24 февраль

В Конгрессе США хотят разрешить использование армии в Украине

Член Палаты представителей Соединенных Штатов Адам Кинзингер объявил о внесении общей резолюции, что позволит использовать американскую армию для защиты территориальной целостности Украины. 

Данное решение готовится на случай эскалации войны президентом рф. Резолюция призвана предоставить американскому президенту полномочия реагировать на сценарий, при котором россия использует химическое, биологическое или ядерное оружие против Украины.

Одну известную виллу на озере Комо слегка подкрасили, под стать владельцу

Насильственная депортация из Украины в РФ

24 марта Мариупольский горсовет сообщил в своем телеграм-канале о том, что российские войска принудительно вывозят жителей Мариуполя на территорию РФ. 

«Ґрати» проверили эту информацию. Мы связались с переводчицей и редакторкой Натальей Яворской.  Имя было изменено по ее просьбе из соображений безопасности близких, оставшихся на территории РФ, которая сейчас находится за рубежом. Она рассказала, как по меньшей мере сто человек были насильно вывезены из поселка (его название мы скрыли по просьбе Яворской) на окраине Мариуполя сначала на оккупированную территорию Донецкой области, а потом в Россию. Там украинцы прошли процедуру фильтрации и были расселены в лагеря для беженцев. Часть из них, как Наталья, сумели выехать из страны, но многие продолжают вынужденно оставаться в России, не имея денег или документов.

 Мы проверили, насколько это возможно, историю Натальи. В Таганроге мы связались с волонтерами, которые встречают украинских беженцев. Они подтвердили, что беженцев привозят группами, но не стали говорить, принудительно ли их доставили в город. А потом и вовсе перестали отвечать на попытки связаться.«Ґрати» публикуют монолог Натальи Яворской полностью, за исключением моментов, удаленных по ее просьбе в целях безопасности. 

Полномасштабное вторжение

В Мариуполе я живу с рождения, с перерывами. В 17 лет я уезжала, потом поступила в Киев, четыре или пять лет жила в России. В 2020 году я вернулась в Киев, а прошлой весной опять переехала в Мариуполь.

24 февраля в шесть утра меня разбудила мама и сказала, что Киев и Харьков бомбят, что в Мариуполе тоже слышны взрывы. Мы собрали рюкзак. Я, мама и младший 15-летний брат пошли домой к бабушке. У нее уже были слышны взрывы, но не сильные, как будто вдалеке. Мы сидели в коридоре. Пришла родственница, у нее тоже двое детей — девочки. У бабушки с дедушкой мы пробыли два дня. 26 числа взрывы стали сильнее, и мамина подруга предложила нам перейти в укрытие. Оно находится рядом, в местном Доме культуры. Я вспомнила о нем, потому что занималась там в музыкальной школе скрипкой. Никто не думал, что будет война, входы в убежище были неподготовлены, дурацкая система.

Как мы жили в убежище: бабушка с дедушкой готовили нам первое время дома — и приносили еду в убежище. Так продолжалось где-то неделю. 2 марта нам отключили электричество, но в некоторых домах еще был газ. Через два-три дня отключили и его.

И началось… Под окно бабушкиного дома попала мина, разорвалась. Дядя привел бабушку к нам в убежище, дедушка отказался идти — готовил и приносил нам еду.

Клуб находится в центре поселка. Самые жесткие боевые действия проходили возле него, потому что напротив с двух сторон располагались украинские военные. Вся нагрузка приходилась именно на это место.

В какой-то момент встал вопрос с едой, потому что выходить уже было нельзя, обстрелы были слишком близко.

Второй мой дедушка — медик по образованию. Он когда-то служил, и ему на все все равно. Они готовили с бабушкой еду на костре и приносили нам вместе с водой, но очень редко, потому что наш район постоянно был под ударом. Потом дома обоих дедушек полностью разбомбили, и они перешли в нашу квартиру. Но вскоре украинские военные попросили всех в нашем районе уйти, чтобы не попасть под боевые действия. И они снова ушли.

Место, где мы находились, начали обстреливать 8 марта. Бомбили все высокие дома и Дом культуры тоже. Его полностью разбомбили, и мы даже немного успокоились — просто нечего теперь бомбить, остался только наш подвал. Но 10 марта стали почему-то бомбить подвал, наверное чтобы нас завалило. Не очень понятна логика, там уже стен не осталось, но они прицельно били по некоторым точкам несколько раз.

