солдат умер

Надо ещё сказать, что отец не был в восторге от амбиций сына, с детства мечтавшего о военной карьере. Что и неудивительно: Иван Андреевич Лебедь, посаженный в тридцать седьмом за два опоздания на работу, потом загремевший из лагеря в штрафбат, штурмовавший линию Маннергейма, а потом прошедший всю Отечественную и демобилизованный в сорок седьмом, не имел никаких оснований любить армию, и её основное занятие — войну.

Впоследствии Александр Лебедь очень гордился лаврами миротворца — даже тогда, когда миротворчество оборачивалось пораженчеством.

С военной карьерой у Александра сначала не заладилось. Из-за перебитого носа и некондиционного роста его два раза заворачивала медкомиссия Качинского летного училища и один раз — Армавирского авиационного. В промежутках между попытками поступления Лебедь работал шлифовщиком на заводе, потом грузчиком. Наконец, летом семидесятого он зачислен в Рязанское воздушно-десантное командное училище: видимо, требования к здоровью будущих десантников оказались не столь суровыми.

В военном училище он быстро становится одним из лучших. В семьдесят втором он, как полагается, вступает в КПСС. Вряд ли он сам придавал этому какое-то значение. Более существенным обстоятельством оказалось знакомство с Павлом Грачёвым, случившимся вскорости по окончанию учёбы: Лебедя оставили служить при училище, и до восемьдесят первого года Грачёв был его непосредственным начальником (Лебедь был старшим сержантом при лейтенанте Грачёве, и лейтенантом при старшем лейтенанте).

Через некоторое время молодого талантливого офицера отправляют на настоящую войну, в Афган, в состав «ограниченного контингента», командовать 1-м батальоном 345-го парашютно-десантного полка. К тому времени его брат Алексей уже два года как командовал разведротой.

АФГАНСКИЙ ЭПИЗОД

Впоследствии Лебедь, вспоминая об афганском эпизоде, всё время воспроизводил одну и ту же схему: ругательски ругая «политическую очумелость» кремлёвского руководства, отправившего людей воевать на «непонятную войну», он в то же время подчёркнуто воздавал должное своим собратьям по оружию. Журналисты приписывали ему фразу — «наши героические солдаты честно вели позорную и преступную войну с афганским народом».

Вряд ли Лебедь говорил что-нибудь подобное на самом деле — но общий смысл его высказываний на афганскую тему был именно таков. Он и в самом деле не видел смысла в этой войне — как и многие другие её участники. Однако, отчасти он был ей благодарен: именно в Афгане Лебедь впервые проявил себя как командир.

Командование — вещь, в каком-то смысле, мистическая, зависящая от той трудноопределимой способности, которую называют «харизмой». Она не имеет ничего общего со способностью принимать «правильные и справедливые решения». Тут другое: если командир настоящий, от Бога, то любые его решения (в том числе и ошибочные, а то и неисполнимые) кажутся подчинённым правильными и справедливыми. А поскольку они выполняются с большим энтузиазмом, чем самые что ни на есть рассчитанные по науке ходы, то очень часто они и оказываются правильными.

Лебедь был «неправильным», но популярным командиром: у него была эта способность «зажечь людей», и понимание важности красивого жеста. По одной из легенд, Лебедь, разбираясь в каком-то безобразии, вызвал к себе виновников и предложил им на выбор уголовное дело или один удар по морде. Все выбрали удар по морде, после чего выяснилось: удар кулака батяни-комбата ломал челюсть на раз… Таких баек про Лебедя ходило множество.

На поле боя Лебедь тоже отличился: он был награждён орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

В ту пору, однако, генерал рассматривал Афган прежде всего как очередной этап своей военной карьеры. Через два года он добился приёма в Военную академию имени М. В. Фрунзе, которую окончил с отличием в 1985 году.

Засим последовал стремительный карьерный рост: заместитель командира полка в Рязани, комполка в Костроме, комдивизии в Пскове, и, наконец, командующий знаменитой Тульской воздушно-десантной дивизией. В этом качестве ему впервые пришлось столкнуться с политикой — в Баку и в Тбилиси.

