как общаются губернаторы с населением россии
»армия армия россии военная служба Россия политика
Умер не значит погиб
Близким родственникам людей, которые умерли, находясь на военной службе, полагаются компенсации от государства — их регламентируют сразу нескольких российских законов. Однако, как выяснил журналист Михаил Данилович, родственники погибших военных нередко не могут получить эти деньги — просто потому что в документах о смерти значится слово «умер», а не слово «погиб». Многим приходится годами судиться с чиновниками, чтобы вернуть себе право на компенсации; другие, по всей вероятности, просто смиряются с отсутствием выплат.11 июня 2007 года жительница Перми Любовь Борзова позвонила сыну Захару Угольникову. К тому времени он уже год служил в войсковой части 33444 в Екатеринбурге — попал туда по призыву после того, как из-за хвостов по учебе ушел из строительного колледжа. Против армии не упирался: не видел в ней ничего плохого. После службы хотел решить проблемы с академическими долгами и поступить на строительный факультет пермского технического университета. Мать регулярно звонила Захару — и этот разговор ничем не отличался от других. «Он говорил спокойно, ни на что не жаловался», — вспоминает Борзова.
Как она узнала позже, через несколько часов после этого звонка Захар умер. Как это случилось, Борзова точно не знает до сих пор. В выписке из приказа командира части значится формулировка «внезапная сердечная смерть», но Борзова считает — у всего должна быть причина. Она видела ссадины на теле сына, а его сослуживец, с которым они вместе с Захаром гуляли по Екатеринбургу, вдруг перестал с ней общаться, заявив, что не будет обсуждать гибель друга.
О том, что в связи со смертью сына ей положены какие-либо выплаты от государства, представители военкомата не сообщили. Борзова сама узнала, что региональное министерство социального развития должно выдать ей удостоверение, которое дает право на ряд льгот — в частности, по оплате коммунальных услуг. А еще — на ежемесячную денежную выплату. В 2017 году она равна полутора тысячам рублей.
Борзова отправилась за удостоверением, но ей отказали. В краевом министерстве соцразвития матери объяснили: в выписке из приказа командира написано слово «умер», а должно быть — «погиб». А значит, никаких денег от государства ей не полагается.
Компенсаций, которые ей должны платить по закону, Борзова в итоге добивалась девять лет — не столько ради денег, сколько потому что «злость была»: хотелось доказать свою правоту. Статистика Пенсионного фонда России позволяет предположить, что в похожей ситуации сейчас могут находиться тысячи людей.
Проблемы словоупотребления
«Меры социальной поддержки распространяются на членов семей военнослужащих, погибших при исполнении обязанностей военной службы», — сообщал представитель пермского министерства соцзащиты в одном из ответов Борзовой (есть в распоряжении «Медузы»), подчеркивая последнюю часть фразы. И заключал: раз Захар Угольников «умер при исполнении служебных обязанностей» — никаких мер социальной поддержки быть не должно. Борзова неоднократно пыталась получить в военкомате документ с «правильной» формулировкой — но там всякий раз выдавали справки со словом «умер». В одной бумаге оно было написано жирным шрифтом и подчеркнуто.
После восьми лет попыток убедить чиновников и военных в своей правоте Борзова подала на министерство в суд. Краевой комиссариат привлекли к процессу как третье лицо — такие участники суда имеют отношение к спору между сторонами и могут помочь понять, кто из них прав. В этот момент военные почему-то решили не продолжать лингвистические споры. Представительница комиссариата в отзыве на иск (его суд принимает к сведению) написала: «Угольников Захар Вадимович 1986 г. р. погиб (умер) при исполнении обязанностей военной службы». Из документа следовало: раз солдат был «на территории части в течение установленного распорядком дня служебного времени» — значит, «погиб». Суд согласился с этими доводами. Борзова выиграла — судья постановила выдать ей удостоверение, с которым женщина может получать льготы и выплаты.
«Медузе» удалось обнаружить как минимум 41 судебное решение за последние семь лет, связанное с борьбой за право на компенсации. Поводом для тяжбы всегда становились словесные разночтения: почти всегда — между формулировками «умер» и «погиб»; значительное количество раз — между «в период военной службы» и «при исполнении обязанностей военной службы». Ни один из этих случаев не связан с участием в боевых операциях. В большинстве дел суд принял сторону родных погибших солдат, заключив: если человек умер не в самоволке, значит, его близкие могут рассчитывать на выплаты, льготы и компенсации. Даже в случае самоубийства.
