в рамках закона

Депутат Госдумы от «Единой России» предложил запретить наблюдателям ездить на выборы в другие регионы.

Ссылка на источник.

Журналистка Софико Арифджанова встала с плакатом «Нарусова, а так, ок?» у здания Совета Федераций в мехах и нарядном платье, об этом она сообщила на своей странице Facebook.

  Ее акция стало ответом на заявление сенатора Людмилы Нарусовой о том, что одиночные пикеты около здания Совфеда должны быть запрещены.

  «Когда я вижу каких-то маргинальных людей около Совета Федерации с непонятными требованиями, которые ну вообще ни в какие рамки не укладываются, то неприятно это. Понимаете, прямо на ступеньках Совета Федерации стоят какого-то бомжового вида люди с требованиями», — говорила Нарусова на заседание комитета СФ.

Пандемия все спишет

 

Депутаты предложили придать законопроекту о вынужденной коррупции обратную силу

Комитет Госдумы по местному самоуправлению поддержал правительственный законопроект, позволяющий освобождать чиновников, депутатов, судей и других представителей власти от ответственности за коррупционные нарушения, совершенные «по вынуждающим обстоятельствам». К таким обстоятельствам члены комитета относят пандемию коронавируса, из-за которой чиновники не могут вовремя подавать сведения о доходах и сообщать о конфликте интересов. Кроме того, депутаты считают, что законопроекту нужно придать обратную силу, чтобы срок освобождения от ответственности начинался с 1 марта 2020 года.

Комитет Госдумы по местному самоуправлению дал положительное заключение на внесенный правительством в декабре 2020 года законопроект, предусматривающий освобождение представителей властей от ответственности за вынужденное нарушение антикоррупционных запретов.

Напомним, эта инициатива предусматривает освобождение от наказания в случае, если несоблюдение ограничений и запретов, требований о предотвращении или об урегулировании конфликта интересов и неисполнение обязанностей, установленных в целях противодействия коррупции, признаются следствием «находящихся вне контроля затронутого ими физического лица чрезвычайных и непредотвратимых обстоятельств, которых… нельзя было ожидать или избежать либо которые нельзя было преодолеть». Это, в частности, стихийные бедствия, пожар, эпидемии, забастовки, военные действия, теракты, а также запретительные или ограничительные меры, принимаемые госорганами, в том числе иностранными.

Поправки вносятся в несколько законов и распространятся на судей, депутатов всех уровней, сенаторов, членов избиркомов с правом решающего голоса, сотрудников таможни, прокуратуры, Банка России, военнослужащих, глав муниципалитетов и местных администраций, госслужащих и т. д.

Определять, действительно ли человек не смог выполнить антикоррупционные правила в силу непреодолимых обстоятельств, будет комиссия по соблюдению требований к служебному поведению.
В пояснительной записке говорится, что законопроект подготовлен во исполнение Национального плана противодействия коррупции на 2018–2020 годы, утвержденного президентом еще в июне 2018 года.

Комитет по местному самоуправлению как соисполнитель по этому законопроекту поддержал документ, подчеркнув его актуальность во время пандемии и вызванных ею ограничений. Как поясняют депутаты, несмотря на то что в апреле 2020 года президент из-за коронавируса перенес своим указом срок подачи деклараций о доходах с апреля на август, для большого круга лиц этот срок устанавливается в федеральных законах и не может быть изменен указом. Законопроект же позволяет подать сведения в течение месяца после прекращения внезапных обстоятельств.

При этом, говорится в заключении, в проекте необходимо также учитывать, что в условиях, когда органы власти закрыты или переведены на удаленную работу, обязанность уведомить работодателя о невозможности исполнить требования законов с приложением документов, подтверждающих факт наступления обстоятельств непреодолимой силы, тоже может вызвать затруднение. Поэтому комитет предлагает разработать форму уведомления на бумажном носителе, представляемую в случае невозможности исполнить антикоррупционные требования.

Кроме того, депутаты считают возможным «в сложившихся обстоятельствах при принятии этого законопроекта рассмотреть возможность придания ему обратной силы и распространить его действие на правоотношения, возникшие с 1 марта 2020 года».

Воздержавшийся при голосовании член комитета Денис Парфенов (КПРФ) пояснил “Ъ”, что в проекте есть рациональное зерно, так как депутаты, особенно муниципальные, часто становятся жертвами «нашего бюрократического государства». С другой стороны, проблема коррупции в российском обществе стоит остро, а эта инициатива выглядит как уступка коррупционерам, отметил коммунист. Ранее о том, что риск использования новых норм для ухода от ответственности действительно существует, говорил “Ъ” и управляющий партнер санкт-петербургского офиса коллегии адвокатов Pen & Paper Алексей Добрынин.

