стукачи в екатеринбурге

Пруф: https://www.openrussia.org/notes/713684/

— Расскажите о «Христианском государстве». Вы возглавляете эту организацию? Как давно она существует?

— Мы существуем уже семь лет. Возглавляю не я один, у нас есть ряд руководителей по стране. После всех последних событий у нас стало очень много сторонников, до этого всего мы не стремились их найти. У нас были единомышленники в православной церкви, в монастырях, мы все объединялись на базе православия.

— Судя по вашей публичной деятельности, в последнее время вы только и боретесь с «Матильдой». Что вы делаете в рамках этой борьбы?

— Наша задача — лишь ретрансляция общественного негодования. Мы просто транслируем все, что происходит в обществе. Мы хотим предотвратить беду, но никто не слушает, и скоро будет хуже. То, что происходит сейчас — цветочки по сравнению с тем, что будет дальше. Поэтому надо все скорее прекратить, чтобы ни у кого не было желания нарушить закон. Все мы должны быть здравомыслящими.

— То есть ваши январские письма, в которых вы говорите, что кинотеатры будут в огне — это ретрансляция мнения общественности?

— Да-да. Это позиция тех людей, которые слов на ветер не бросают. У нас были серьезные встречи с рядом организаций, где люди давали обещание своим братьям, что, если фильм выйдет, я пойду жечь, палить, уничтожать, пойду до последнего. Это не те люди, что просто сказали, и все. Они из тех, кто сказал и сделает.

— Что это за люди?

— Они принадлежат к разным слоям общества. Кто-то поддерживает деньгами, кто-то поддерживает действиями. Участвуют разные организации, все мы — православное общество. У каждого совесть работает по-разному — кто-то будет просто молиться, а кто-то будет молиться и делать.

— Какого рода организации? Например, «Сорок сороков»?

— С такими организациями мы не общаемся. Нам некогда с ними общаться. Нас выставили радикалами, и с нами теперь общаться опасно. Все разговоры наших руководителей, все наши IP-адреса, все это контролируется ФСБ. Если они будут встречаться с нами, к ним потом будут вопросы.

И потом, мы сами никогда ни с кем выходим на контакт с людьми, которые все это делают. Мы не знаем, кто это делает, но видим волнение в обществе. И это будет происходить до тех пор, пока всякая грязь не прекратится.

— Вчера сеть кинотеатров «Синема Парк» и «Формула Кино» отказались от проката «Матильды» из-за угроз со стороны православных активистов. Им вы тоже направляли письма?

— Мы встречались... Может быть, даже и не с ними, но у нас руководители во всех регионах общаются с владельцами кинотеатров и с местными властями. Скажу вам больше, те, кто отказался сейчас — это еще не конец. Мы общались еще с рядом представителей крупных сетей, они тоже в ближайшее время откажутся от проката. Потому что ну зачем им подставлять себя?

Кроме того, мы общались с рядом представителей регионов. Два региона в ближайшие дни заявят, что муниципальные кинотеатры показывать «Матильду» у себя не будут. А следом за муниципальными откажутся и частные.

— Обращались к кинопрокатчикам? Ваши письма больше похожи на угрозы, чем на обращения.

— Нет, это не угрозы. Они рассылаются по всем кинотеатрам с января месяца. На нашу организацию и лично на меня написали больше 50 заявлений в полицию, у меня 47 отказов в возбуждении уголовных дел. Последний отказ пришел официально из Москвы, пообещали, что больше по этому факту ничего возбуждать никогда не будут.

Если честно, меня уже этим достали. Тут лежат четыре тома уголовного дела. Они проверяли каждый мой шаг, каждый звонок, все наши выходы в интернет и прочее. Столько работы потратили, проверяли восемь месяцев и решили не лезть. Потому что делают, скажем так, плохие дела другие люди.

— Вы их не знаете?