Льготы и выплаты родственникам погибших на военной службе в России гарантируются сразу несколькими законами. С соцзащитой Борзова судилась, чтобы получить выплаты по закону «О ветеранах» — за них отвечает Пенсионный фонд. В свою очередь, по состоянию на 2017 год Министерство обороны по закону «О денежном довольствии военнослужащих» должно платить 18 тысяч рублей ежемесячно нетрудоспособным близким умершего солдата или офицера. Эта сумма делится на всех нетрудоспособных близких, включая самого погибшего, доля которого уходит государству (таким образом, если у военного остались двое детей, каждому из них полагается по 6 тысяч рублей). Сколько таких компенсаций сейчас платится в России, выяснить не удалось: в министерстве обороны на запрос «Медузы» не ответили.
Словарь как вещдок
В 2003 году в воинской части в Челябинской области умер 24-летний старший лейтенант из Кемерова Чабанов (его имени, как и имен его родственников, в публичной версии судебного решения нет; связаться с семьей Чабановых «Медузе» не удалось). В выписке из приказа командира части указано, что смерть произошла «от острого нарушения мозгового кровообращения» во время боевого дежурства. Как и Борзова, родители Чабанова получили от военных документы со словами «умер» и «смерть».
Когда мать Чабанова обратилась за удостоверением, дающим право на льготы и компенсации, в городскую администрацию (в разных регионах их выдают разные ведомства), ей отказали — мотивировав это тем, что в извещении о смерти должно было быть слово «погиб». В суд Чабанова обратилась только спустя десять лет — в 2013 году — и получила отказ на том основании, что документ, который она оспаривает, устарел. Тогда Чабанова запросила новый. В нем чиновники вновь указали на разночтения между «погиб» и «умер».
На одно из заседаний Чабанова пришла со словарем Ожегова. Указав на присутствующее в нем выражение «умереть за Родину», она пыталась доказать, что слова «умер» и «погиб» синонимичны — поскольку в армии умирают именно что за Родину. В итоге суд постановил, что юридически значимым обстоятельством является именно смерть на военной службе, а не обстоятельства этой смерти. В апелляционной инстанции чиновники проиграли. Через некоторое время удостоверение отказались выдать также отцу Чабанова — по тем же самым причинам. Мужчина тоже подал в суд — и тоже выиграл.
Некоторые судьи прямо пишут в своих решениях, что никакой разницы между двумя словами нет. Так, в 2012 году Верховный суд Калмыкии обратил внимание на само название 21-й статьи закона о ветеранах, в котором слово «умерших» стоит в скобках после «погибших»: в итоговом апелляционном определении сказано, что закон эти понятия не различает.
Случаи, когда семьи погибших солдат проигрывали тяжбу, не так уж и редки. Из 41 судебного решения, проанализированного «Медузой», таких семь. Один из примеров — дело служащего Алексея Дуракова, умершего 20 лет назад в воинской части в городе Вязьма Смоленской области. Его родители получили удостоверения, необходимые для выплат, однако потом чиновники решили, что совершили ошибку, — и стали возвращать документы через суд. Грибановский районный суд Воронежской области согласился с тем, что смерть «не связана с исполнением обязанностей военной службы». За день до дембеля Дураков, судя по документам, ушел в самоволку вместе с сослуживцем — поехал на велосипеде в соседнюю деревню, чтобы проведать знакомых девушек. По дороге их сбил автомобиль, Алексей погиб, о судьбе его товарища в вердикте не сообщается. Мать убеждена, что сына убили, но на решение суда ее мнение не повлияло.
Порой суды выносят противоречивые вердикты в схожих обстоятельствах. Так, в 2014 году мать военнослужащего из пермской Губахи сумела добиться выдачи удостоверения через суд, а два года спустя родителям Андрея Шлычкова из башкирского города Мелеуз суд в том же отказал. В обоих случаях речь шла о самоубийстве — однако если пермский суд безоговорочно встал на сторону матери, то башкирский зацепился за все те же слова. В решении говорится: «Из буквального значения слов „погибший“ и „умерший“ следует, что погибшим при исполнении обязанностей является лицо, смерть которого наступила сразу в результате увечья». Андрей Шлычков прослужил в вооруженных силах всего три месяца; 7 марта 2016 года его нашли повешенным на дереве в воинской части в поселке Тоцкое Оренбургской области.