ВЕСНА НАРОДОВ

Здесь он впервые убедился, что времена Новочеркасска безвозвратно прошли. Политическое руководство страны на глазах сдавало позиции, трусило, перекладывало ответственность. Особенно сильное впечатление произвели на Александра Ивановича события в Тбилиси, когда грузинское партийное руководство сначала вызвало армию, а потом открестилось от последствий происходящего.

Сам Лебедь (как, впрочем, и все непосредственные участники тех событий) всегда настаивал на том, что никакого «тбилисского кошмара» в особенности же знаменитой рубки старушек сапёрными лопатками — не было. Имела место банальная попытка защитить административные здания и находящихся в них людей от погрома: на площади вторые сутки шёл бессрочный митинг, и беснующаяся грузинская толпа уже довела себя до нужного градуса озверения.

Подступы к площади были забаррикадированы большегрузными машинами, наполненными щебенкой в кулак величиной. «Мирные демонстранты» забрасывали камнями солдат, которые ничем не могли ответить, кроме поднятых в воздух пресловутых лопаток (бронежилетов у них не было). Попытка же захватить грузовики обернулась давкой: толпа затоптала несколько десятков человек — тут же объявленных героями, убитыми русскими солдатами.

Оказавшийся крайним генерал Родионов, в то время командующий Закавказским военным округом (и, кстати, возражавший против применения войск), был торжественно произведён в убийцы грузинского народа.

Дальнейшее известно. Страна всколыхнулась, потрясённая тбилисской расправой. Вся Грузия (и, разумеется, вся российская демтусовка) рыдала над жертвами русского империализма — например, над безвестной грузинской старушкой, за которой три километра гнался русский десантник, и зарубил её лопатой (об этом писали газеты).

Лебедь, вспоминая о старушке, иронизировал: «Что это была за старушка, которая бежала от солдата три километра? Вопрос второй: что это был за солдат, который не мог на трех километрах старушку догнать? И третий вопрос, самый интересный: они что, по стадиону бегали? На трех километрах не нашлось ни одного мужчины-грузина, чтобы заступить дорогу этому негодяю?»

Но в то время задавать подобные вопросы означало немедленно прослыть людоедом. А Лебедь понял: советская власть безнадёжна и стрелять в её врагов уже поздно. Настало время эффектно зачехлять орудия и заниматься миротворчеством. Приближалась эпоха, когда за невыполнение приказов стали давать ордена и медали, а за предательство повышать в должности. Крокодилова «слезинка ребёнка» прожигала любой бетон.

В январе 1990 дивизия Лебедя вновь была направлена на подавление волнений в Азербайджане. Сам генерал вспоминал об этом так: «задача была одна — разнять насмерть дерущихся дураков и предотвратить массовое кровопролитие и беспорядки». Разумеется, в девяностом это уже было чистой утопией: массового кровопролития жаждали буквально все.

Лебедь, однако, вовремя разобрался в ситуации и принял единственно правильное решение: в выполнении приказов не усердствовать, беречь подчинённых, осторожничать с начальством и стараться не прослыть убийцей какого-нибудь народа — армянского либо азербайджанского. С этой задачей Александр Иванович справился успешно: 17 февраля 1990 ему было присвоено воинское звание «генерал-майор».

СУМЕРКИ СВОБОДЫ

Официальное начало политической карьеры генерала можно отсчитывать с весны девяностого года. «Перестройка» доживала последние месяцы, зато «гласность» была всё ещё популярна. 51-й Тульский парашютно-десантный полк выдвинул генерал-майора Лебедя кандидатом в делегаты XXVIII съезда КПСС. Несмотря на то (а может быть, благодаря тому), что было негласное указание руководства ВДВ избрать другого делегата (генерал-полковника Полевика), Лебедь триумфально победил на выборах, и оказался в рядах депутатского корпуса последнего съезда некогда могущественной Партии.

Здесь же произошёл первый политический скандал с участием генерала. Каким-то образом он получил текст кулуарной беседы Яковлева с делегатами от «Демократической платформы в КПСС», где официальный идеолог партии выступал как отмороженный диссидент. Лебедь никогда не доверял Яковлеву, но того, что «мозг Партии» в кулуарах открыто признавался, что работает на врагов своей страны, его всё-таки проняло.

