу обещаний. 

В-четвертых, популизм зачастую обслуживает прежде всего политический радикализм. «Набор средств, необходимых для осуществления того или иного политического идеала,— отмечает А. Демидов,— может сформироваться только по прошествии времени. Политический радикализм заменяет эту реальную дистанцию между целями и средствами жесткой связью: если поставлены цели, должны быть исредства, необходимо лишь их найти и применить» . Тут-то и приходит на помощь популизм, который позволяет «реальную дистанцию между целями и средствами»заменить упрощенной, декларативной, демагогической. Можно даже выявить следующую закономерность: чем более радикален политик, тем в большей мере он пользуется популистскими приемами. В качестве примера можно назвать большевиков (леворадикалов в то время).

В-пятых, популизм — это уход от действительно имеющихся проблем, от объективно существующих интересов и потребностей людей. Ярким примером является пропагандируемый нынешними правыми радикалами лозунг восстановления СССР,игнорирующий реальные проблемы, которыми чревата сейчас подобная политика, и опирающийся на ностальгию по социальной стабильности. В этом смысле популизм напоминает своеобразный социально-политический наркотик, уводящий массы от реальности, не удовлетворяющей их, в мир несбыточных ожиданий и чуда. После чего,разумеется, наступает отрезвление, «ломка». Вот почему популизм весьма жестко связан с разочарованием масс. Он возникает на «почве» разочарования, разочарованием же заканчивается. Политика — сфера вовлечения народа в жизнедеятельность общества и удовлетворения народных интересов. Если она это делает популистски, т. е. главным образом с помощью лозунгов, деклараций, призывов, обещающих много всего и оторванных от социальных реалий, то ход ее будет холостым, интересы большинства останутся невыраженными и неудовлетворенными. А значит, и сама политика окажется у«разбитого корыта».

В-шестых, популизм ориентируется в основном на обыденное сознание, ибо в его методах «преобладают иррационализм, поверхностность при объяснении причин социальных трений, экономических бед народа» ... Весьма часто популисты «разыгрывают излюбленную карту» обывателя — жажду справедливости, привилегий,свободы, поиск универсальных и простых средств для решения практически всех задач и т.д. Популизм хорошо распространяется в условиях неопределенности, незнания, при отсутствии налаженной и доступной системы информирования граждан. 

В-седьмых, популизм — разновидность демагогии. Типичные для демагогии средства —ложные клятвы в верности народу, выдвижение безответственных программ и обещаний и одновременно клевета на тех, кто на деле действует во имя подлинных интересов общества — употребляются в полной мере и в популистской практике. 

В риторике популисты часто используют дихотомию (принцип «или-или», то есть «третьего не дано») и утверждают, что выражают интересы большинства населения. Наиболее распространенной терминологии популизма принадлежат выражения «прямая демократия», «авторитетный лидер», «антинародное правительство», «бюрократия», «коррупция». Популисты часто утверждают, что социальные проблемы имеют простые решения в стиле "перебьем всех белых и заживем". В качестве решения предлагается борьба с властью политических группировок или корпораций, борьба с коррупционерами и бюрократами, привлечение к управлению представителей народа.

Популистские лидеры часто представляют себя людьми действия, а не людьми слова, говоря о необходимости «смелых действий» и «решений на основе здравого смысла» для вопросов, которые они называют «кризисами». Мужчины-популистские лидеры часто выражают себя, используя простой и иногда вульгарный язык, пытаясь представить себя «обычным человеком» или «одним из пацанов», чтобы добавить к своей популистской привлекательности. Популистские лидеры обычно изображают себя как посторонних, которые отделены от "элиты".

Популизм часто влечет за собой представление «народа» как проигравшего . Популисты обычно стремятся показать «народу», как они угнетены. При этом они не стремятся изменить «народ», а стремятся сохранить «образ жизни» последнего, как он существует в настоящее время, рассматривая его как источник добра. Хотя популистские лидеры часто выступают в качестве представителей «народа», они часто происходят из элитных слоев общества; Такие примеры, как Берлускони, Фортуйн и Хайдер, были тесно связаны с политической и экономической элитой своей страны. Еще одна распространенная тактика среди популистов это обвинение в том, что «элиты» ставят интересы какой-то национальной или социальной группы выше остальных и таким образом играют на неравенстве меньшенства.