Бомбоубежище

В бомбоубежище была сильная солидарность. Каждый день начинался с новостей. Мой сосед, например, прятался в подвале с семьей. Когда он вышел приготовить еду на костре, в него попал осколок и он умер. Каждый день были новости о людях, которых убило — они были в подвале, но на улице в них попадали осколки. Самое странное, что при этом не было никаких сообщений и информации. У нас не было радио, мы не знали, что подобное происходит во всем Мариуполе. Наоборот была обида: мы сидим фактически без еды и воды, и город о нас не думает, не эвакуирует нас. Было сильное чувство брошенности. Мы даже не думали, что будут бомбить центр Мариуполя. Думали, что это нашему поселку не повезло, потому что, возможно, это какой-то стратегический объект.

Большую часть дня я занималась тем, что записывала сны — людей, которые мне снились, бабушек, мам. Мы пытались по этим снам понять, что нас ждет в будущем и о чем они говорят, потому что это был единственный источник информации.

Казалось, что самое сложное время — когда мы были в убежище. Ощущение запертости, потому что, по сути, у нас уже не было домов, нам некуда было идти. Мы не могли покинуть убежище в случае чего. Появился страх, что тебя завалит, страх каких-то иррациональных сил, которые хотят тебя убить. И ты не понимаешь зачем, ты не понимаешь стратегии или смысла.

Сейчас, наверное, даже с какой-то ностальгией вспоминаю дни в убежище, потому что тогда у всех была надежда. Все думали, что нужно потерпеть какое-то время без еды и воды и все закончится, можно будет вернуться домой, что-то точно решится. Из-за того, что у нас не было связи, мы вообще не представляли, что в Мариуполе происходит то же самое.

Мы даже хотели пойти в город пешком, но идти туда три часа было невозможно.

Некоторые пытались выехать из поселка, у кого-то получалось без урона. Были случаи, когда люди возвращались обратно, потому что их не выпускали. Поселок между нами и городом заняли в первые же дни, но и после нашего стояли «ДНР»-овские блокпосты.

Наверное, самое страшное было — погибнуть случайно. Я, перед тем как пропала связь, читала новости о том, что в Киев часто прилетало из зоны Чернобыльской АЭС, а у нас очень большой склад ядовитых веществ как раз в том месте, где они стреляли. Какой-то постоянный страх, что ты проснешься и умрешь, но даже не поймешь, что умер, а просто вдохнешь летучий хлор и сразу умрешь. Какое-то безвыходное состояние.

Я постоянно представляла встречу с друзьями. Как я выживаю и всем говорю, что я живу, и как нам все рады. Когда я представляла эту встречу, думала, что война точно закончится. Я мысленно представляла, что это случится скоро. Я была готова к тому, что когда это закончится, у нас не будет пособий и обеспечения, но мы сможем выходить. То есть я вообще не представляла, что война так и идет, а я нахожусь в каком-то другом месте.

Депортация

К 15 марта российские военные заняли большую часть поселка, но боевые действия еще шли в районе моего дома, на выезде. Они ходили по домам, пришли в наше убежище и сказали, что всем нужно уходить — эвакуация женщин и детей. Мы спросили, можно ли остаться — они сказали, нет и все, нельзя. Приказным тоном. Кроме убежища нам некуда было идти. Нескольким мужчинам с большими семьями удалось выехать.

Нас вывели в школу напротив здания клуба. Это был первый раз, когда я вообще вышла на улицу. Дикое ощущение — когда я заходила в убежище, все было полностью целое, а потом ты выходишь и видишь, что здания, в котором ты находился, нет, просто валяются кирпичи. Ты выходишь и видишь кучу поваленных деревьев, городков, вышек. Это сюрреалистическое ощущение, когда ты видишь вместо столовой, в которую ты ходил, когда учился в школе, кучу кирпича, и учебники валяются по полу. На стене остался стенд «Гордость школы» — с портретом моей сестры, а вокруг — российские военные.