«То, что говорил Александр Николаевич для всех, существенно отличалось от того, что он говорил для узкого круга избранных», — рассказывал потом Лебедь. И добавлял: «Это был первый ощутимый удар и демонстрация двойной морали. Позже я уже привык и относился к подобным проявлениям достаточно спокойно, но тогда это был удар».

Генерал исписал текст яковлевской речи своими замечаниями. Одно из них он озвучил. Это был знаменитый вопрос: «сколько у вас вообще лиц, Александр Николаевич?»

Тогда же у генерала случился короткий политический роман с анпиловцами — ими он был выдвинут в члены ЦК «полозковской» Коммунистической партии РСФСР. Впрочем, посетив пару пленумов, он понял, что иметь дело с этими товарищами бессмысленно… Отныне генерал — последовательный (хотя и не яростный) антикоммунист.

Что касается участия генерала в так называемой «защите Белого дома», то дело обстояло таким образом. 17 августа 1991 года, уже находясь в отпуске, генерал Лебедь получил от нового командующего ВДВ Павла Грачёва приказ привести Тульскую дивизию в боевую готовность. Утром 18-го задача была уточнена: «силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета».

Совершив марш-бросок в Москву и прибыв утром 19-го к Белому дому, Лебедь увидел уже знакомое зрелище: толпу и баррикады. Тот самый народ, стрелять в который себе дороже.

Александр Коржаков провёл Лебедя в здание парламента и сдал его на руки Скокову. Тот провёл генерала к Ельцину, который задал ему вопрос, от кого он, собственно, собирается «охранять и оборонять» здание Белого дома? Поскольку, как вспоминает Лебедь, ему «самому этот вопрос был неясен», он, по его словам, «объяснил уклончиво: «От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового».

Ельцин пресёк колебания генерала простейшим способом: вывел его к народу и представил как командира батальона, перешедшего на сторону восставшего народа. Лебедь промолчал. Несколько позже его вызвал к себе маршал Дмитрий Язов, которому Лебедь заявил, что-де любые силовые действия возле Белого дома «приведут к грандиозному кровопролитию». Этого оказалось достаточно, чтобы путчисты, и без того перепуганные, были окончательно деморализованы, и так и не осмелились отдать приказ о штурме.

Правильное поведение Лебедя было оценено по достоинству: 21 августа президент России Борис Ельцин в своей речи выразил «сердечную признательность генерал-майору Лебедю, который вместе со своими подчиненными не дал путчистам захватить политический центр новой России».

Впоследствии Лебедь очень не любил вспоминать этот эпизод. «Десятый раз повторяю, семнадцатый раз докладываю: ни на чью сторону я не переходил. Я солдат и выполнял приказ», — нервно говорил он. На заседании одной из парламентских комиссий на вопрос о том, взял ли бы он Белый дом, если ГКЧП таки решилось бы на это, генерал твердо ответил: «Взял бы».

И опять же, не будем лукавить. В ту пору прекрасную других вариантов осмысленного поведения не просматривалось: защищать «исторически обречённую» Советскую власть не захотел никто. В том числе и народ. Не надо забывать, что на излёте горбачёвщины, когда в пустых магазинах стояли рядами пакетики с перцем и лавровым листом, всем казалось, что хуже уже ничего быть не может.

То, что ждало Россию в последующие десять лет, тогда никому не приходило на ум, кроме непосредственно заинтересованных — а те предпочитали помалкивать. Генерал же в ту пору ни к каким столикам, за которыми «все дела делаются», допущен не был. Впрочем, через небольшое время он постарался исправить это упущение. Но до того ещё была приднестровская эпопея, которая и принесла генералу первые лавры.

ПОЛКОВНИК ГУСЕВ

Всё начиналось обыкновенно. В Молдавии, как и везде на территории бывшего Союза, шло типовое «национальное возрождение». Русских стали увольнять с денежных работ, грабить и бить — как, впрочем, и везде. Национальные кадры разгромили несколько редакций русских газет, кого-то подожгли, кого-то просто прикончили. В центре Кишинёва был забит до смерти Дима Матюшин, не сумевший ответить на вопрос, заданный по-румынски.

31 августа 1989 года был принят в качестве государственного румынский язык (то есть молдавский язык был переведен на латинскую графику и объявлен румынским). Были приняты румынские флаг и герб. Правительство объявило о скором объединении с Румынией.