Действуя в либеральных демократиях, популисты часто осуждают доминирующие политические партии как часть «элиты», но в то же время не отвергают партийно-политическую систему в целом, вместо этого либо призывая или утверждая, что она представляет собой новый тип партии, отличной от другой или от других. Несмотря на то, что популисты осуждают почти всех тех, кто находится на руководящих постах в данном обществе, они часто исключают как самих себя, так и тех, кто симпатизирует их делу, даже если они тоже находятся на руководящих должностях.

Когда популисты берут на себя государственную власть, они сталкиваются с проблемой в том, что они теперь представляют новую элиту. В таких случаях - как Чавес в Венесуэле и Владимир Мечьяр в Словакии - популисты сохраняют риторику против истеблишмента, внося изменения в свою концепцию «элиты» в соответствии с их новыми обстоятельствами, утверждая, что реальная власть принадлежит не правительству, а другим могущественные силы, которые продолжают подрывать популистское правительство и волю самого "народа". В этих случаях популистские правительства часто концептуализируют «элиту» как тех, кто обладает экономической властью . В Венесуэле, например, Чавес обвинил экономическую элиту в срыве его реформ, а в Греции Алексис Ципрас обвинил «лоббистов и олигархов Греции» в подрыве его администрации. 

Подчеркивая общую волю, многие популисты разделяют критику представительного демократического правления. Этот подход рассматривает представительное управление как аристократическую и элитарную систему, в которой граждане страны рассматриваются как пассивные образования. Вместо того, чтобы выбирать законы для себя, эти граждане мобилизуются только для выборов, на которых их единственный выбор - выбирать своих представителей, а не играть более непосредственную роль в законодательстве и управлении. Популисты часто предпочитают использовать прямые демократические меры, такие как референдумы и плебисциты .

Исследование, проведенное в декабре 2018 года среди 46 популистских лидеров, показало, что популисты, независимо от их положения в политическом спектре, с большей вероятностью наносят ущерб демократическим институтам, разрушают систему сдержек и противовесов в органах исполнительной власти, тормозят развитие демократии  и ущемляют права личности, чем не популисты.

https://institute.global/insight/renewing-centre/populist-harm-democracy

Популизм подрывает принципы либеральной демократии, отвергая понятие плюрализма и идею о том, что что-либо должно ограничивать «общую волю» «народа». На практике популисты, действующие в либеральных демократиях, часто критиковали независимые институты, призванные защищать основные права меньшинств, особенно судебных органов и средств массовой информации. Итальянский популистский премьер-министр Сильвио Берлускони, например, раскритиковал итальянскую судебную систему за защиту прав коммунистов. В таких странах, как Венгрия, Эквадор и Венесуэла, популистские правительства урезали независимые СМИ. Меньшинства часто страдали в результате популизма; в частности, в Европе этнические меньшинства подрывают свои права в результате популизма. В нескольких случаях, таких как Орбан в Венгрии, популистский лидер направил страну на путь дедемократизации, изменив конституцию, чтобы централизовать растущий уровень власти во главе правительства. 

Как бороться с популизмом?

Для снижения привлекательности популизма следует признать, что правительственные деятели, признанные виновными в коррупции, должны подвергнуться адекватному наказанию. Укрепление верховенства закона и устранение системной коррупции также были важными аспектами в предотвращении роста популизма. Основные политики, желающие уменьшить уровень популизма, должны быть более откровенными в ограничениях своей власти, потому что те, кто поддерживает популистские движения, часто разочарованы нечестностью авторитетных политиков, которые требуют полной свободы действий, когда дела идут хорошо. и показывают почти полное отсутствие активности, когда дела идут плохо. Привлекательность популизма может быть уменьшена путем более широкого гражданского обучения ценностям либеральной демократии и актуальности плюрализма. И лучший способ борьбы с популизмом - это участвовать - как бы трудно это ни было - в открытом диалоге с популистскими актерами и сторонниками, чтобы лучше понять притязания и обиды популистской элиты и массы и выработать либерально-демократические ответы на них. 

Власти Франции разработали закон о защите страны от радикального ислама.

 Больше никаких религиозных школ для детей и справок о девственности для невест.           Выдворение из страны за многожёнство и т.д. 

Закон включает в себя около 50 статей.

Че там у белорусов (часть 1).