Во время эвакуации умерла женщина, потому что у нее не выдержало всего этого сердце. Был мужчина, который не мог передвигаться сам — за ним ухаживала его женщина. Ему запретили эвакуироваться, и он остался. Нас отвели в эту разбомбленную школу, в которой они сейчас сидят, а оттуда нас повели в сторону выезда из поселка.

В поселке было две тысячи человек, нас было очень много. В нашей группе — где-то 90 человек. И возили несколько раз. Это была принудительная эвакуация, никто из нас не хотел выезжать из Украины. Если бы у нас был выбор — мы бы остались или выехали в сторону Украины. Некоторые говорили, что хотят остаться, но они приказным тоном говорили, что это невозможно.

Но надо понимать, что убежище, по сути, было единственное место, где мы могли находиться. У большинства людей с нами уже не было домов, и они не могли скрыться где-то в поселке.

На выезде из поселка в сторону Донецкой трассы нас посадили в военный Урал. Довезли до ближайшего поселка, который они захватили несколько недель назад, но никаких боевых действий там уже не было, потому что не было украинских военных. Там на один день нас поселили в школе. На следующий день погрузили в автобусы, сказали, что не в Донецк. С нами все, по большей части, обращались либо как с преступниками, либо как с конвоированными людьми, не было права даже узнать, куда нас  везут. Нам не говорили до последнего. Если спрашивали: «Куда вы нас везете?», отвечали: «В теплое место». Всем видом показывая, что мы должны быть невероятно благодарны за то, что нас освободили от наших домов.

У меня из вещей была только толстовка на мне. Но мне повезло — я как-то додумалась и хотя бы 10 фотографий взяла с собой. У нас теперь ни фотографий, ни видео, ничего.

На автобусах нас привезли в Новоазовск, но мы узнали об этом позже. Водители были полностью дезориентированы — они долго ехали из Донецка, приезжали куда-то, а им говорили, что дороги разбомблены, они ехали в другое место. У них не было никакой координации. Все в дороге обращаются с тобой как с мешком картошки. Водитель, естественно знал, куда мы ехали, но у всех был приказ никакой информации нам не давать.

В Новоазовске у них так называемые фильтрационные лагеря. Это не я придумала, это они сами так называют. В фильтрационном лагере были сотрудники МЧС, мы нашли вайфай. Как везде в России — они разбомбили вышку, выключили всю связь, но оставили пароль от одного до восьми. Мы просто пробовали их перебирать и вот — работает интернет.  Тогда я впервые узнала про Мариуполь, что его бомбят, и это был большой шок. А российские военные говорили, что они уже захватили Киев и Харьков.

В Новоазовске, как я понимаю, — какой-то перевалочный пункт. Было довольно жутко, потому что очень много военных тачек с изображениями Кадырова, очень много чеченцев, видишь как перебрасывают военную технику. Когда перед тобой проезжают Грады — это жутко. При этом все пытаются делать вид правильной работы: МЧС, автобусы, будки, таблетки, даже давление меряют, колбасу нам чеченцы передали. Это просто безумие, конечно.

Фильтрационный лагерь

Фильтрационный лагерь — это такая палатка, в которой сидит куча военных. Все мы сидели в автобусах, заходили по очереди. Сначала тебя фотографируют со всех сторон, видимо, для системы распознавания лиц, которую сейчас внедряют в РФ. Потом снимают отпечатки пальцев, но, что самое отвратительное, этих пальцев недостаточно, они даже ладошки сканируют со всех сторон. Потом ты проходишь допрос для реабилитации — тебя спрашивают, какие родственники остались в Украине, видел ли ты перемещение украинских войск, как ты относишься к политике Украины, как ты относишься к власти, как относишься к «Правому сектору». Большая анкета и тебя по ней расспрашивают, но не жестко. Потом самое непонятное для меня — ты отдаешь свои телефоны, они подключают их к компу на 20 минут и выкачивают из них базу контактов, но я не знаю, выкачивают ли они данные и копируют ли IMEI.

Мы ждали часа четыре-пять, пока попадем в фильтрационный лагерь. Потом несколько часов проходили. В автобусах не было туалетов. Один был в окопе далеко. Моей бабушке 70 лет, она подвернула ногу и не могла нормально ходить.

Нас повезли к границе «ДНР» и России. Всю ночь мы провели в автобусе в очень жестких условиях.