23 июня 1990 года Верховный Совет Молдавии (полмесяцем раньше зачем-то переименованной в «Молдову») принял Декларацию о суверенитете, которая выводила республику из состава СССР.

Тут же появилось Заключение комиссии ВС ССР Молдовы о денонсации пакта Молотова-Риббентропа, в результате которого стало возможным «незаконное провозглашение 2 августа 1940 года Молдавской ССР». Бессарабия объявлялась оккупированными румынскими землями, которые надлежало «вернуть».

Таким образом, государство самоликвидировалось. Правда, в пресловутом пакте речь шла только о территориях, находившихся на правом берегу Днестра, то есть о землях Бессарабии. Левобережные территории, к тому же населённые в основном украинцами и русскими, в состав Румынии не входили никогда — но никого это не волновало.

В других местах русские люди, оказавшиеся в такой ситуации, или бежали, или смирялись с неизбежным, но здесь дело почему-то не заладилось. Может быть, потому, что перед глазами русских был пример гагаузов — небольшого христианского народа, проживающего в районе города Комрат, которые 19 августа 1990 года провозгласили свою собственную республику. А может быть, потому, что очень уж не хотелось становиться угнетаемой провинцией третьеразрядной области третьестепенной страны: попадание в такую многослойную задницу казалось чрезмерным испытанием даже для русского терпения.

Но, возможно, свою роль сыграл случай: несколько человек оказались в нужное время в нужном месте. В сентябре 1990 года была провозглашена Приднестровская Молдавская советская республика в составе СССР со столицей в Тирасполе.

Разумеется, румыны это дело так не оставили. В девяностом году в Дубоссарах произошли первые вооружённые столкновения, а в девяносто втором банальный акт пробуждения национального самосознания (ведь «немного русской крови» до сих пор всем шло только на пользу!) начал потихоньку приобретать черты средних размеров войны.

В первых числах июня 1992 года Верховный Совет Приднестровья обратился к России и Украине с просьбой стать гарантами мирного разрешения конфликта, а в случае его продолжения Молдовой — оказать помощь в отражении румыно-молдавской агрессии.

Демократическая Россия демонстративно промолчала. Через два дня официальный Кишинев атаковал Бендерскую крепость, где располагалась ракетная бригада российской армии — с применением миномётов, артиллерии, ракетных установок, танков и даже самолётов МИГ-29.

Были убиты российские солдаты и офицеры. Тогдашний командующий 14-й армией Неткачёв что-то мямлил о соблюдении строгого нейтралитета. Зато Запад чётко показал, на чьей стороне всё прогрессивное человечество: на третий день после начала молдавского вторжения США демонстративно предоставили ей условия наибольшего благоприятствования в торговле.

В принципе, демократическая Россия без лишнего писка сдала бы маленький русский анклав: чем-чем, а излишней любовью к соотечественникам ельцинское правительство не страдало. Но в Приднестровье находились самые большие в Европе склады военной техники, которые могли оказаться в руках кого угодно (в том числе и в руках русских) — чего ни в коем случае нельзя было допускать. Сколько именно там складировано оружия, в точности не знал никто. Говорили о том, что имеющегося там вооружения достаточно для укомплектования четырёх мотострелковых дивизий, о пятидесяти тысячах тонн боеприпасов, и о многих других интересностях… В любом случае, спички детям не игрушка.

23 июня 1992 года — полуконспиративно, под фамилией полковника Гусева — генерал Лебедь был отправлен по заданию министерства обороны в Приднестровье, где дислоцировалась 14-я общевойсковая гвардейская армия. Как потом будет написано в его биографиях, «для ликвидации вооружённого конфликта в регионе».

27 июня 1992 года генерал Лебедь вступил в командование.

ЛЕБЕДЬ НАД ДНЕСТРОМ

Четвёртого июля генерал выступил со своим заявлением о ситуации в Приднестровье, в одночасье сделавшем его знаменитым. Он открыто заявил, что имеет место быть геноцид русского населения и назвал политику Кишинёва фашистской. Не меньшее впечатление произвела его апелляция к чести русского офицера, у которого есть совесть: о «русском офицерстве» давно уже никто не говорил в таком тоне. Все напряжённо ждали, последует ли за всеми этими словами какое-нибудь продолжение.

