9 мая. Мои писульки
Будем считать, что лишаю себя девственности на реакторе, спустя 9 лет. Писал этот небольшой рассказ-эссе года 3 назад в вузе для зачета по истории. Мне он кажется достаточно неплохим, а на фоне происходящего, еще и малость актуальным, но об этом посудите сами.
Герой?
На старом продавленном диване, сгорбившись, сидел почти вековой старик. Через приоткрытое окно слышались радостные голоса, отголоски песен военных лет.
На его коленях лежал бережно хранимый долгие годы, украшенный множеством медалей и орденов, китель. Быть может за тяжестью прожитых лет он мог забыть какие-то детали того, чем он заслужил каждую из этих отметок, но их внешний вид не позволил бы никому сказать, что с момента вручения прошло без малого три четверти века. Забота об этих кусочках металла была уже глубоко въевшейся в самую глубину его костей привычкой. Старик всегда хотел забыть ту боль, которую тогда пережил он лично и весь народ некогда великой страны, но такой роскошью не должен обладать никто в целом мире.
Среди всех наград особое место занимала одна. Колодка цвета свежей крови и под ней звезда из металла, который сопровождает эта же кровь всю его историю. Символ Великой Победы. Герой Советского Союза. Победа? Да, победили, но уплаченная цена была невообразимо велика. Был ли на самом деле победитель? Миллионы погибших, развороченная, разрушенная земля, пропитанная тоннами бурой вязкой жидкости, что и по сей день заставляет почувствовать металлический привкус во рту. Герой? Он просто солдат, которому, в отличие от необъятного количества товарищей и противников, посчастливилось выжить. Может ли солдат считаться героем? Способен ли хоть один человек говорить о героизме, пройдя через те кошмарные годы вместе со всем миром?
Существование этой войны абсурдно. Простые люди, будучи уверенными в правильности лишь своей идеологии, с гордостью шли убивать врагов, что были угрозой для их великого народа, врагов, по сути, являвшихся такими же простыми людьми. И такая картина была с обеих сторон. Да, мы не нападали, лишь защищались, мы не хотели этой войны. Но хотели ли ее ничем не отличавшиеся от нас простые люди, что были по другую сторону баррикад?Одни солдаты, глубоко убежденные в правоте своей и своего лидера, шли выполнять приказ, совершая поступки, противоречащие всему человеческому, другие солдаты, будучи убежденными ничуть не меньше, точно так же следуя приказам, желая защитить своих соотечественников и свершить акт праведной мести, иногда поступали вряд ли более человечно. За всю свою отнюдь не короткую жизнь он не позволил сорваться с языка ни воспоминаниям, ни словам о войне ни разу. Это не то событие, которое можно воспевать или превозносить, оно заслуживает лишь долгого и грузного молчания.
Пусть его зрение потеряло былую остроту, пусть слух его подводит все чаще, но даже так было невыносимо наблюдать, во что превратился день, что должен был стать Днем Всемирной скорби. Яркие фейерверки, веселье, горделивые предложения о повторении от людей, совершенно не представляющих себе, о чем они говорят, нелепые надписи на автомобилях и прорва другой атрибутики, выглядящей совершенно неуместно.
Лишь оглушающая тишина может передать весь ужас разрывающихся снарядов и свистящих пуль. Звенящая, словно контузило взрывом, тишина. Только так есть возможность навсегда запечатлеть этот ужас, не забыв о том, чего никогда нельзя допустить вновь.
Блеск золотой звезды каждый раз возвращал его в те злополучные времена, что ужасали более всего остального. В отражении на начищенной медали можно было увидеть лицо, чья кожа напоминала, скорее, кору древнего дуба, настолько оно было испещрено морщинами. Раз из раза, окунаясь в столь трагичные события, от мыслей о пролитой крови и положенных жизнях, словно зажатое ржавым затвором старой винтовки, щемило сердце, а на мутные, почти незрячие глаза наворачивались крупные слезы.
Продираясь сквозь глубокие овраги морщинистых щек, то и дело застревая в них, слеза скатывалась по направлению к кителю, все так же лежащему на коленях. Неправдоподобно чистая и прозрачная, словно живая, капля сорвалась вниз. Глубоко внутри, если внимательно присмотреться,можно было увидеть всю боль и страдания, все воспоминания, никогда не обличенные в словесную форму.
Коснувшись кровавого металла, картины прошлого, что бесконечно сменяли друг друга, замерли, открывая взору именно тот момент, который старик не мог вспоминать без содрогания. Что же могло тогда случиться? Никому и никогда не суждено об этом узнать.
Послесловие: Родители мои, спустя долгое время размышлений, назвать своего ребенка решили в честь отца отца моего отца, то бишь мужчины, приходящегося мне прадедом. О нем много не рассказывали, да я и сам не расспрашивал, а заинтересовавшись недавно, понял, что поведать уже осталось некому. Дед с бабушкой ушли почти следом друг за другом, с разницей в пару лет, отец его не застал, вот и остается мне сидеть, ломать голову, излагая свое мнение и отношение к тем ужасающим событиям потрясшим мир, напрягать память в попытках собрать хотя бы те обрывки фраз и фактов, сказанных совершенно вскользь, в какое-то подобие четкого образа человека.
Звали его Степаном. Каким он был, этот сложившийся из образа человек, хорошим или не слишком? Любил ли он свою семью? Хотел он воевать или всем сердцем желал мирного неба? Мне доподлинно не известно, не любили в нашей семье ворошить прошлое, а уж тем более годы военные. В 41-м ушел на фронт, оставив дома жену да сына Колю шести лет от роду и его братьев и сестер. Был ли Степан в то время энергичным юнцом с огнем в глазах или уже взрослым мужчиной, постепенно начинающим излучать мудрость прожитых годов? Не знаю, но воевать идти пришлось. Представить не выходит, да и не хочется особо, страшно, как жила семья в течение этого четырехлетнего периода, но в 45-м пришла пора для живых возвращаться домой. И Степан вернулся. Контуженный и лежачий. До самой своей кончины так и не сумевший подняться с кровати.
Спасибо за внимание, товарищи пидоры.
Не подчинился приказу - расстреляли, подчинился приказу - расстреляли.
Какой-то блять отряд смертников.