— Может быть, и знаю. Но я просил их лично и объявлял в интернете, чтобы со мной никто своими планами не делился.

— Вы недавно опубликовали видео «Работайте, Братья! Обращение ко всему Православному миру». Там вы призываете верующих к «действиям» и заявляете, что готовы их финансировать, но просите не делиться своими планами...

— Правильно, правильно, зачем мне их планы?

— Вы готовы финансировать что?

— Не знаю. Просто помогать людям, которые готовы бороться с этим. Я не собираюсь вникать в их действия, мне важно одно — понять в общении, насколько человек верующий, насколько он любит Бога, насколько понимает православие. Если понимает, я дам ему денег. Если не понимает, то денег не получит.

— А если человек, который к вам обратился и получил от вас деньги, совершит какие-то радикальные действия, вы его осудите?

— Если что-то совсем крайне радикальное.

— Например, поджог кинотеатра — крайне радикальное?

— Да нет, лишь бы люди не страдали. Для меня нет крайне радикальных методов. Для вас, например, крайне радикальный метод, когда пророк Илья посадил на кол 500 человек, для вас это радикально?

— (удивленное молчание)

— Неважно. Александр Невский, Дмитрий Донской — у всех у них были свои методы. Мы не должны давать оценку того, радикальны действия или нет. У меня есть свое понимание, я его озвучу после события.

— Ваше понимание всего этого как-то соотносится с Уголовным кодексом?

— Мое личное? Оно соотносится с ним, когда закон соотносится с нравственностью и любовью к людям. Но когда закон с этим не соотносится, я прекрасно понимаю людей, которые плюют на такой закон. Когда закон людей ненавидит, люди на него плюют. Я их прекрасно понимаю.

— Главный противник фильма «Матильда» — депутат Наталья Поклонская. Ваша организация как-то с ней связана? Может быть, вы с ней встречались?

— А зачем, какой смысл? Это человек, который занимается своей работой. Нам с ней встречаться незачем, да и братьям нашим тоже. Зачем? Ну встретились мы, посмотрели друг другу в глаза, улыбнулись. Нам это не надо. У нас слишком серьезные отношения со многими слишком серьезными людьми чтобы с кем-то встречаться и подмигивать.

— Что за серьезные люди?

— Очень серьезные люди.

— Какого рода? Из духовенства, из власти, из силовых структур?

— Отовсюду. Потому что вопрос касается духовного. Наши люди — это не просто люди. Это братья, и им небезразлично то, что происходит в России.

Здесь я могу сказать одно — «Матильда» не пройдет. С нами братья и, в первую очередь, Господь Бог, и ни у кого нет шансов одолеть то, что началось против как минимум этого дрянного, гадкого, поганого фильма.

— Недавно на своем канале вы опубликовали видео поджога кинотеатра «Нефть» в Ярославле. Опубликовал его первым ваш канал. Откуда оно у вас?

— Нам его прислали на почту. Братья.

— То есть члены вашей организации?

— Я не знаю. Прислали по почте, сказали, есть такая информация. Я не вникал. Если полиция спросит, я им скажу, с какого адреса пришло.

— Ваш последний пост — это заявление ХГСР по поводу волны телефонного терроризма. Вы сказали, что 10 сентября вам от неизвестных пришло письмо, где они рассказали, что намерены провести «информационные атаки на кинотеатры и объекты инфраструктуры РФ в рамках общеправославной кампании против Матильды». Что это было за письмо?

— Оно было примерно следующего содержания: «Братья, мы вас очень поддерживаем, мы этот фильм одолеем. Сегодня даже не подозревают, что, помимо поджогов, есть более действенные способы, которыми можно одолеть эту сатанинскую движуху. Мы это сделаем, смотрите и наблюдайте в СМИ». Вот так это было примерно.

— Почему вы опубликовали это только постфактум, когда волна сообщений о минировании уже пошла?