Продолжение последовало: 9 июля в ночном лесу близ Бендер генерал отдал приказ (точнее, разрешил) армии нанести мощный ракетно-артиллерийский удар по молдавско-румынским войскам на Кицканском плацдарме. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы молдавские политики начали «переговорный процесс», продолжающийся и по сей день.

На этом, конечно, дело не закончилось. В дальнейшем генерал показал себя как блестящий переговорщик, умевший, когда нужно, угрожать и дезинформировать противника. Так, в легенды вошла операция по вызволению из молдавского окружения десантного полка, которым командовал Алексей Лебедь (полк дислоцировался близ Кишинёва, и был со всех сторон окружён молдавскими войсками).

Лебедь-старший блестяще провёл операцию по дезинформации противника, внушив ему, что он готов идти на своих танках аж до Кишинёва, чтобы вытащить брата — который уже готов прорываться с боями к Тирасполю. Для усиления эффекта он отдал приказ начать рекогносцировку переправы через Днестр. Молдаване поверили, и десантники получили возможность, как тогда выражались, «уйти с гордо поднятой головой».

Однако ж, уйти всё-таки пришлось. А чем могла бы закончиться приднестровская война, если бы четырнадцатая армия, вместо того, чтобы заниматься унизительным «нейтралитетом», перешла бы на сторону Приднестровья?

В общем-то, это могло бы стать началом освободительной войны русского народа, в чистом виде — не «российского государства» (которого в тот момент и на той территории просто не было), а именно народа. Пусть даже его маленькой части, оказавшейся в окружении озверевшей от безнаказанности неруси. При этом, в отличие от ситуаций, когда у русских не было шансов, эту войну вполне возможно было не просто «закончить», а именно выиграть — так же, как армяне выиграли войну с Азербайджаном, то есть с однозначным исходом боевых действий, сопровождаемой оккупацией значительной части территории врага.

Разумеется, этот выигрыш потребовал бы огромного напряжения сил, а, главное, восстановления тех структур, которые только и позволяют выигрывать войны. То есть, прежде всего, армии, в её советском варианте. Не случайно вооружённые силы того же Карабаха, лучшие в регионе, живут по советским воинским уставам, а власти республики утверждают, что они сохранили и развили за годы войны лучшие традиции советской армии.

Кстати сказать, Лебедь, посетивший Карабах незадолго до своего избрания губернатором Красноярского края, был, по его словам, «в шоке» от увиденного. Ещё бы: он увидел ту армию, которую мог бы возглавить сам, если бы его на это хватило…

Не хватило. Именно Лебедь остановил войну, не дав победить. Впоследствии он говорил: «Вы знаете, почему молдаване так симпатизируют мне? Потому что в бытность мою командиром 14-й армии, в 1992-м, когда я должен был остановить конфликт между русскоязычными и молдаванами, я не разрушал домов. Я наносил удары по позициям противника… Я действовал как хирург, который поступает жестоко, но лишь затем, чтобы снять боль. А не как мясник». Эта гордость «уважением противника», по-человечески понятная, впоследствии сыграла свою роль в чеченской эпопее.

При этом уважением «своих» генерал не очень-то дорожил. Очень быстро его отношения с руководством Приднестровья стали стремительно портится. Генерал поссорился с президентом ПМР Смирновым, публично обвинял его в коррумпированности и некомпетентности, а саму ПМР называл «банановой республикой». Президент не оставался в долгу, уличал генерала в самодурстве, и даже в попытках создать «параллельные структуры власти».

Судя по всему, что-то такое на самом деле имело место: комендатура 14-й армии довольно вмешивалась во всё и вся в Приднестровье, а её руководитель, комендант Тираспольского гарнизона Бергман, имел довольно лихую славу. При этом Лебедь чрезвычайно ревниво относился к любым попыткам выяснить, что за дела творятся в подведомственных ему структурах. Так, в октябре 1994 года Грачёв (к тому времени — министр обороны) поручил своему заместителю генерал-полковнику Матвею Бурлакову провести инспекцию 14-й армии.

Получив известия об этом, Лебедь впал в ярость, а Бурлакова (против которого тогда выдвигались обвинения в коррупции) публично назвал «банальным жуликом, по которому плачут все прокуроры России».