Рублика вопрос-ответ. Давайте сразу к сути: это первая часть, причем не самая длинная. Я рассмотрю одну тему, а вторую завтра днем (по поводу встречи Лукаша с полит.заключенными), а в последующих постах буду отвечать на те вопросы, которые вы зададите в комментариях: буду вычленять самые интересные (лично мне), популярные и вызывающие наибольший дискурс. Несколько вопросов я переписывал по нескольку раз, ибо вдавался в очень большие подробности (чуть ли не проводя хронологию от 1980 года до наших дней), то есть буквально все как научную работу писал по привычке. Знаете, даже помню высказывание такое: "извини, что написал так много: короче написать не было времени!". Думаете, что звучит противоречиво? Подумайте еще раз. А пока -- вопросы на которые я буду стараться отвечать максимально содержательно и лаконично.

Когда вы уже перестанете быть травоядными?

Большинство людей, что задают подобные вопросы смотрят на мирный протест сугубо с однобокой и даже пренебрежительной позиции, не допуская даже мысли, что можно реализовать в его рамках. О чем я говорю? А вы вообще допускали мысль, что мирный протест может быть и совокупностью приготовительных мероприятий? Все еще непонятно? Давайте разбираться.

Признаки тирании: уничтожение культурной самоидентичности (мова, флаг, культура, история и т.п.), обострение зависимости индивида от государства, утверждение гражданской и социальной пассивности, взращивание порочного индивидуализма граничащего с открытым эгоизмом, культ личности, навязывание убеждений безальтернативности (если не он, то кто?), унижение чести и достоинства (ибо гордый будет до конца сопротивляться) и остальные производные. Как только тирания достигает определенных результатов в этих отношениях народная воля начинает деградировать, запускается процесс разобщения. Утрачивается общность интересов, вера в помощь и взаимовыручку. И этот процесс был запущен в Беларуси в в 94-96 годах, когда Лукашенко затребовал чрезвычайные полномочия для "спасения страны от бандитизма 90-ых и экономического упадка". Советский человек, что наблюдал тогда еще в общем телевизионном канале как за МКАД-ом находили трупы в сгоревших микроавтобусах, какой разгул бандитизма наступил и как стало проедаться советское наследие естественно испугался. Ему было не до свободы, не до парламентаризма, что предлагало тогдашнее БНФ, ему нужны были гарантии стабильности и защищенности. Всего-то нужно было пожертвовать тем, чем никогда и не пользовались: гражданской инициативностью, невозможностью повлиять на политику государства и отказ интересоваться что там с экономикой. Крепкий хозяйственный усатик сыграл на еще живом советском мышлении, а также страхе людей. Нет, в его окружении не было столько людоедов, напротив: они (Захаренко, Гончар, Цепкало и т.д.) видели в Сашке того, кто исполняет представительную функцию, чья фигура "внушает", гарантирует народное признание, покуда они -- компетентные люди -- будут реально поднимать страну, а он вещать с трибуны (что, вспомнили Ади и Нюрбенгский процесс? Может еще и речь Эрнста Янинга, уважаемые прошаренные? Не зря). Если бы они только поняли чуть раньше, что сделали и кого допустили до власти...

Хорошо. Хорошо. Это все еще можно назвать субъективно-оценочными суждениями с моей стороны. Давайте обратим внимание на их, так называемый, "план захвата Бастилии". Часть текста не влезло в скрин, поэтому вставлю поверх:

"

ИВС и ЦИП окружила толпа в 100.000 голов. О том, что люди идут на Окрестино было известно заранее. Кадры того, что спецтехника уже заранее приехала на Окрестино или к его дворам были (даже я сам запечатлеть смог. Более того, я твердо убежден, что тогда всех заключенных вывезли в Барановичи и ИВС охранял ограниченный состав силовиков). Водитель автозака такой:

-- Хм... Почему бы мне не проехать прямо сквозь толпу огромную, которая с легкостью может перевернуть машину или банально заблокировать меня? Там еще у входа мне гарантированно ворота двери откроют, ничего плохого же не случится!