Российская Федерация начинается со шмона. Выборочно допрашивают женщин и мужчин. Женщин мало, но я попала в этот список невезучих. Это пиздец, потому что ты сидишь две недели в подвале, тебя обстреливают, и первый человек, с которым ты встречаешься на воле — русский ФСБшник. Он меня в жесткую паранойю ввел. У меня есть художественные тексты, связанные с Украиной, с войной, я не думаю, что они супер заметные. Но все равно возникла паранойя. Мне стало страшно, а он допытывал меня: знаю ли я о перемещении украинских войск, что я знаю об украинских солдатах и прочее. Я подумала про тактику ФСБшных связок: задаст один вопрос, о чем-то пошутит, потом опять задаст тот же вопрос, чтобы понять соврала я или нет. Но большую часть времени, на самом деле, мы обсуждали мои личные отношения. Это ФСБшника больше всего интересовало.

У меня все соцсети на украинском номере. Я сначала растерялась, сказала неправильно номер специально, но все равно было стремно. Они переписали мои телефоны, задали кучу вопросов, сказали, что я «слишком загадочная». Мне кажется, когда тебя уводит ФСБшник, говоря, что ты «слишком загадочная» — это самая худшая фраза, которую ты можешь услышать. У меня сердце упало в этот момент.

Короче, нас выпустили. Мы пытались с семьей — бабушкой, мамой, братом, тетей и ее детьми — уехать, но нельзя — ты не можешь просто взять и отправиться по своим делам.

Побег

На автобусах нас увезли в Таганрог. Там всем сообщили, что направят во Владимир поездом. Мне друзья скинули ссылку: на российском ТВ вышел сюжет об этом поезде. Корреспондент сообщает, что Россия оказывает помощь и даже капельницы ставят в поезде. И на видео бабушке — не моей, но с которой мы были вместе в убежище — ставят капельницу. Ей Российская Федерация полностью разбомбила дом, она не знает, куда едет, а показывают капельницу. Полный пиздец.

Из Таганрога мы добрались до Ростова. Доехали — я, моя бабушка, мама и брат. Родственницу вывезти не получилось, потому что она оставила паспорт дома, у нее была только его фотография. Сейчас мы пытаемся вывезти ее через посольство Украины в других странах по справке о возвращении на родину.

Мы поехали в Ростов и остановились на ночь у родственников. Это тоже безумная ситуация. Они очень гостеприимные, но мозги полностью промыты российской пропагандой. Говорят: не волнуйтесь, к осени вернетесь в Мариуполь, там все зачистят, и все будет хорошо.

В Ростове дофига военной российской техники. Город живет, как на войне. Когда мы ехали в поезде «Ростов — Москва», было безумно странное ощущение от того, что весь поезд обсуждает Мариуполь. Говорят, что в Мариуполе разрабатывают биологическое оружие для уничтожения репродуктивной системы русских женщин. Ощущение, что ты в какой-то коллективный сон попадаешь. Я, на самом деле, до начала войны сочувственно относилась к мысли, что русские не равно Путин. Я была уверена, что никто не хочет войны с Украиной, мне казалось это невозможным. Сейчас я считаю, что даже какие-то адекватные люди в российском обществе тоже являются частью этого и тоже несут за это ответственность.

Я созваниваюсь с друзьями, которые остались в лагерях беженцев. Им выдали российские симки. Мы хотим помочь всем как-то выехать. Их там кормят, есть жилье, но нет билетов. Работа — кассирами, продавцами супермаркетов — людей взяли как бесплатную рабочую силу. Думаю, что их вывозят только для пропагандистской картинки о том, как Россия эвакуировала людей.

То есть берут из Мариуполя людей и насильно вывозят сначала на оккупированную территорию, потом в Россию — Таганрог, Владимир. Там есть лагеря, где они могут жить, где есть связь и даже российские симки. До лета они должны найти работу, чтобы у них были свои деньги. Работа только низкооплачиваемая. Плюс они в городе, где полно техники и на них смотрят с мыслями о биологическом оружии, от которого надо защищаться.

Во Владимире условия неравномерные — кому-то везет, кому-то нет. Им оплачивают 10 тысяч рублей единоразово, но кто-то и их не может получить. Если им дают не беженство, а временное убежище, они смогут выехать в любой момент. Но ситуация с мужчинами непонятная. Потому что мужчин-украинцев могут не выпускать из Российской Федерации.

