кот из ада

Хотят ли русские войны?
Спросите вы у тишины
Над ширью пашен и полей,
И у берёз, и тополей.
Спросите вы у тех солдат,
Что под берёзами лежат,
И вам ответят их сыны,
Хотят ли русские войны.


А отвечать уже почти и некому. Сыны, внуки и уже правнуки знают о Второй Мировой примерно столько же, сколько о покемонах, и из тех же источников. Героические деды - те самые, которые в самом деле воевали на передовой, а не гоняли крыс шваброй в каптерках СМЕРШа, теряли товарищей и друзей, близких и любимых, уже - в абсолютном большинстве - не расскажут о том, как это страшно, когда на тебя прет танк, а из оружия - только линейая винтовка. Не расскажут что творилось в деревнях и городах, когда их освобождали от нацистов, и не расскажут что творила доблестная Красная Армия, входя в немецкие города.

Так что актуальность песни выветривается, и вместо вопроса "хотят ли русские войны", необходимо задавать вопрос в иной плоскости: какой войны русские не хотят? Это куда более логично, понятно, и - что важно - по сути.

Русские не хотят войны: а) проигранной б) проигранной малому сопернику. Такая война - особенно если она еще и сопровождалась большими потерями - у "русских" - не в почете. Никто не отмечает день вывода войск из Афганистана. Никто томно не вздыхает о битве за Порт Артур, хотя оная была более чем успешна в соотношении потерь.

Но во что любят "русские" - так это войну а) победоносную б) с размахом. Тут как говорил Винни Пух, "можного того и другого и без хлеба". Любят наши "братья-славяне" и про Наполеона посудачить, и про Гитлера. Любят вспомнить как Ли Си Цины кошмарили янки во вьетнамских джунглях.

Как ответил жителям одной планеты суперкомпьютер, "вероятно, вы не знаете в чем состоит вопрос". Теперь, когда мы понимаем суть вопроса, и знаем его, можно попытаться дать ответ, отличный от "42". Итак, какой войны хотят русские?

Ответ, увы, не влезет в одно-два слова, а потому придется детализировать. Хотят, прежде всего, победоносной. Но тут есть оговорка: победоносной над кем-то сильным, опасным и могущественным. Победить, скажем, небольшую Грузию - это маловато. Нет и пары тысяч погибших! Ну кто же так воюет? Война - в понимании "русских" - хороша, если пылает полстраны, счет погибших идет на миллионы, и весь мир офигевает от происходящего. Вот такую войну - которую можно потом и сто и двести лет вспоминать - они любят.

И еще важен контекст. Война должна быть оправдана - хотя бы в своих глазах. Ведь подмяв под себя одну восьмую суши (а некогда - одну шестую), "русские" верят, что они никогда не затевают войн, а только защищаются. Защитились - надо признать - они славно. От Прибалтики, до Берингова пролива. Соответственно, если уж воевать - то только защищаясь. Защищаться "русские" любят. Они защищались в Праге, в Будапеште. Защищались и в упомянутом Вьетнаме, и в Афганистане - тоже защищались. Это просто национальное хобби - защищаться во всех сопредельных странах и от, собственно, сопредельных стран.

И теперь - к ответу на весьма существенный вопрос. Да, "русские" хотят войны. Войны мировой, кровавой, и всегда оправданной в их глазах. Мир уже поделен на "своих" и "чужих". Есть Главный Враг - Америка. Но с США бодаться страшно и чревато. Ведь, как уже сказано выше, хочется победы, а при условной конфронтации с США, ею - победой - и не пахнет. Вот и маются "русские". Враг есть, а воевать с ним - не охота и страшно. Враги помельче - не интересно и быстро забывается. Вот и приходится заниматься самым натуральным онанизмом - раз в год сдувать пыль со старых трофеев, и жужжа под нос, елозить по полу пластмассовыми танками.

Как говорится, если в пьесе на стене висит ружье, то в конце оно должно выстрелить. В начале текста, я упомянул ветеранов Второй Мировой не зря. Ветераны - штука весьма неудобная. С одной стороны, они герои. Но с другой - в ответ на визги своих потомков "на Фашингтон!", они могут резонно заметить, что потомки выжили из ума, поскольку худой мир лучше доброй войны. Потому самые лучшие ветераны для "русских" - это ветераны мертвые, героические и - что самое важное - молчаливые. Не зазорно напялит на себя грязно-зеленую униформу, ляпнуть что-то вроде "Россия превыше всего!", и застенчиво, тайком, что бы те самые деды не заметили, вскинуть правую руку к солнцу - по сугубо "славянской старой традиции".