— Нам очень много пишут частной информации: «Братья, в ближайшее время это горит. Братья, в ближайшее время это палим». Я им даже не отвечаю, потому что за моей перепиской следят. Иногда происходит то, что они пишут, иногда нет.

В том письме были описаны нюансы, как они это сделают, террористические акты, туда-сюда. То есть звучало как-то немножечко слишком заоблачно. Они говорили, что остановят инфраструктуру России. И зачем мне это выкладывать? Если они этого не сделают, я буду выглядеть как дурак. А сейчас, когда я вижу, что началось, когда мы видим, по какой причине это происходит — звонят-то в первую очередь в кинотеатры. А насчет остального — может быть, кто-то решил навредить России. И сейчас наряду с верующими людьми в это вклинивается какая-то гадкая сила.

— Когда к вам поступают такие обращения, вы не задумываетесь о том, чтобы предостеречь людей от преступлений?

— Для меня самое страшное преступление — духовное преступление. Для меня история и вообще наша Россия — она как родная мать, как мои дети, моя жена, мои братья и сестры. Я не могу относиться к плевкам в историю как к чему-то само собой разумеющемуся.

Если на мою семью нападают, я буду готов прибегнуть ко всяким мерам. А Россия — моя семья. Закон прекращает работать там, где он становится на сторону подлецов.

— Вы говорили про несколько десятков отказов в возбуждении дел. А ФСБ вами не интересовалась?

— Я там каждый день практически нахожусь.

— Вас допрашивают?

— Меня опрашивают в рамках всех уголовных дел, которые возбуждаются в России. Спрашивают о братьях в Санкт-Петербурге, Москве, Екатеринбурге. Все, кто со мной пересекаются, все, с кем я говорю, на нас всех лежат уголовные дела.

— Пока что из-за противостояния вокруг «Матильды» никто не пострадал, слава богу. Вы не боитесь того, что ваши братья когда-нибудь зайдут слишком далеко?

— Я надеюсь, что этого не произойдет. Я понимаю, конечно, кто-то может пострадать при поджоге машины. Но мы молим Бога, чтобы этого не было, чтобы не было глупостей. Самая главная наша молитва — не для того, чтобы что-то горело, а чтобы два невменяемых человека — Мединский и Учитель — задумались о том, что они творят.

— На что готовы пойти ваши братья, если фильм все-таки выйдет?

— Я вас уверяю, фильм не выйдет. Это нереально. Нам четыре тысячи человек отправили заявление на вступление в организацию, и каждый из них хочет проявить себя правильным образом. После такого точно ничего не будет.

— Как они готовы себя проявить?

— У каждого свое. Кто-то готов жечь, кто-то — молиться. Но каждый готов к действиям. Никто не будет сидеть сложа руки, каждый выйдет и пойдет...

— А много людей готовы жечь?

— Достаточно много. Где-то две с половиной тысячи братьев писали — давайте собираться. Но мы никого ни к чему не призываем. Много людей понимает, что мы готовы к решительным действиям, если будет ущерб для страны.

Мы уважаем и любим нашего президента, любим Россию и хотим, чтобы тут не было тварей, подлецов поганых, безнравственных сволочей, которые уничтожают Россию, крича про культуру. Посмотрите на эту культуру! Голые эмбрионы детей, ужасные выходки. Я понимаю людей, которые это распинают. Все это надо собрать в большую кучу и сжечь, как поганую грязь.

— Вы сказали, что вы уважаете президента Путина. Но ведь он сам аккуратно вступился за фильм, заявив, что про царскую семью снимали картины и похуже.

— Для вас все слишком буквально, а для нас — все слишком серьезно и витиевато. Витиеватости, что мы видим по ТВ, они не соответствуют тому, что в сердцах людей, которые об этом говорят. Медведев, Путин, ряд других людей — они должны что-то сказать, но в один день они выступят по-другому и все поймут.

— Вы считаете, что Путин вас поддерживает?