Все, с кем я созванивалась, находятся в жестком состоянии прострации, у всех начались проблемы со здоровьем. У многих бабушек ментальные проблемы — не понятно, как организовывать выезд. У них не осталось домов в Мариуполе, и взять куда-то поехать — очень сложно. Но еще сложнее жить в месте, которое полностью отрицает твой опыт. Мне кажется это очень страшно, когда ты сталкиваешься с этим в России: ты знаешь правду и что происходило, но все пребывают в каком-то сне и ты должен угадывать, о чем этот сон.

Когда всех повезли во Владимир — мы отказались от убежища. Могли это сделать, но без регистрации находиться в России можно только 15 дней, за это время нужно было успеть уехать. Проблема возникла, например, у тех, кто оказался без денег. Родственники в России хотели бы им скинуть, но некуда. Некоторые находят кого-то рядом, пересылают, и те передают наличные в лагерь.

У нас в лагере было несколько людей без паспортов. Когда начался обстрел, они не успели его взять, и вернуться домой было нельзя. Выдают внутреннее свидетельство, которое позволяет работать, но вопрос, как выехать. Единственный вариант — справка о возвращении на родину, но непонятно, как ее сделать, потому что украинское консульство не работает. Этот документ заменяет тебе паспорт.

Из Ростова мы выехали в Москву, оттуда — в Питер. Там пробыли три дня. 22 марта выехали на границу. Очень сильно готовились — все почистили в телефонах. Но выезжать, как ни странно, было довольно легко — только формальный допрос про родственников. Почему-то опять спросили IMEI телефона.

В поселке под Мариуполем остался дедушка. Бабушка очень жалеет, что выехала. Она хотела остаться с ним, но все происходило так быстро и сумбурно, она не смогла принять решение. Остался ее сын. Я беспокоюсь, что ему в экстренном порядке сделают паспорт «ДНР» и заставят воевать.

Еще остались мой дедушка с бабушкой, которые готовили нам еду. Нам даже удалось вызвать туда машины для эвакуации, но они в итоге отказались ехать. Они считают, что это их земля. Все дома вокруг дедушки разбомбили. Он остался в доме с выбитыми окнами, потому что считает, что это его место и никто не имеет права мешать этому.

Сейчас у них начала появляться связь. В 11 утра связались с дедушкой. Там жесткое мародерство в селах, российские военные просто бухают и стреляют в домах в потолок. Просто набухиваются и стреляют.

Много женщин в убежище с детьми. Очень много женщин под обстрелами бегают по разрушенным домам, пытаются найти какую-то еду. А дома уже взяли российские солдаты. Это страшная ситуация, совсем другой опыт — я уже об этом ничего не знаю.

Сурс: https://graty.me/monologue/berut-iz-mariupolya-lyudej-i-nasilno-vyvozyat-monolog-zhitelniczy-mariupolskogo-poselka-kotoruyu-prinuditelno-vyvezli-v-rossiyu/

«Та еще выскочка. И проучили ее поделом» Односельчане устроили травлю 12-летней девочки, написавшей письмо Путину

Тася Перчикова

Архив семьи Перчиковой

В середине декабря 2018 года 12-летняя Тася Перчикова из деревни Томсино Псковской области написала письмо Владимиру Путину. Девочка пожаловалась на различные трудности — единственную школу закрыли, мама работает санитаркой в две смены за крошечную зарплату — и попросила президента помочь. Из Кремля не ответили, местные чиновники письмо похвалили, но помогать отказались. После публикации материала о Перчиковых в издании «Радио Свобода» люди со всей страны начали присылать им небольшие пожертвования. У семьи тут же начались проблемы с соседями: односельчане обвинили Перчиковых в мошенничестве, угрожали Тасе и ее матери, а также вытребовали у девочки обнаженную фотографию и опубликовали «ВКонтакте». Спецкор «Медузы» Ирина Кравцова поговорила о случившемся с семьей Перчиковых и жителями Томсино. Те считают, что «выскочки получили по заслугам».