Разночтения между «умер» и «погиб» — не единственный стилистический момент, который может влиять на размер или сам факт получения государственных компенсаций. Например, пенсии по потере кормильца (это еще один тип выплат) зависят от заключений военно-врачебных комиссий и конкретно — от того, какая в них указана причина смерти. «Военная травма» и «заболевание, полученное в период военной службы» означают разные суммы пенсий; «Медузе» известны случаи, когда из-за отсутствия записи о военной травме родственникам погибших солдат отказывали и в ежемесячной компенсации, положенной по закону.
Руководитель центра соцобеспечения пермского краевого военкомата Николай Мишин утверждает: именно заключения военно-врачебных комиссий, а не формулировки в командирских приказах важны при назначении любых выплат. В качестве иллюстрации своего тезиса он приводит случай, который произошел, когда Мишин сам служил в армии: по его словам, некий прапорщик в новогоднюю ночь «нажрался и захлебнулся в своих отходах, хотя был на посту». Как рассказывает Мишин, в заключении комиссии было написано «военная травма», и его близким назначили максимально возможную выплату.
Умерший в нерабочее время
Несмотря на слова Мишина, почти во всех случаях, известных «Медузе», проблемы у родственников начинались не с заключений военно-врачебных комиссий, а с выписки из приказа командира воинской части об исключении военнослужащего из списков личного состава. Приказ этот выпускается на основе медицинского свидетельства о смерти солдата, которое составляют военные судмедэксперты.
Раньше в форме выписки фигурировало именно слово «погибший». Типовую фразу закрепил приказ министра обороны 1999 года, и звучала она так: «Рядового Павлова Ивана Ефимовича, механика-водителя 2 танковой роты, погибшего ___ _________ 200__ г. в результате автомобильной катастрофы, исключить из списков личного состава воинской части и всех видов обеспечения». Как говорит юрист правозащитной организации «Гражданин и армия» Арсений Левинсон, в 2009 году этот приказ отменили, и замены ему так и не появилось. При этом шаблонный текст в официальных бумагах почти не изменился — кроме одного обстоятельства: слово «погибшего» заменилось на «умершего».
«Медуза» обзвонила несколько военкоматов и военных частей по всей России. Все собеседники считают, что разница между понятиями «умер» и «погиб» есть, однако четких критериев их различия никто предложить не смог.
Так, Константин Кесаев, врио заместителя командира североосетинской воинской части 20634, предположил, что «умер» — это одна статья выплат, а «погиб при исполнении» — другая, затруднившись объяснить, в чем содержательное отличие двух формулировок.
Похожее мнение у другой собеседницы из той же части, ответившей по общему телефону и назвавшей лишь свой позывной — «Несекретка». «Погибший — это когда он при какой-то боевой задаче погиб, — считает она. — А умерший — он, может быть, в нерабочее время вышел с территории части, шел домой и с ним что-то произошло».
«Погиб — это если при выполнении обязанностей, а умер — в быту, — утверждает представитель командования части в центральной России, попросивший не указывать свое имя и номер части. — И командиры, чтобы их за жопу не взяли, что на их части много денег уходит, пишут „умер“, а не „погиб“».
Похожим образом рассуждают и чиновники, с которыми удалось поговорить «Медузе». Так, специалист пермского министерства соцразвития, проигравшего в суде Любови Борзовой, сообщила, что ведомство выдает удостоверение только в случае, если в документах указано, что военнослужащий погиб.
— А если написано: «Умер. Смерть связана с исполнением обязанностей военной службы» — дадите удостоверение?
— Но он же не погиб при исполнении обязанностей военной службы. Смерть с чем связана? Он мог заболеть — и из-за этого умереть, правильно? Мог получить какое-то ранение. А мог повеситься.
— Есть решения судов, и в них говорится, что важна только связь смерти с исполнением обязанностей службы. А «умер» или «погиб» — неважно.
— Но суд ведь может принять разные решения, правильно?
В новочебоксарском управлении пенсионного фонда (он тоже проигрывал суд матери солдата) также сообщили, что слово «погибший» повлечет за собой выдачу необходимых для получения компенсаций документов «без проблем». В отличие от слова «умерший».
«С 2000 года у нас в государстве наконец-то начали считать деньги», — объясняет старпом начальника отделения по работе с гражданами военкомата Пермского края Татьяна Смольская. Ее ведомство, с одной стороны, дублирует слова из командирских приказов в похоронках, с другой — принимает заявления на некоторые выплаты от семей военных. Чиновница уточняет: когда есть решение суда о выплате, его приходится исполнять. Однако в последующих случаях, если, например, не будет записи о «военной травме», военкомат вновь будет отказывать обратившимся за компенсацией. Этого, по словам чиновницы, требует закон. «Мы сами не имеем права нарушить законодательство, а судья — пожалуйста», — объясняет Смольская.