— Нас поддерживают все здравомыслящие люди. А мы знаем, что президент хороший, умный, здравомыслящий человек, гражданин России, который все это понимает. Очевидно, что надо что-то делать. В стране начались беспорядки.

— А почему вы так оскорбляетесь именно за царскую семью?

— Дело не в царской семье, а в святых. Святой становится бриллиантом нашей веры. И для меня вытереть ноги что об одного, что об другого — равнозначно страшно и больно, и я буду этому изо всех сил противостоять.

Все, что говорят про царебожников — глупость, это не имеет к нам отношения. Просто это наш святой.

— А фильм «Викинг» про равноапостольного князя Владимира вы видели?

— Я этот фильм смотрел два раза, он просто прекрасен, я на сеансах проревел от любви к Богу, которую увидел в фильме. В нем очень добрая, достойная кульминация... Показали, кто такие викинги, как они жили. Из всех викингов Господь избрал именно русский народ и сделал нас православными, потому что главное в викингах — любовь к людям.

С другой стороны, почему язычник не может кого-то насиловать и убивать? То, что они делают, не имеет значения, потому что они без Христа в сердце. А без Христа любой насилует и убивает.

Как сильно сказал.

Умер не значит погиб

Проблемы словоупотребления
«Меры социальной поддержки распространяются на членов семей военнослужащих, погибших при исполнении обязанностей военной службы», — сообщал представитель пермского министерства соцзащиты в одном из ответов Борзовой (есть в распоряжении «Медузы»), подчеркивая последнюю часть фразы. И заключал: раз Захар Угольников «умер при исполнении служебных обязанностей» — никаких мер социальной поддержки быть не должно. Борзова неоднократно пыталась получить в военкомате документ с «правильной» формулировкой — но там всякий раз выдавали справки со словом «умер». В одной бумаге оно было написано жирным шрифтом и подчеркнуто.


После восьми лет попыток убедить чиновников и военных в своей правоте Борзова подала на министерство в суд. Краевой комиссариат привлекли к процессу как третье лицо — такие участники суда имеют отношение к спору между сторонами и могут помочь понять, кто из них прав. В этот момент военные почему-то решили не продолжать лингвистические споры. Представительница комиссариата в отзыве на иск (его суд принимает к сведению) написала: «Угольников Захар Вадимович 1986 г. р. погиб (умер) при исполнении обязанностей военной службы». Из документа следовало: раз солдат был «на территории части в течение установленного распорядком дня служебного времени» — значит, «погиб». Суд согласился с этими доводами. Борзова выиграла — судья постановила выдать ей удостоверение, с которым женщина может получать льготы и выплаты.

«Медузе» удалось обнаружить как минимум 41 судебное решение за последние семь лет, связанное с борьбой за право на компенсации. Поводом для тяжбы всегда становились словесные разночтения: почти всегда — между формулировками «умер» и «погиб»; значительное количество раз — между «в период военной службы» и «при исполнении обязанностей военной службы». Ни один из этих случаев не связан с участием в боевых операциях. В большинстве дел суд принял сторону родных погибших солдат, заключив: если человек умер не в самоволке, значит, его близкие могут рассчитывать на выплаты, льготы и компенсации. Даже в случае самоубийства.


Льготы и выплаты родственникам погибших на военной службе в России гарантируются сразу несколькими законами. С соцзащитой Борзова судилась, чтобы получить выплаты по закону «О ветеранах» — за них отвечает Пенсионный фонд. В свою очередь, по состоянию на 2017 год Министерство обороны по закону «О денежном довольствии военнослужащих» должно платить 18 тысяч рублей ежемесячно нетрудоспособным близким умершего солдата или офицера. Эта сумма делится на всех нетрудоспособных близких, включая самого погибшего, доля которого уходит государству (таким образом, если у военного остались двое детей, каждому из них полагается по 6 тысяч рублей). Сколько таких компенсаций сейчас платится в России, выяснить не удалось: в министерстве обороны на запрос «Медузы» не ответили.