Однако, время и природа благосклонны к "русским": ветеранов все меньше и меньше, и прятаться уже особо не надо. Можно наряжать детвору в садики в униформу РККА. Можно - пока еще застенчиво - приветствовать солнце. И - что особенно приятно - можно все больше изгаляться над давно остывшим и истлевшим трупов противника, отплясывая танцы на его могиле, и превращая давнюю победу в религиозный культ со своей "церковью", святыми и индульгенциями.

Репортаж, полный боли

Два якобы украинских вертолета обстреляли нефтебазу в Белгороде

ссылка на гифку

ссылка на гифку

В Москве никакой паники нет

БПЛА были сбиты в Москве этим утром, а также в Истре и деревнях Фуньково, Кезьмино и РомашковоВ Москве повреждены жилые дома: один на улице Профсоюзной, второй — на Атласова. В квартиру на Ленинском проспекте залетел, но не взорвался беспилотник с тремя взрывными устройствами. В Подмосковье сбиты более 10 БПЛА. По сообщению властей, пострадавших нет. Губернатор Подмосковья сообщал о работе ПВО.

--------

Около 25 БПЛА участвовали в утренней атаке — Baza

«Две недели я провел в плену в Беларуси. Держали в подвале, допрашивал кадыровец» — 19-летний сержант ВСУ, которому ампутировали ноги и пальцы на руках

«В Беларуси нас держали в подвале: 65 человек», — вспоминает 19-летний украинский сержант Данила Мельник. Одну кисть руки парню оторвало при взрыве, на другой остался только один целый палец, из-за обморожения ему ампутировали обе стопы. Мельника нашли российские военные и несколько недель удерживали в плену на территории Беларуси, говорит парень. 

Данила из обычной украинской семьи: вырос в поселке под Киевом. Мама зарабатывала швеей, одна растила троих детей. Данила — младший.

В 2019 году, окончив школу, Мельник решил поступать в военный колледж во Львове: 2,5 года учиться, и звание сержанта, командира взвода пехоты. После можно пойти либо на службу в армии, либо получать высшее военное образование.

«Захотелось попробовать себя в армии. Это хорошая профессия, — говорит Данила. — В Украине к военным относятся с уважением. И во время учебы бывали, конечно, начальники, которых «не попустило», но нет дедовщины. Украинская армия действительно вышла на новый уровень.

Мама не отговаривала — у меня такое воспитание, что если захотел, то что она уже мне скажет».

26 февраля 2022 года у Мельника ожидался выпуск.

После со своей бригадой они должны были ехать служить в часть, оттуда на какое-то время на Восток, в ротацию, вспоминает парень. Но началась война.

«У нас паники не было, все было слажено. 26 февраля состоялся выпуск, дальше нас распределили по частям, как и планировалось.

27-го я уже участвовал в боевых действиях, — говорит Данила. — Страшно не было, сожаления, что пошел в армию, тоже. Хотелось защищать страну — это же они пришли на нашу землю, а не мы на них напали. В наш дом пришел враг.

Данила бился под Киевом. 7 марта попали ближе к пригородам: Ирпень, Буча, в те районы, рассказывает парень.

«Там мы попали в засаду. Было очень жарко, большая часть наших смогла выбраться, но эвакуации не было — слишком много русских. Там меня ранило.

Был взрыв, мне оторвало левую кисть, также осколки попали под ягодицу. Я вылез, на адреналине заполз в кладовку в каком-то дворе. Там провел несколько дней, после меня нашли русские солдаты. Если бы не нашли — наверное бы, там и умер, — говорит Данила. — Потому что меня ранило и в правую руку, она перестала нормально функционировать. Я не мог даже себя перевязать, правая рука была вялая, онемевшая.

В той кладовке я отключился, через какое-то время пришел в себя — но был уже абсолютно без сил. Так я пролежал дня два, периодически терял сознание. Во время этого всего получил и обморожения. Я понимал, что происходит, но был очень истощен».

Мельник говорит, что русские солдаты, которые его нашли, сначала оттащили его в какой-то двор.

«Там угрожали оружием, стреляли рядом, рассказывали, какие мы нацисты, убиваем детей — вся эта русская балалайка. Какое-то время допрашивали: где артиллерия, где что. Бессмысленные вопросы, ведь я особо и не знал ничего такого. Пугали убийством, расправой — но мне уже было пофиг. Ведь я пока лежал в той кладовке, думал, что все, это конец. Может, поэтому после мне и было уже не страшно, — говорит Данила. — Потом другие солдаты, пацаны помоложе, оказали мне медицинскую помощь, подкормили, немного растормошили меня — ведь я же два дня ничего не ел, не пил.

После меня загрузили в грузовик и увезли. Там я был один, но сбежать не было вариантов: от ранений был очень истощен, почти не мог двигаться.