«К нам приезжают ревизоры, прокуратура — кто хочешь, — продолжает сотрудница военкомата. — Проверяют законность оформления [компенсаций]. Вы что думаете, мы что хотим, то и назначаем? Нет! И если мы нарушили, знаете, все деньги будут выдираться с того человека, который подписал. Есть закон, а есть справедливость. Слышали? Так вот, они не тождественны».
Семьи погибших военнослужащих получают выплаты не только от государства. Две единоразовые выплаты — почти 4 миллиона рублей и более 2,5 миллионов — по закону совершают страховые компании, для которых командиры воинских частей готовят отдельные справки. Форму этих справок министерство обороны за последние годы переутверждало несколько раз. Во всех вариантах есть формулировки «погиб (умер)» и «гибель (смерть)»: в этих случаях военные никакой разницы в словах не видят.
Экономика незнания
Одна из главных организаций, ответственных за расчеты с семьями погибших военнослужащих, — это Пенсионный фонд. Он начисляет два типа выплат. Во-первых — пенсию нетрудоспособным членам семей «погибших (умерших) военнослужащих в период прохождения военной службы по призыву в качестве солдат, матросов, сержантов и старшин» (такова формулировка 166 федерального закона). Во-вторых, ту самую ежемесячную денежную выплату, которая «распространяется на членов семей военнослужащих, погибших при исполнении обязанностей военной службы».
Как сообщили «Медузе» в Пенсионном фонде России, первую выплату — ее в том или ином размере начисляют независимо от формулировок в документах — сейчас в России получают чуть более 46,5 тысячи человек; в прошлом году на эти выплаты ушло около 6 миллиардов рублей. Ежемесячную же выплату в прошлом году начисляли 24 414 россиянам, которые получили 422 миллиона рублей. Таким образом, нетрудоспособных членов семей умерших военных почти в два раза больше, чем просто членов семей погибших военных.
Юрист «Гражданина и армии» Арсений Левинсон убежден: подавляющее большинство людей, получающих отказ в компенсациях, просто не идут в суд. «Во-первых, люди не обладают достаточной юридической грамотностью, а найти доступную профессиональную помощь непросто, — поясняет он. — Во-вторых, граждане просто не знают, что отказ мог быть незаконным».
Любовь Борзова говорит, что за десять лет ни разу не встретила понимания среди чиновников и военных — по ее словам, к ее льготам и компенсациям они относятся так, будто средства надо взять из собственного кармана. Большая часть денег, которые Борзова после выигрыша в суде с прошлого года получает от государства, уходит на лекарства: после смерти сына начали отказывать ноги. Несмотря на это, женщина продолжает сотрудничать с краевым Комитетом солдатских матерей, старается делиться своим опытом с другими родителями. Как и она когда-то, некоторые их них просто ничего не знают о положенных льготах и выплатах.
В беседе с «Медузой» Борзова почти не говорит про сына в прошедшем времени. «У меня сын и две дочери», — перечисляет она. Показывает грамоты Захара по каратэ-до, перечисляет международные турниры, на которые ездил ее «ребенок». На днях Захару исполнится 31 год.
дмитрий гудков Пора валить политика
Дмитрий Гудков уехал из России
Дмитрий Гудков - депутат госдумы VI созыва (с 2011 по 2016 год), сын полковника ФСБ в отставке Геннадия Гудкова, депутата госдумы III, IV, V и VI созывов (с 2001 по 2016 год).
полиция Тюмень Россия много букв песочница политика
Полицейские приковали женщину к ограде могилы наручниками
Оксану Аитову из села Ярково Тюменской области в конце октября полицейские увезли из собственного дома на кладбище. Там сотрудники МВД избили мать двоих детей, пристегнули наручниками к оградке одной из могил и угрожали бросить на ночь, если она не подпишет признание в краже телефона. Пытки на кладбище полицейские, смеясь, называли "детектором лжи"."Была уверена – с кладбища домой уже не вернусь"
24 октября Оксана была у знакомой, отмечали ее день рождения. Ушла она раньше всех, потому что нужно было уложить спать двух маленьких детей. В 9 часов вечера в дом без стука зашли двое полицейских.