Словарь как вещдок
В 2003 году в воинской части в Челябинской области умер 24-летний старший лейтенант из Кемерова Чабанов (его имени, как и имен его родственников, в публичной версии судебного решения нет; связаться с семьей Чабановых «Медузе» не удалось). В выписке из приказа командира части указано, что смерть произошла «от острого нарушения мозгового кровообращения» во время боевого дежурства. Как и Борзова, родители Чабанова получили от военных документы со словами «умер» и «смерть».

Когда мать Чабанова обратилась за удостоверением, дающим право на льготы и компенсации, в городскую администрацию (в разных регионах их выдают разные ведомства), ей отказали — мотивировав это тем, что в извещении о смерти должно было быть слово «погиб». В суд Чабанова обратилась только спустя десять лет — в 2013 году — и получила отказ на том основании, что документ, который она оспаривает, устарел. Тогда Чабанова запросила новый. В нем чиновники вновь указали на разночтения между «погиб» и «умер».


На одно из заседаний Чабанова пришла со словарем Ожегова. Указав на присутствующее в нем выражение «умереть за Родину», она пыталась доказать, что слова «умер» и «погиб» синонимичны — поскольку в армии умирают именно что за Родину. В итоге суд постановил, что юридически значимым обстоятельством является именно смерть на военной службе, а не обстоятельства этой смерти. В апелляционной инстанции чиновники проиграли. Через некоторое время удостоверение отказались выдать также отцу Чабанова — по тем же самым причинам. Мужчина тоже подал в суд — и тоже выиграл.


Некоторые судьи прямо пишут в своих решениях, что никакой разницы между двумя словами нет. Так, в 2012 году Верховный суд Калмыкии обратил внимание на само название 21-й статьи закона о ветеранах, в котором слово «умерших» стоит в скобках после «погибших»: в итоговом апелляционном определении сказано, что закон эти понятия не различает.

Случаи, когда семьи погибших солдат проигрывали тяжбу, не так уж и редки. Из 41 судебного решения, проанализированного «Медузой», таких семь. Один из примеров — дело служащего Алексея Дуракова, умершего 20 лет назад в воинской части в городе Вязьма Смоленской области. Его родители получили удостоверения, необходимые для выплат, однако потом чиновники решили, что совершили ошибку, — и стали возвращать документы через суд. Грибановский районный суд Воронежской области согласился с тем, что смерть «не связана с исполнением обязанностей военной службы». За день до дембеля Дураков, судя по документам, ушел в самоволку вместе с сослуживцем — поехал на велосипеде в соседнюю деревню, чтобы проведать знакомых девушек. По дороге их сбил автомобиль, Алексей погиб, о судьбе его товарища в вердикте не сообщается. Мать убеждена, что сына убили, но на решение суда ее мнение не повлияло.


Порой суды выносят противоречивые вердикты в схожих обстоятельствах. Так, в 2014 году мать военнослужащего из пермской Губахи сумела добиться выдачи удостоверения через суд, а два года спустя родителям Андрея Шлычкова из башкирского города Мелеуз суд в том же отказал. В обоих случаях речь шла о самоубийстве — однако если пермский суд безоговорочно встал на сторону матери, то башкирский зацепился за все те же слова. В решении говорится: «Из буквального значения слов „погибший“ и „умерший“ следует, что погибшим при исполнении обязанностей является лицо, смерть которого наступила сразу в результате увечья». Андрей Шлычков прослужил в вооруженных силах всего три месяца; 7 марта 2016 года его нашли повешенным на дереве в воинской части в поселке Тоцкое Оренбургской области.