Это звучит также тупо как и выглядит. Не осознавая (а может и нарочно придумав такой идиотизм) всю нерентабельность данного плана понятно, почему ребята заранее не продумали отдельные моменты, вроде того, что людей нужно будет на Окрестино не только заводить, но и активно удерживать. В администрации ОГСБ сидит человек, который не имеет ни опыта, ни теоретической базы знаний партизанской борьбы (да и армейской подготовки как таковой тоже нет, вероятно, а если и есть, то товарищ активно ломом плац подметал, а тут старается компенсировать нереализованную пылкость), ни эмоциональной зрелости, ни организационных навыков. Я вообще больше верю, что их глава -- это какой-то мент, который хочет слить часть радикалов и разосрать их с мирными протестующими. А может мне просто не хочется верить, что какой-то идиот некомпетентный (опять, блять! Проклятье этой страны!) смог сплотить вокруг себя тех, кто мог бы принести реальную пользу, если бы не его заразительно ограниченный образ мышления. Но нет. Единственное, чем занимается публичное ОГСБ -- это говнометанием и вылизыванием волчьих яиц в пресловутой стае, потому что примеры их "подвигов" как нет, так и не было, но ребята все равно считают всех вокруг овцами, а себя гордыми волчарами. Именно такие люди дискредитируют радикалов и деморализуют протест. Я активно призываю вас не связываться с этими товарищами... ха, товарищи. Да тамбовский волк им товарищ! Но это неточно.

Поэтому с радикалами проблема. Есть те, кто готов действовать, есть даже вполне себе успешные группы, но они либо мелкие, либо чрезмерно изоляционные, либо не имеют относительно широкой сети закрытой коммуникации для реализации совместных инициатив. А есть конченные долбаебы, что нихуя не делают, но имеют такое ЧСВ, словно создали ОПГ, которую боялись даже чеченцы. Радикалов еще никто не сплотил и не объединил в единый АДЕКВАТНЫЙ авангард, поэтому дело не в том, что, якобы, белорусы сугубо травоядные терпилы, а потому, что сами решительные граждане еще не достигли того уровня организации, сплоченности и осознания, что никто их по приглашению звать не будет и в первую очередь нужно начинать с себя и своего окружения. Увы, как бы многим не хотелось (а мне порой очень хочется) верить, но невидимой руки запада нет у нас, ровно как и польских кураторов: товарищи радикалы, вы предоставлены сами себе и только на ваших плечах тягота той ответственности, которую вы взвалите либо за помощь в организации силового протеста (хорошо подумайте как вы будете это делать, пожалуйста. Я уже порядком историй услышал как ребята по наивности или непродуманности своей попались на элементарном и попали под уголовку), либо за бездействие и дальнейшее токсичное пиздострадание в чатах. Люди есть, а сплоченности и координации нет. Лично я на своем районе работаю над системой закрытой коммуникации, чтобы помочь людям объединяться по их интересам и предпочтениям (кто готов дороги перекрывать, кто готов ежей паять, кто готов ментам машины портить или камеры ломать, граффити рисовать, мирные акции организовывать, листовки готовить и т.п.), но это дело будущего, а положение такое, что все еще в зачаточном состоянии, но, благо, развивается. Помимо всего прочего я также не бросаю и юридическую помощь людям, но это так -- к слову и скорее приятный момент, что я все же могу работать в правовом поле. Порой. 

А пока... я прощаюсь. Увы, не успел сделать пост "вчера", но я не спал, так что сегодня еще сегодня, хе. До новых встреч... Хотя постойте.

Белорус. Вот именно ты. Вот именно тот, что участвует и та девушка, что узнала меня на протесте. Да, именно ты. Завтра... Сегодня. Сегодня важный день. Пожалуйста, не надо упиваться эйфорией от того, что Лукаш под гнетом обстоятельств пошел на переговоры. Это вполне может быть политический ход, чтобы разбить протест на две группы: те, кто настаивает на "диалоге компетентных дядечек" и тех, кто тверд в своих намерениях идти до конца, кто не поверит ни единому слову ни прикортных, ни Лукаша, ни уж тем более Кремля (так, к слову, случился первый распад ИРА). Я призываю тебя быть частью второй группы. Диалог с узурпацией, которая знает только метод репрессий как средство коммуникации с народом -- это блеф, это нужно только для того, чтобы растянуть агонию и выиграть время этим уродам. Я понимаю, что ты хотел бы передать ответственность за будущее страны другим, мол, отмучился, больше рисковать не хочу, но такую же ошибку сделали наши родители в 94. Ты должен быть с горящим сердцем и холодным умом. Ты должен идти до конца. Ты должен осознать, что гражданское общество -- это индивидуальная ответственность за коллективное дело. И чем раньше, тем лучше.

Добрых снов, реактор. Набирайтесь сил и спите крепко. 

P.S.
За очепятки и ошибки прошу простить: текст не особо перечитывал и больше на одном дыхании писал.