Профильный комитет Думы по безопасности и противодействию коррупции правительственный законопроект пока не рассматривал. Как сообщили “Ъ” в комитете, в повестке ближайшего заседания его тоже нет, а согласно примерной программе работы, документ планируется рассмотреть в марте.


https://www.kommersant.ru/doc/4684461

Мы полицаи, спокойно... Тьфу, из милиции, то есть.

P.s.

Все, кто за меня беспокоился ввиду затяжного молчания: сегодня, вероятно, рожу пост по этой теме. Скажу лишь, что я был в Дроздах в это воскресенье, был свидетелем стрельбы, избиений, задержаний, засад и избежал задержания только потому, что быстро думал и ещё быстрее делал. Это событие произвело на меня неизгладимое впечатление: на улице я держался холодно и стойко, ибо надо было миновать все кордоны с товарищами, но как только оказался дома то чем дольше отходил -- тем хуже мне становилось морально и физически. Сейчас я все ещё нахожусь под впечатлением от всего этого, поэтому брал перерыв от политики и новостей на дня два и теперь возвращаюсь с привычный ритм, однако со свойственным социальным и гражданским дискомфортом от того, что со дна не просто стучат, а бьют отбойным молотком. Но борьбу продолжать я все равно решительно настроен и потому делаю то, что считаю нужным и необходимым. Однако, признаюсь честно, с каждым днём мне все сложнее сдерживать свое человеческое естество в рамках профессиональной этики и верности принципам. 

Кое-какой закон

Как вы знаете, сейчас особое значение получила политкорректность. Так вот, в рамках усиления политкорректности у нас в Германии было решено запретить употребление кое-каких фраз. Эти фразы по мнению парламентариев оскорбляли афро-германцев, тюрко-германцев и, что самое страшное, иудео-германцев. Соответственно, произносить, а тем более писать эти фразы оказывалось совершенно недопустимо. Но их, несмотря на многочисленные призывы, всё равно упорно писали и произносили.

Мы, германцы всех национальностей, славимся своей законопослушностью, поэтому единственное верное решение в наших условиях – принять закон о запрете написания и произнесения вслух кое-чего. И такой закон, что характерно, был принят. Законопроект за авторством Ганса Штутгарта говорил о недопустимости употребления в СМИ и разговорах сами понимаете каких фраз. Однако в первом варианте закон хотя и вступил в силу, но упорно не желал работать. Дело в том, что он говорил исключительно о «фразах, оскорбляющих достоинство ряда негермано-германцев», и на первом же суде возникла неприятность: разошлись мнения. Ответчик считал, что произнесённая им фраза никого не оскорбляет, а адвокат истца утверждал обратное. На это ответчик предположил, что адвокат истца заинтересован в выигрыше дела, поэтому экспертом в данном вопросе выступать не может. Пришлось произвести следственный эксперимент: набрать группу негермано-германцев и в течении двух часов произносить в их адрес сказанное ответчиком. Мнения разошлись и в этой группе тоже. Часть негермано-германцев по-немецки не говорила, поэтому на данные фразы не оскорбилась. Вторая часть языком владела, поэтому в большинстве своём оскорбилась и подала в суд на следователя-экспериментатора.

Данный прецедент показал, что в подобном виде закон вызывает проблемы с трактовкой. А именно, при каждом судебном процессе придётся проводить описанный следственный эксперимент, что ставит под удар эксперта, но оправдывает подсудимого – он-то ведь потом сошлётся на субъективность выводов по результатам эксперимента.

Иными словами, закон требовалось довести до ума. И Ганс Штутгарт доработал его до более современного вида, перечислив все варианты фраз, которые запрещалось говорить и писать. Закон был принят и сразу после его принятия все парламентарии, участвовавшие в обсуждении, включая Ганса, были арестованы по подозрению о нарушении только что принятого закона – присутствовавшие в зале свидетели подтвердили, что Ганс и прочие неоднократно произнесли запрещённые фразы, а сам Штутгарт их даже написал.

Очень скоро состоялся суд и подсудимые были признаны виновными. Но адвокат Ганса не растерялся и подал в суд на судью же – за произнесение запретных фраз во время оглашения приговора. А заодно и аппеляцию – во время судебного процесса судьёй ведь был нарушен закон. Ситуация осложнилась. Состоялся следующий суд, на котором был осуждён прежний судья, а его адвокат подал в суд на нынешнего. И аппеляцию вдобавок. Число подсудимых множилось, ибо порочная цепочка казалась неразрываемой. Уже семь судей находились под тяжёлым мечом пестуемой ими же Фемиды. Однако восьмой по счёту судья нашёл отличный выход из ситуации. Он принял решение о невиновности Ганса и группы парламентариев, поскольку закон обратной силы не имеет, а все они произносили запрещённое ещё до того, как был принят закон. Но судьи-то произносили запрещённое уже после, поэтому все они виновны и должны отправиться в тюрьму.