Разночтения между «умер» и «погиб» — не единственный стилистический момент, который может влиять на размер или сам факт получения государственных компенсаций. Например, пенсии по потере кормильца (это еще один тип выплат) зависят от заключений военно-врачебных комиссий и конкретно — от того, какая в них указана причина смерти. «Военная травма» и «заболевание, полученное в период военной службы» означают разные суммы пенсий; «Медузе» известны случаи, когда из-за отсутствия записи о военной травме родственникам погибших солдат отказывали и в ежемесячной компенсации, положенной по закону.


Руководитель центра соцобеспечения пермского краевого военкомата Николай Мишин утверждает: именно заключения военно-врачебных комиссий, а не формулировки в командирских приказах важны при назначении любых выплат. В качестве иллюстрации своего тезиса он приводит случай, который произошел, когда Мишин сам служил в армии: по его словам, некий прапорщик в новогоднюю ночь «нажрался и захлебнулся в своих отходах, хотя был на посту». Как рассказывает Мишин, в заключении комиссии было написано «военная травма», и его близким назначили максимально возможную выплату.

Умерший в нерабочее время

Несмотря на слова Мишина, почти во всех случаях, известных «Медузе», проблемы у родственников начинались не с заключений военно-врачебных комиссий, а с выписки из приказа командира воинской части об исключении военнослужащего из списков личного состава. Приказ этот выпускается на основе медицинского свидетельства о смерти солдата, которое составляют военные судмедэксперты.


Раньше в форме выписки фигурировало именно слово «погибший». Типовую фразу закрепил приказ министра обороны 1999 года, и звучала она так: «Рядового Павлова Ивана Ефимовича, механика-водителя 2 танковой роты, погибшего ___ _________ 200__ г. в результате автомобильной катастрофы, исключить из списков личного состава воинской части и всех видов обеспечения». Как говорит юрист правозащитной организации «Гражданин и армия» Арсений Левинсон, в 2009 году этот приказ отменили, и замены ему так и не появилось. При этом шаблонный текст в официальных бумагах почти не изменился — кроме одного обстоятельства: слово «погибшего» заменилось на «умершего».


«Медуза» обзвонила несколько военкоматов и военных частей по всей России. Все собеседники считают, что разница между понятиями «умер» и «погиб» есть, однако четких критериев их различия никто предложить не смог.

Так, Константин Кесаев, врио заместителя командира североосетинской воинской части 20634, предположил, что «умер» — это одна статья выплат, а «погиб при исполнении» — другая, затруднившись объяснить, в чем содержательное отличие двух формулировок.

Похожее мнение у другой собеседницы из той же части, ответившей по общему телефону и назвавшей лишь свой позывной — «Несекретка». «Погибший — это когда он при какой-то боевой задаче погиб, — считает она. — А умерший — он, может быть, в нерабочее время вышел с территории части, шел домой и с ним что-то произошло».


«Погиб — это если при выполнении обязанностей, а умер — в быту, — утверждает представитель командования части в центральной России, попросивший не указывать свое имя и номер части. — И командиры, чтобы их за жопу не взяли, что на их части много денег уходит, пишут „умер“, а не „погиб“».

Похожим образом рассуждают и чиновники, с которыми удалось поговорить «Медузе». Так, специалист пермского министерства соцразвития, проигравшего в суде Любови Борзовой, сообщила, что ведомство выдает удостоверение только в случае, если в документах указано, что военнослужащий погиб.


— А если написано: «Умер. Смерть связана с исполнением обязанностей военной службы» — дадите удостоверение?
— Но он же не погиб при исполнении обязанностей военной службы. Смерть с чем связана? Он мог заболеть — и из-за этого умереть, правильно? Мог получить какое-то ранение. А мог повеситься.
— Есть решения судов, и в них говорится, что важна только связь смерти с исполнением обязанностей службы. А «умер» или «погиб» — неважно.
— Но суд ведь может принять разные решения, правильно?


В новочебоксарском управлении пенсионного фонда (он тоже проигрывал суд матери солдата) также сообщили, что слово «погибший» повлечет за собой выдачу необходимых для получения компенсаций документов «без проблем». В отличие от слова «умерший».