Письмо Путину

Елена Перчикова с 11-летней дочерью Тасей переехали из Санкт-Петербурга в деревню Томсино Псковской области в мае 2018 года. Перчикова не захотела больше оплачивать съемную квартиру в городе и купила в деревне в рассрочку маленький дом. Она устроилась работать санитаркой в районную больницу и обзавелась домашним хозяйством — купила корову, коз, кур, занялась огородом. При этом на работу в огороде у нее часто не оставалось сил. В сентябре единственную школу в Томсино закрыли, поэтому ее дочь, шестиклассница Тася, вместе с соседскими детьми каждый день ездила в школу в соседнюю деревню, а в остальное время помогала матери по хозяйству: доила корову и коз, полностью ухаживала за животными и выполняла всю работу по дому.

В середине декабря 2018 года 12-летняя Тася Перчикова в тайне от мамы написала письмо Владимиру Путину и отправила на сайт kremlin.ru. В письме (текст есть в распоряжении «Медузы») девочка пожаловалась на то, что закрыли единственную школу в ее деревне, рассказала, что ее мама в две смены работает санитаркой в районной больнице и дежурит в реанимации, у нее «хорошая работа, но зарплаты на существование не хватает — она получает около 12 тысяч».

«Я маму очень люблю, — писала Тася Путину. — Пожалуйста, подарите моей маме мотоблок и минитрактор. Он очень нам нужен. У нас было бы больше грядок. И маме меньше пришлось бы работать лопатой после дежурств, почти до потери сил. Моей маме тяжело. Я буду вам очень благодарна, если вы мне позвоните, и я смогу вам сама все рассказать».

В письме Перчикова отметила также, что место, где она сейчас живет, «очень старинное, первое упоминание [о нем] в XV веке».

«Оказать помощь всем мы не имеем права»

Ответа от президента девочка до сих пор не получила. Зато 10 января 2019 года Тасе пришло письмо из комитета по социальной защите Псковской области, в котором ее похвалили за то, что она интересуется историей, но сказали, что «помочь ей не представляется возможным» (это письмо тоже есть в распоряжении «Медузы»).

В начале января к Перчиковым приехала журналистка издания «Радио Свобода» Людмила Савицкая и написала статью об их быте. Тогда Тася восторженно рассказывала журналистке об их с мамой жизни в деревне: «Не хочу в город возвращаться ни за какие деньги! Не перееду обратно! В городе музыку включишь, так все кричат, орут: „Что вы там делаете?“ А здесь хоть пой, хоть все бросай и разрушай — никто не услышит! Свобода такая! Хочешь поиграй, хочешь посиди… А природа? Озеро Себежское, река Веть — мы тут купаемся!»

Людмила Савицкая рассказала «Медузе», что при встрече «Тася показалась ей невероятной» и совсем не похожей на других детей своего возраста. «Она прыгает от восторга, когда учит с мамой латынь, сама принимает у коз роды и лечит их». По словам Савицкой, у Таси обостренное чувство справедливости. Девочка, «воздевая руки к небу», удивленно спрашивала у журналистки, «как же так получается, что через два дома от нас живет глава района, который взял и не отстоял школу — в ее голове просто не укладываются такие вещи».

В то же время Савицкая отмечала, что Тася — очень наивный ребенок и совсем не готова к подлостям.

Через несколько дней после публикации статьи Людмилы Савицкой в региональном управлении социальной защиты населения заявили, что администрация Псковской области все же намерена предложить Перчиковой заключить социальный контракт на покупку минитрактора. При этом в управлении отметили, что сейчас у семьи нет регистрации в Псковской области.

Живущий по соседству от Перчиковых глава Себежского района Леонид Курсенков тогда же заявил, что семья Перчиковых не единственная, кто испытывает подобные трудности: «У нас в районе 19 тысяч населения, из них такие семьи примерно все в одинаковом состоянии, оказать помощь каждому, купить трактор, мы по закону не имеем права».

Елена Перчикова рассказала «Медузе», что вскоре после публикации ее срочно вызвали в Псков к руководителю аппарата администрации губернатора Псковской области Сергею Дмитриеву — «на ковер». Аудиенция была назначена сразу после двух больничных дежурств Перчиковой подряд. Она просила чиновников перенести встречу, но ей не разрешили. Четыре часа Перчикова ехала на встречу, а продлилась она, по ее словам, 15 минут. Дмитриев, как рассказывает Перчикова, равнодушно сказал, что Тасиного письма президенту он не видел, как и заявления управления соцзащиты, в котором они говорили о готовности помочь — и то, и другое Перчикова показала ему с телефона.