– Двери у нас всегда открыты, но они даже не постучали. Один участковый и один оперативник. Это я позже узнала, в тот момент они не представились. Просто сказали, что я должна одеться и ехать с ними в отделение. Что у знакомой, которая праздновала день рождения, пропал телефон, а так как я ушла первая – подумали на меня. На расспросы мужа о том, разве этого достаточно, чтобы задерживать человека, что мать маленьких детей на ночь увозить не следует, – они заявили, что иначе "будет хуже".
Сказали, мол, если вы так уверены в невиновности, она быстренько пройдет детектор лжи и вернется домой, – вспоминает Оксана.
На самом деле полицейские, по словам Аитовой, повезли ее не в отделение, а на кладбище, где пристегнули наручниками к ограде.– Сестра – мусульманка, женщине на кладбище по исламу категорически нельзя заходить, – говорит брат Оксаны Артур Аитов. – Поэтому Оксана, когда поняла, куда они ее завели, попыталась выбежать за забор. Оперативник ее поймал и начал бить, от удара в грудь сестра чуть сознание не потеряла. Потом притащил к оградке могилы и пристегнул наручниками. Это каким изощренным садистом надо быть, чтобы с человеком так обращаться, тем более с женщиной?Сама Оксана признается, что в тот момент была уверена – с кладбища домой уже не вернется:
Следы от наручников на руке Оксаны Аитовой
– Этот оперативник угрожал, что так пристегнутой меня и оставит, а сами они уедут. Говорил: "А это и есть твой детектор лжи!" Если честно, я не знала, что страшнее – с этими бандитами оставаться или на кладбище на ночь привязанной. Но понимала, что в отделении я хотя бы других людей о помощи смогу попросить. В итоге где-то через час они все-таки привезли меня в полицию, но там вместо помощи меня продержали еще сутки. Ночью опрашивала следователь-женщина, на следующий день – другой следователь, мужчина. По кругу – одни и те же вопросы, потом – в камеру, слова про издевательства – мимо. Всю ночь, весь день в холоде, голодная. Отпустили только потому, что та знакомая на следующий день позвонила в полицию и сказала, что телефон нашла в одеяле на своей постели.
Домой Оксану отпустили только к вечеру следующего дня.– Когда я сказала, что так этого не оставлю, – тот наглый оперативник только посмеялся: "Ты ничего не докажешь!", а брату позже в лицо сказал, что меня же и обвинит по статье о клевете. Я даже засомневалась на время – меня же выпихнули из отделения, как будто меня там никогда и не было. Никаких документов, никакого подтверждения, что меня опрашивали, в чем-то подозревали. Даже в дежурке – ноль следов. Сначала даже никому не рассказала об этом – такое унижение и страх! Потом дядя, он бывший милиционер, тоже живет в Ярково, узнал, настоял, чтобы я в Следком заявила, успокоил, убедил, что только огласка поможет обезопаситься. Но оказалось все не совсем так.
Заявление Оксаны Аитовой в прокуратуру Тюменской области
В местном Следкоме у Аитовой отказались принять заявление на полицейских, заявив, что "не видят нарушения".– Они сказали, что дело против меня закрыли: "Так чего же еще расследовать?" Улыбнулись и выпроводили, – вспоминает Аитова. – На бумаге не отметили, только на словах. А я и не знала, что нужно требовать письменного отказа. Еще из-за этого я не получила сразу направление на судмедэкспертизу. Потому что в суде же примут только ту, что сделали по направлению от СК. Ничего этого не знала."Предлагают любые деньги"По словам Артура, дядя Аитовых настоял на том, чтобы Оксана поехала с ним в Тюмень (расстояние больше ста километров) и заявила о побоях и истязании полицейскими в СК области. Там заявление наконец приняли и дали направление на медэкспертизу спустя почти две недели после побоев.
– Дядя Альберт еще депутата знакомого подключил. Еще в сетях эту историю с кладбищем стали активно репостить. У них не было другого выхода – не могли не принять, – рассказывает Артур. – А в селе бесполезно – там же не полиция, а чистые бандиты, мафия. Они живут в этом поселке, тут же работают. Начальство "забыло" про них, толком никаких проверок. В советское время, когда была милиция, работали люди на совесть более-менее. А сейчас они чувствуют полную безнаказанность. Они в селе бесплатно где хотят, там и обедают. Люди обычные – все под ними. А их самих никто не трогает. Когда только пришел ковид, в селе закрыли все кафешки, но те, с которыми "общались" полицейские, работали.Я, когда узнал о случившемся с сестрой (на третий день только от чужих людей узнал), конечно, был шокирован, но не удивился.