Ехали где-то по Украине, маршрут не знаю. Точно не помню, но минимум однажды останавливались на ночь, меня заносили в какое-то здание ночевать, но повязки не меняли.

После, еще где-то на территории Украины, меня присоединили к раненым русским солдатам. Нас перевозили в Беларусь вертолетом, примерно по 10 человек. В Беларуси сначала был мобильный госпиталь: это такой как большая палатка, желтое надувное здание в поле. Где он конкретно находился — я не знаю», — говорит Данила Мельник.

Судя по информации, которую собирал телеграм-канал «Беларускі Гаюн», это могло быть в российском лагере возле Речицы, возле Комарина или в Боково.

«Там увидели, что я украинец: форма была в крови, ее давно сняли, но я оставался в термобелье. На нем заметили украинский герб и начали между собой советоваться. Я слышал отрывки, что-то говорили про Женевскую конвенцию, что не надо мучить.

Сделали наркоз мне, немного подшили рану возле ягодицы, перевязали и обработали раны на руке. И пока я еще «плавал» от анестезии, меня отвезли в какой-то подвал. Где он был, сказать не могу, но сложилось впечатление, что это была какая-то воинская часть».

Но почему Данила уверен, что это происходило на территории Беларуси?

«Об этом говорил кто-то из русских военных. Там, где меня удерживали, были только украинские пленные и российские военные, в основном, военная полиция. И кто-то из россиян проговорился, что мы в Беларуси, — объясняет Мельник. — Но за все время в том подвале я не видел ни одного белоруса, только люди в российской военной форме с российскими флажками на ней».

В подвале, куда поместили раненого Данилу, была маленькая комнатка с раскладушками: без белья или матрасов, просто пружины.

«Мне повезло, что я был на носилках, — вспоминает он. — Сначала я был один, потом привели второго украинца. Затем потихоньку пленных довозили.

Когда пленных стало больше, нас перевели в большую комнату. Там вместо кроватей стояли такие большие длинные деревянные столы вдоль стенок. На них можно было лечь.

Кормили, но не армейскими пайками. Давали какую-то кашу, кажется, перловку, и суп как вода: одна картофелина плавает и капустинка.

Воды было мало. Вместо туалета — одно ведро на всех. Его периодически выносил кто-то из пленных под присмотром российского военнослужащего.

Потихоньку людей в подвале становилось больше, мест на «столах» на всех не хватало. Были не только военные, очень много было гражданских. Некоторых забирали прямо из домов под Киевом, привозили оттуда в тот подвал. Раненых вместе со мной было только трое. Все мужчины — была одна женщина, но ее содержали отдельно.

Раз в несколько дней приходили медики, проверяли раненых. Перевязывали мне руки. О том, что у меня обморожения, я тогда даже не думал, так как никогда с таким не сталкивался раньше.

Из подвала никуда не выпускали. Всех периодически забирали на допросы. Спрашивали чушь какую-то: где родился, где учился, какая семья, служил ли, был ли в АТО. Некоторых пленных снимали на фото или видео. Некоторых били, угрожали. Сообщить семье, что жив, возможности не было никакой. Но некоторых пленных снимали для российских новостей, тем давали связаться с семьей.

Большинство русских солдат, которых я видел, были славянской внешности, но были и буряты.

В плену я встретил двух украинцев, которые попадали к чеченцам. Один рассказывал: «Мне чеченцы сказали, чтобы я не переживал, мол, мы делаем свою работу, ты свою. Обходились вполне нормально». А второй вспоминал, что чеченцы не стали его связывать, вместо этого просто прострелили обе ноги — чтобы не сбежал.

К нам в подвал тоже заходил какой-то кадыровец, допрашивал некоторых. Понты колотил: включил камеру на телефоне, что-то жевал и показывал собеседнику, мол, какой он вояка.

Нам говорил: сейчас мои кадыровцы приедут, здесь вам будет!

После он еще раз зашел в подвал и начал кричать: чего они сидят с открытыми глазами?! После этого нам завязали глаза, кому тряпками, кому даже туалетной бумагой и скотчем. Зачем, я не понял — все равно же в подвале сидим.

Но когда тот кадыровец ушел, нам разрешили снять повязки.

Некоторые российские военные были нормальные, некоторые — зомбированные, которые рассказывали нам: вы нацисты, Донбасс 8 лет бомбили! За любые татуировки объявляли человека нацистом. Дерево наколол себе? Нацист!

Однажды залетел какой-то российский военный, полчаса кричал о том, какие мы нацисты. Кричал: вы женщин насиловали, детей убивали!

Покричал, после сказал: «Б***, с кем я разговариваю!?» И ушел.