Вернувшись домой, Перчикова получила письменный ответ из администрации Псковской области о том, что помощи семье не будет (документ есть в распоряжении «Медузы»). «Выяснилось, что они этим как бы не занимаются, по бюджету помощь нам не предусмотрена, — рассказала она „Медузе“. — Тем более что зарегистрированы мы с Тасей из-за бюрократических проволочек до сих пор в Петербурге».

В администрации Псковской области не ответили на вопросы «Медузы».

«Внесли „перчинку“ в жизнь глубинки»

После выхода публикации на сайте «Радио Свобода» о письме Таси узнали не только региональные чиновники. По словам Елены Перчиковой, ей начали писать люди, просившие предоставить адрес и банковские реквизиты. Вскоре им с дочерью на почту стали приходить посылки с детскими вещами и канцелярскими принадлежностями, люди переводили Перчиковым на карту небольшие пожертвования, в том числе помогали благотворительные фонды (всего они собрали около 90 тысяч рублей). На эти деньги семья купила технику для огорода, учебники, одежду и лекарства (все чеки Перчиковы показали «Медузе»).

Тася Перчикова рассказала «Медузе», что как только односельчане стали замечать, что ей присылают посылки, они очень обозлились на нее. «Называли идиоткой, выскочкой, что вот мы тоже как ты живем, и ничего, терпим. Ты дура, раз попросила, — рассказывает девочка. — Дети в селе перестали со мной дружить и стали вести себя как будто враги. Девочки угрожали, что будут снимать меня на видео и ржать».

Елена Перчикова предоставила «Медузе» переписку, в которой дети рассказывали ей, что ее дочь якобы ворует деньги «у одной бабушки» — не говоря у какой; подруга Таси сообщила всем, что якобы та украла у нее телефон. Перчикова рассказывает, что из-за этого она с полученных пожертвований оплатила дочери дистанционное обучение в одной из московских школ.

«У дочери совсем не стало друзей, даже поговорить стало не с кем, а дома еле-еле показывал всего один федеральный канал, поэтому я купила ей недорогой телевизор, — рассказывает Перчикова. — Узнав об этой покупке из какой-то очередной заметки, люди стали еще больше травить нас в интернете: кричали, что мы мошенники, и вообще никакое письмо Путину якобы не писали».

В пабликах «ВКонтакте», посвященных жизни в Себеже, под каждым постом о Тасе Перчиковой больше 200 комментариев — большинство комментаторов осуждают Перчиковых и считают, что те не имели права просить помощи.

В середине января к Перчиковым приехали журналисты телеканала «Россия». По словам Елены Перчиковой, они ворвались к ним в дом, вели себя грубо и нахально, «как с преступниками, иждивенцами и мошенниками, которые хотят обмануть государство». В конце января вышел сюжет, в котором говорилось, что Перчиковы «подхватили модное движение дауншифтинг» и «внесли „перчинку“ в жизнь глубинки».

«Закидают камнями»

В середине февраля сотрудники фонда «Земляки» подарили Тасе ноутбук для учебы. Этого, по словам Елены Перчиковой, односельчане «уже не смогли им простить». Перчикова была в больнице на дежурстве, когда незнакомый «мальчик» написал Тасе «ВКонтакте», что она красивая и он хотел бы с ней встречаться. Созвониться по телефону или в соцсети собеседник отказался, зато через некоторое время попросил Тасю прислать ему свои «обнаженные фотографии» и пообещал никому их не показывать; девочка прислала снимок, где она голая (переписка есть в распоряжении «Медузы»).

По словам Елены Перчиковой, сразу после этого аккаунт «мальчика» был удален, а фотография ее дочери «была растиражирована по всем пабликам, связанным с Себежским районом». Самой Перчиковой эту фотографию прислала незнакомая односельчанка со словами «полюбуйтесь, какие фотографии ваша дочь присылает взрослым парням». Затем женщина добавила: «Будьте такими же, как и все. Просто у нас все живут как могут и никто ничего не просит, т.к это бесполезно, потому что закидают камнями».