Вы думаете, только с ней такое произошло? Да у каждого в районе есть родные или близкие друзья, попавшие вот под такой "детектор лжи". Но все молчат, потому что боятся – и не без оснований, ведь эти беспредельщики живут рядом, а полиция или Следком региона – далеко, до них еще достучаться надо. Если бы не дядя, сестра тоже повозмущалась бы в кругу семьи и затихла. Ходила бы только и вздрагивала. У нее и так эпилепсия, а сейчас вообще кошмар – панические атаки и приступы один за другим. Машина какая-то проедет или постоит возле дома, может, таксист адресом ошибся, а она уже мне звонит, боится.Оксана Аитова говорит, что даже сейчас после того, как Следком завел дело по факту превышения должностных полномочий (ст. 19.3 УК РФ), она боится выходить на улицу одна.
– Я до сих пор вздрагиваю от любого шума и не могу спать по ночам. Боюсь, что что-то случится с моими детьми. Они же мне угрожали, "уговаривая" забрать заявление. В красках расписали, что может случиться со мной, моими родными. Конечно, я эти угрозы восприняла всерьез, учитывая, что они сделали о мной, – говорит Оксана Аитова. – Ко мне напрямую и к родным обращались родственники и знакомые оперативника, который меня избил.
Приходила жена одного из них, предлагала деньги за то, чтобы я отказалась от заявления. Намекала, что, если не хочу "по-хорошему", пострадаю не только сама. Отказала. Пришла второй раз – сумма в два раза больше. Сейчас они вообще "любые деньги" готовы заплатить. Да, мы люди небогатые (когда полицейский "выбивал" показания, так и говорил: "Дом у тебя простенький, телефон старый – почему бы тебе и не украсть чужой?"), но и деньги нам такие не нужны. Я хочу добиться одного – чтобы они перестали избивать и угрожать людям. Хочу перестать бояться за себя, за детей.Брат и дядя Оксаны подтверждают – "намеки" и звонки продолжаются до сих пор.– Звонят люди всякие, например, бывшие начальники, действующие начальники: давай решим этот вопрос, любую сумму предлагали. Я говорю: "Нет. Не вам решать, не вашу сестру вывезли". – "Так они не знали, что это ваша сестра". – "Какая разница, чья сестра? Ни с кем нельзя так обращаться!" Сейчас уже и тон сменили: "Не хочешь договариваться – смотри", – рассказывает Артур. – Но мы уже уверены, что от наказания им не уйти.
Доказательства железобетонные нашли – они сами себе яму вырыли, когда оба заявили, что близко к кладбищу сестру не привозили. Мы живем в каком веке?! Есть же биллинг телефонов – данные операторов подтвердили, что в указанное сестрой время оба были на кладбище.В пресс-службе СК по региону редакции подтвердили, что по факту происшедшего в селе Ярково заведено уголовное дело о превышении должностных полномочий представителями власти. Назвать имена подозреваемых в ведомстве отказались.
Вторжение в Украину 2022 Украина Россия Беларусь #Мая Беларусь разная политота политика
Сводка о состоянии вооруженных сил Беларуси и ситуации на границе с Украиной на данный момент
В дополнение к посту от Робин Гуда http://polit.reactor.cc/post/5213315 и моему более раннему посту http://polit.reactor.cc/post/5208861
Итак, по информации от партизан Гаюна текущие военные учения на территории Беларуси продлены до 4 июня.
Также стоит отметить, что участились случаи ночных учений на полигонах, а также наблюдается увеличение лётной активности вертолётов. Отрабатывают манёвры, посадку на различной местности. Вертолёты замечены на полигоне Борисовский и на военном аэродроме Осовцы. Ранее в этих местах вертолётной активности не наблюдалось. Кроме того, участились тренировки высадки ВДВ.
ВСУ опубликовали доклад о ситуации на фронте, а также на границе с Беларусью
По информации ВСУ сейчас на беларуско-украинской границе находится около 7 батальонов ВС РБ. Все они расположены на Полесском и Волынском направлениях. Не пропадает никуда угроза авиационных и ракетных ударов.
Также, ВС РФ усиливают подразделения на Северском направлении, из-за чего ВСУ вынуждены держать значительную группировку войск на границе с Брянской и Курской областями.
Отличный комментарий!