А ведь я не имел никакого доступа к информации, к новостям: сначала боевые действия, после плен. О том, что Россия нас, оказывается, «освобождает от нацизма», я просто не успел услышать. А тут постоянно: «Нацизм! Нацизм!»

Я был в шоке: какой нацизм? В чем прикол? В чем проблема?»

В этом подвале Данила провел две недели. Когда набралось 65 человек, пленных начали вывозить в Россию.

«Говорили, что из этого подвала пленных людей партиями везли в какое-то СИЗО на территории России. В какой город конкретно, не знаю. Говорили, что пленных отвозят либо в СИЗО, либо в какие-то палаточные лагеря, тоже на территории России.

Но мне повезло, потому что медики сказали: этот ранен, он там умрет через пару дней. И меня увезли не в СИЗО, а в Рыльск (город в Курской области РФ недалеко от границы с Украиной).

Ребята из военной полиции были нормальные, они даже маски поснимали по дороге. Угощали сигаретами. После сообщили нам: все, въехали в Россию!»

В Рыльске Данилу положили в обычную больницу. Говорит, врачи относились к нему по-людски. В больнице медики занялись его обморожениями: ампутировали обмороженные пальцы на правой руке парня (необратимые изменения в тканях из-за обморожения начинаются через несколько часов, а Данила провел на холоде в полусознательном состоянии два дня). Заметили обмороженные пальцы на ногах — их тоже пришлось ампутировать. Стопы пока не трогали.

«Из Рыльска меня перевели в военный госпиталь в Курске.

Там был адекватный врач: уже ходили слухи, что пленных украинцев будут менять. А было уже понятно, что мне придется ампутировать и ступни. И доктор не стал, сказал, чтобы я нормально доехал, он операцию не будет делать, — рассказывает Мельник.

— Лежал я в палате с другими украинскими ранеными. В коридоре возле палаты дежурили русские из военной полиции. Они нам рассказывали: «Мы здесь вас не охраняем, потому что куда можете пойти? Мы здесь вас защищаем, чтобы вас местные не убили!»

Мы с ними иногда разговаривали. Я объяснял: какой нацизм? Мне 19 лет, я делал, что хотел, меня никто не ущемлял, ни к чему не принуждал! Откуда нацизм?

Также те, из военной полиции, рассказывали нам «Новости»: что якобы с Киевом уже русские договорились и сейчас остались от Украины только западная часть и сам Киев, так как в нем «нацисты отстреливаются и детьми прикрываются». А в остальных городах уже якобы российский рубль и русские туда продукты возят.

Я позже, после освобождения, видел своими глазами разбитые русские колонны под Киевом. Вот так и договорились! А те русские ребята из военной полиции и сами верили в свои слова, ведь насмотрелись телевидения.

Больничные санитарки старшего возраста нам тоже говорили: «Вот был СССР, всем было хорошо, все дружили! А тут Украина резко начала щемить русскоязычных!»

Также в Курске меня приходили допрашивать из ФСБ. Откуда, что, как, какие-то протоколы составляли…»

В середине апреля пошли слухи, что возможен обмен пленными.

«Я ничего не ожидал, так как знал, что после 2014 года некоторые ребята и по два года проводили в плену. Готовился к худшему, — вспоминает парень. — И плюс пленные украинцы рассказывали, что русские их уже возили якобы на обмен. А потом говорили пленникам: вот, видите, ваши не приехали, хрен положили на вас!

Я в это не верил, так и говорил ребятам: это русские вас так сломать хотят, бензина у них много, могут и покатать туда-сюда. И после я интересовался у наших военных, а были ли обмены, которые впоследствии отменялись. Меня наши заверили — не было».

Но как не сойти с ума, если ты в 19 лет сидишь в плену, ранен, с искалеченными руками и готовишься к ампутациям еще и на ногах?

«Для меня главное было, что выжил. И уже хорошо. Не умер во время боя, не умер пока в кладовке той лежал, а остальное — мелочь. Хотел вернуться домой. Иногда молился, чтобы у всех дома было все хорошо. Старался сберечь психику», — отвечает Данила.

21 апреля Мельника все же обменяли.

«Из Курска меня перевезли в Севастополь, оттуда машиной в Украину. Там поменяли. Но из курского госпиталя меняли не всех, некоторые пленные остались. Не знаю, как и по какой системе отбирали людей, — говорит Данила. — Ну и от своих прежде всего я позвонил маме: она же вообще не знала, где я, только надеялась, что жив. После душ, чистая одежда… Глянул новости — все хорошо, совсем не так, как русские рассказывали».

После парня положили в киевскую больницу. Там все же ампутировали стопы.

Бывший президент США Дональд Трамп призвал членов Республиканской партии отклонить законопроект, который разработан вследствие двухпартийного соглашения по границе и содержит пункты о помощи Украине и Израилю