При оглашении приговора мудрый судья избежал произнесения запрещённого, просто сославшись на номер закона. И всё было бы хорошо, но один из адвокатов осуждённых судей подал иск и на мудрого судью тоже, поскольку тот в явном виде дал ссылку на то место, где прямым текстом были написаны запрещённые фразы, что тоже считалось незаконным, согласно этому самому закону.

В это время заворожённая чредой процессов публика делала для себя далеко идущие выводы. А именно, всеми силами избегала употребления кое-каких фраз. Причём, избегание касалось в том числе и публикации новоявленного закона. Ведь любой информационный орган, опубликовав данный закон, автоматически его бы и нарушил. Ровно то же самое творилось и в типографиях, куда поступило распоряжение напечатать новый уголовный кодекс. Во-первых, печатать его и садиться за это в тюрьму дураков не было, а во-вторых, не было и дураков посылать в типографию макет уголовного кодекса с законом, за перепечатывание которого можно сесть. Фактически закон существовал в единственном экземпляре – том самом, который написал Штутгарт.

На распоряжение напечатать и донести до сведения народа, поступали расплывчатые ответы «мы отказываемся, поскольку там есть кое-какой закон о кое-чём». Все понимали, какой и о чём, но делать ничего не желали. Весть о законе, в результате, распространялась исключительно устно и исключительно в виде намёков на «кое-что». Только что запрещённые фразы, которые предполагалось исключить из лексикона, неожиданно стали самыми популярными, хотя и непроизносимыми. Теперь негермано-германцы обижались уже на само словосочетание «кое-что». И хотя его пока ещё произносить не запретили, народ предвосхитил развитие событий и «кое-что» стало тоже «незаконным». В смысле, перешло в разряд табуированной лексики. Для него придумали эвфемизм «сами знаете что», для этого эвфемизма, в свою очередь, «понятно что», для него – «ну, вам ясно», для него «оно самое», а для «оного самого» – «фраза». Дальше идти уже было некуда, поскольку становилось понятно, что в разряд табуированной лексики через некоторое время попадут все слова и словосочетания немецкого языка. Так, последний эвфемизм привёл к тому, что даже учителя немецкого на своих уроках были вынуждены объяснять материал в основном намёками, избегая некогда научных, а теперь табуированных, терминов.

По этой причине закон снова был направлен на доработку. В него включили уточнение: «незаконно употреблять кое-какие фразы везде, кроме как в этом законе». Заодно уточнили, что эвфемизмы не являются этими самыми фразами и ответственности за их произнесение нет. Последнее вызвало волну манифестаций негермано-германцев, которые требовали повторного запрета эвфемизмов на основании того, что всем понятно, что они обозначают, а это оскорбительно. Первое же оказалось недостаточным, поскольку сложилась парадоксальная ситуация, при которой закон можно печатать, но на него нельзя ссылаться. На манифестации временно закрыли глаза, а закон дополнили ещё: «...кроме как в этом законе и ссылках на него». Чуть позже, по всё тем же причинам технического характера, было разрешено и цитирование закона. Но решённые технические проблемы обернулись новыми юридическими: теперь подсудимые все как один утверждали, что в своих речах они вовсе не говорили запрещённое, а просто цитировали закон. Появился даже речевой оборот: «согласно закону, нельзя сказать, что кое-кто – кое-кто». Именно в такой форме негермано-германоненавистники выражали свои мысли и это оказывалось совершенно легальным.

Закон снова уточнили. Теперь цитировать закон разрешалось только лицам, находящимся при исполнении. Это вызвало волну манифестаций уже со стороны германо-германцев. Они требовали отмены закона, который, во-первых, даёт самому себе особые права, несовпадающие с правами граждан Германии, а во-вторых, теми же правами наделяет небольшую группу людей, которым, по мнению германцев, и так слишком жирно. Такой закон, соответственно, недемократичен и должен быть отменён во избежание.

Таким образом, действие закона было приостановлено, вплоть до его окончательного уточнения. Которое продолжается и по сей день. Закон на данный момент по объему занимает почти тысячу страниц – именно столько требует учёт всех нюансов и возможных коллизий. Его планируется выпустить отдельным томом к уголовному кодексу, а некоторые даже предлагают сделать этот закон отдельным кодексом. На кафедрах некоторых университетов уже введена специальность «законоведение закона о кое-чём». Введена впрок – когда закон доработают, такие специалисты будут весьма востребованы. А мы, германцы всех национальностей, с нетерпением ждём, чем же эта бодяга закончится.