Ельцин испугался и через несколько дней лично отстранил Бурлакова от исполнения обязанностей заместителя министра «вплоть до расследования обстоятельств». Впрочем, пресловутое расследование то ли не началось вообще, то ли как-то заглохло.

Более того. Лебедь засветился в акциях против талантливых русских полевых командиров. Например, ему приписывают ликвидацию командира 2-го батальона республиканской гвардии Приднестровской Молдавской Республики Юрия Костенко, обвинявшегося в убийствах молдавских полицейских, а также в грабежах и торговле оружием (в общем, обычный список обвинений, который можно переадресовать любому полевому командиру, отрезанному от штабов и ведущему партизанскую войну).

Костенко был арестован 16 июля — после того, как он, выдержав двухдневную осаду спецназа 14-й армии, пытался бежать на Украину. 18 июля 1992 года его труп был обнаружен в сгоревшей машине, принадлежавшей штабу 14-й армии, недалеко от села Владимировка.

По словам Лебедя, к задержанию Костенко он имел отношение, а к его ликвидации — нет. Комментарии излишни.

ОТСТАВКА

Тем не менее, в Приднестровье генерал оставался неизменно популярной фигурой. В 1992 году Лебедю было присвоено звание «Человека года». В сентябре 1993 года на дополнительных выборах Александр Иванович был избран депутатом Верховного совета Приднестровской Молдавской республики от Тирасполя, получив 87,5 % голосов избирателей округа.

Депутатствовал он, однако, недолго. 5 октября 1993 года Лебедь устроил скандал в Верховном Совете, потребовав от его председателя принести извинения России за вмешательство в ее внутренние дела — отправку добровольцев на помощь Руцкому и Хасбулатову. 14 октября 1993 года на созванной по его инициативе сессии ВС Приднестровья попытался добиться отставки силовых министров — «за причастность к событиям в Москве». Когда это не удалось, Лебедь в знак протеста сложил с себя депутатские полномочия.

И опять же: как могла бы повернуться история, если бы Александр Иванович повёл себя иначе? Трудно сказать. А ведь шансы были: в разгар событий Руцкой обратился к Лебедю за поддержкой и даже предложил ему пост министра обороны. Но генерал поспешил отмежеваться: выступая второго октября по Тираспольскому кабельному телевидению, Лебедь заявил, что и сторонники президента, и «команда Руцкого и Хасбулатова» приглашали его прибыть в Москву, но он в этих разборках участвовать не намерен, так как считает, что армия в таких случаях должна «держать нейтралитет».

Возможно, генерал понимал, что, как ни плох Борис Николаевич, отдавать власть Руцкому и Хасбулатову нельзя. Но, скорее, он просто не верил в способность этих людей власть удержать. Может быть, сказался опыт с ГКЧП. Как бы то ни было, в нужный момент генерал проявил стопроцентную лояльность. Ельцин его за это не отблагодарил, но и не забыл: хитрый «дед» понял, что Лебедя, несмотря на его грозный вид, вполне можно использовать. Так и вышло: в девяносто шестом генерал очень даже пригодился.

Впоследствии Лебедь всячески открещивался от крови защитников Белого дома: например, смело назвал генерала Евневича (активно участвовавшего в штурме) «палачом». Впрочем, любить Евневича Лебедю было не за что: тот занял место Лебедя на посту командующего 14-й армией.

Разумеется, этому предшествовала некая интрига. Отношения генерала со своим бывшим начальником Павлом Грачёвым испортились донельзя. Несколько раз тот пытался избавиться от Лебедя, отправив его в Чечню или в Таджикистан. Генерал дерзил: в отношении Таджикистана сказал Грачёву, что не понимает, почему он должен «колотить одну половину таджиков по просьбе другой», добавив, что «они мне ничего плохого не делали».

Министр обороны, разумеется, понимал, что это бунт — но просто выгнать строптивого подчинённого не мог. Однако опытный бюрократ Грачёв таки переиграл генерала. В июне 1995 года Лебедь, крайне недовольный приказом о реорганизации 14-й армии (подготовленного в недрах Минобороны), швырнул на стол Ельцину рапорт об уходе в отставку. Гарант поколебался, но отставку подписал.

Вряд ли Александр Иванович долго горевал по этому поводу: к тому времени он уже нырнул с головой в большую политику.

продолжение следует.