Елена Перчикова подала заявление в полицию, чтобы выяснить, кто на самом деле просил ее дочь прислать фотографии. Вскоре, по ее словам, выяснилось, что фейковый аккаунт «мальчика» создали бывшие подруги Таси. По словам Перчиковой, в полиции ей сказали, что, скорее всего, девочкам помогали взрослые, потому что писали Тасе со скрытого IP. Сейчас материалы проверки для принятия решения направлены в Следственный комитет Псковской области (документ есть в распоряжении «Медузы»). По словам Перчиковой, речь идет о возбуждении уголовного дела за распространение порнографии.

«Не одной тебе тут тяжело, зачем что-то просить?»

17 февраля на «Радио Свобода» вышел видеоролик о том, как живет Тася Перчикова. В нем показано, как девочка умело доит козу, моет посуду, покупает продукты пожилому соседу, общается со сверстниками. В этот же день в издании вышла публикация, в которой рассказывалось о том, как изменилась Тасина жизнь после первой статьи о ней: какая помощь им пришла от людей и о зависти односельчан.

Документальное кино Радио Свобода

24 февраля Елене Перчиковой позвонили с незнакомого номера и сказали, что «если ты не понимаешь одного раза, в следующий раз дочка будет порвана от уха до уха».

«Я уже под всеми публикациями и всюду попросила у всех прощения за то, что дочь написала это письмо, мне очень страшно, — говорит Перчикова. — У нас в Идрице колония, а в Сосновом бору поселение для зеков. После этого предупреждения дочка у меня боится выйти из дома».

Перчикова рассказала, что одновременно сотрудники ее больницы стали писать на нее жалобы на имя главврача. Одна из таких жалоб есть в распоряжении «Медузы»: «Санитарка приемного покоя Перчикова не справляется со своими персональными обязанностями (не меняет белье после больных, оставляет грязь после своей смены, устраивает видеосъемки). Просим принять меры».

По словам Перчиковой, коллеги также объясняли свое поведение тем, что ее дочь решила попросить президента о помощи: «Всем тяжело тут, не одной тебе, зачем что-то просить?»

13 марта Елена Перчикова уволилась. В приемной главврача ее больницы «Медузе» отказались комментировать увольнение санитарки.

* * *

Житель Томсино Сергей (свою фамилию он просил не называть) согласился рассказать «Медузе» о происходящем в селе.

«Эта Ленка рассказывает журналистам, что получает в больнице за смену 5600 в месяц, — объясняет он. — Ну и что? Моя жена получает столько же, но что-то нам трактора и ноутбуки в подарок не присылают из-за этого. А у этой хватает наглости просить что-то».

«Ладно, тебе подарили что-то — так нужно быть человеком, делись с соседями! — продолжает Сергей. — Тебе что, одной эти деньги нужны? Возомнила о себе невесть что! Нам всем сейчас тяжело живется».

По словам Сергея, односельчане правильно сделали, поставив Перчиковых на место. «Дочку ее вон обидели, — говорит он. — А еще мало обидели, значит, раз до сих пор с монатками не уехала».

Еще одна жительница Томсино Ольга сообщила «Медузе», что лично не знакома с Перчиковыми, но от дочери знает, что «Тася та еще выскочка и проучили ее поделом».

По словам Елены Перчиковой, есть и люди, которые поддерживают их с дочерью — в том числе кто-то из родителей бывших одноклассников Таси. Все они, по ее словам, живут в Себеже, а не в самом Томсино.

Сейчас Елена Перчикова ищет дом в Псковской области, чтобы срочно переехать туда и перевезти дочь. Нашла старый полуразрушенный дом, аренда которого составляет четыре тысячи рублей в месяц, но владелец просит внести предоплату сразу за полгода. Таких денег у семьи нет. Тем временем, по словам Перчиковой, соседи, встречая ее на улице или в магазине, продолжают угрожать ей и Тасе.

Источник: https://meduza.io/feature/2019/03/16/ta-esche-vyskochka-i-prouchili-ee-podelom

И это РИА ещё экспертное мнение Put1nhu1L0 не спрашивали

The Guardian: Путин лично вовлечен в принятие оперативных и тактических решений в Украине — как обычный командир уровня полковника