«С 2000 года у нас в государстве наконец-то начали считать деньги», — объясняет старпом начальника отделения по работе с гражданами военкомата Пермского края Татьяна Смольская. Ее ведомство, с одной стороны, дублирует слова из командирских приказов в похоронках, с другой — принимает заявления на некоторые выплаты от семей военных. Чиновница уточняет: когда есть решение суда о выплате, его приходится исполнять. Однако в последующих случаях, если, например, не будет записи о «военной травме», военкомат вновь будет отказывать обратившимся за компенсацией. Этого, по словам чиновницы, требует закон. «Мы сами не имеем права нарушить законодательство, а судья — пожалуйста», — объясняет Смольская.


«К нам приезжают ревизоры, прокуратура — кто хочешь, — продолжает сотрудница военкомата. — Проверяют законность оформления [компенсаций]. Вы что думаете, мы что хотим, то и назначаем? Нет! И если мы нарушили, знаете, все деньги будут выдираться с того человека, который подписал. Есть закон, а есть справедливость. Слышали? Так вот, они не тождественны».

Семьи погибших военнослужащих получают выплаты не только от государства. Две единоразовые выплаты — почти 4 миллиона рублей и более 2,5 миллионов — по закону совершают страховые компании, для которых командиры воинских частей готовят отдельные справки. Форму этих справок министерство обороны за последние годы переутверждало несколько раз. Во всех вариантах есть формулировки «погиб (умер)» и «гибель (смерть)»: в этих случаях военные никакой разницы в словах не видят.

Экономика незнания

Одна из главных организаций, ответственных за расчеты с семьями погибших военнослужащих, — это Пенсионный фонд. Он начисляет два типа выплат. Во-первых — пенсию нетрудоспособным членам семей «погибших (умерших) военнослужащих в период прохождения военной службы по призыву в качестве солдат, матросов, сержантов и старшин» (такова формулировка 166 федерального закона). Во-вторых, ту самую ежемесячную денежную выплату, которая «распространяется на членов семей военнослужащих, погибших при исполнении обязанностей военной службы».

Как сообщили «Медузе» в Пенсионном фонде России, первую выплату — ее в том или ином размере начисляют независимо от формулировок в документах — сейчас в России получают чуть более 46,5 тысячи человек; в прошлом году на эти выплаты ушло около 6 миллиардов рублей. Ежемесячную же выплату в прошлом году начисляли 24 414 россиянам, которые получили 422 миллиона рублей. Таким образом, нетрудоспособных членов семей умерших военных почти в два раза больше, чем просто членов семей погибших военных.


Юрист «Гражданина и армии» Арсений Левинсон убежден: подавляющее большинство людей, получающих отказ в компенсациях, просто не идут в суд. «Во-первых, люди не обладают достаточной юридической грамотностью, а найти доступную профессиональную помощь непросто, — поясняет он. — Во-вторых, граждане просто не знают, что отказ мог быть незаконным».

Любовь Борзова говорит, что за десять лет ни разу не встретила понимания среди чиновников и военных — по ее словам, к ее льготам и компенсациям они относятся так, будто средства надо взять из собственного кармана. Большая часть денег, которые Борзова после выигрыша в суде с прошлого года получает от государства, уходит на лекарства: после смерти сына начали отказывать ноги. Несмотря на это, женщина продолжает сотрудничать с краевым Комитетом солдатских матерей, старается делиться своим опытом с другими родителями. Как и она когда-то, некоторые их них просто ничего не знают о положенных льготах и выплатах.


В беседе с «Медузой» Борзова почти не говорит про сына в прошедшем времени. «У меня сын и две дочери», — перечисляет она. Показывает грамоты Захара по каратэ-до, перечисляет международные турниры, на которые ездил ее «ребенок». На днях Захару исполнится 31 год.