Интервью работа

Откровенный разговор с высокопоставленным офицером ВСУ

По всему периметру линии противостояния на Донбассе бои продолжаются, несмотря на перемирие. Гибнут люди, в том числе мирные граждане. Корреспонденту «Русского Репортера» удалось подробно и откровенно поговорить с боевым украинским офицером, занимающим значительную должность в штабе АТО о войне и перемирие, своих и чужих гражданах на этой войне и о стремлении закончить это безумие.  — Какие настроения сейчас у офицеров украинской армии? — Не думаю, что кого-то из них тешит война. Находясь постоянно в военной среде, мало кто испытывает позитивный настрой. Думаю, что прослойка командного состава, которая постоянно находится на передовой, уже четко определила для себя – будут стрелять в них, будут стрелять в ответ и они. А идти вперед в атаку… ну, никто не собирается этого делать и никому это не надо. Порядочные люди, у которых сохранились достоинство и честь2, просто с нетерпением ждут разрешения этой ситуации и надеются на то, что в нашей стране хватит интеллекта и политической воли для того, чтобы прекратить этот бред и вакханалию, эту братоубийственную войну. — А вы можете назвать людей во власти, способных повлиять на такое разрешение этой ситуации? — Персонализировать этих людей очень сложно. Мы наблюдаем здоровые тенденции, но, к сожалению, критической массы идиотических решений намного больше. В ней и вязнут здоровые тенденции. А также в популизме и кровопролитии бестолковом. Сейчас у большинства политиков превалирует лозунг – «Война до последнего украинца». А это потому, что они незаконно заняли нишу в обществе – поднялись сначала на крови Майдана, что усугубили впоследствии кровью солдат и офицеров, которых они загубили на войне с Донбассом. — Говорят, что эта война – война России и Америки. Что вы об этом думаете? — Я, как солдат, могу подискутировать на эту тему, но на самом деле, хочется домой. Каждый солдат хочет вернуться к нормальной прогнозируемой человеческой жизни. Никому не хочется снова и снова плодить жертвы, без конца стрелять, что-то доказывать при помощи смертей. Может, это – мое частное мнение, но я, по крайней мере, вращаюсь в том кругу людей, которые его разделяют… Сейчас непростые вопросы, наверное, роятся в голове президента Порошенко. В голове у начальника штаба. В голове командира, который стоит на передовой. Все непросто. Ситуация уже слишком обильно полита кровью. — Но обычному человеку кажется, что войну прекратить легко. Для этого всего лишь требуется соблюдать условия Минских соглашений. — Какой-то человек вступил в добровольное подразделение ДНР и ЛНР, приехав из Дальнего Востока. Какой-то пошел в добровольческий батальон из Сумской области. Теперь они каждый божий день друг в друга стреляют. Как могут они одномоментно понять и принять условия соглашения? Если до этого были убитые товарищи, покалеченные сослуживцы. Вот это все можно двумя словами политиков прекратить? — А можно отвести тяжелые орудия? Отвести людей на такое расстояние, откуда они друг в друга не попадут? — Если бы все было так просто, все войны прекращались бы после заключения мировых соглашений. Но история знает немало соглашений, к которым приходили сытые политики в уютных кабинетах. Выходя из этих кабинетов, они фотографируются перед журналистами, дают сладострастные интервью – теперь там, где были минные поля, завтра зацветут ромашки. Только почему-то ромашки не цветут. А потому, что каждая война имеет определенные стадии. А солдаты могут идти на поводу собственных эмоций – кто-то не прощает смерть товарищей, кто-то считает понесенные потери невосполнимыми, четко идентифицируя того, кто в этих потерях виноват. Но и с той, и с другой стороны все устали от войны. Люди, которые хоть раз принимали участие в вооруженном конфликте, когда приходилось стрелять им, и стреляли в них, понимают, что на войне не действуют законы логики. Война – сложный процесс, и нельзя надеяться, что она будет развиваться по каким-то планам, которые разрабатываются в генштабе. — А в какой стадии война находится сейчас? — Это очередной этап вялотекущей шизофрении. Те, кто никогда не был профессиональными солдатами, взяли в руки оружие еще год назад – а на войне год это очень много – и поняли, что им это состояние очень нравится. Они уже начали видеть в этом свои плюсы. А профессиональный солдат, который знает о последствиях первого выстрела, понимает, что мир любой ценой уже никому не нужен. — Никому-никому? — Офицерам точно . — А кого вы имеете в виду, говоря – «те, которые никогда не были профессиональными солдатами»? — Обе стороны. И там, и там есть люди, которые поняли, что оружие дает возможность занять какую-то презентабельную нишу в обществе, чего гражданская жизнь в мирное время им не давала. Для этой прослойки населения оружие – небывалая возможность. Кому-то из них просто нравится чувствовать себя крутым парнем, прикрываясь какими-то идеологическими целями. Они себя мыслят в роли воинов света, которые только тем и заняты, что несут добро. Правда, с автоматом в руках… — Вы и украинские добровольческие батальоны сейчас имеете в виду? Разве вы с ними не на одной стороне? — Те добровольческие батальоны, с которыми лично я сталкивался, шли с нами плечом к плечу. Они делали свою работу честно, не занимались всякими побочными вещами, которые сопровождают любую войну. Но я знаю, что существуют и другие примеры. Все добровольческие подразделения влились в силовые структуры – Нацгварию, МВД, к СБУ кто-то из них примкнул. — А вы поддерживаете вливание в свои ряды тех, кто еще год назад был очень далек от вышеперечисленных структур? — Прерогатива давать оружие в руки определенной категории людей должна оставаться за государством. Добровольческие батальоны, скорее, были криком души общества. Но, наверное, пришло время когда под их существование нужно подвести законодательную базу. Есть закон, и он четко приписывает наказание за нарушение тех или иных норм. К добровольческим сообществам это тоже относится. Но создание такой базы – это сложный общественный и политический процесс. — Россия в данных момент выступает в образе кого – агрессора, миротворца? — Я вообще о России не думаю. Мне и без нее есть о чем подумать. — Например, о чем? — О людях, за которых я несу ответственность. — А разве солдат не должен понимать, с кем он сражается? — Я понимаю, с кем я сражаюсь. — С кем? — С тем человеком, который стреляет в меня из-за линии разграничения. — И все? У вас нет общего образа врага? — Вы сейчас хотите, чтобы я демонизировал или визуализировал врага? — Хотя бы на уровне ДНР и ЛНР. — По четкому определению руководства страны, ЛНР и ДНР – это территория Украины, временно оккупированная вооруженными бандитами. — Недели две назад я ехала поездом из Львова, в плацкартном вагоне. Со мной ехали восемнадцатилетние мобилизованные ребята. Если вы их отправляете не умирать, то, по крайней мере, сражаться с врагом. А если офицер вашего уровня не видит четкого образа врага, то как объяснить им – кто враг и за что они погибнут? — …Враги – это люди, которые мешают государственным структурам дойти до исконно прописанных и законодательно обусловленных границ нашего государства. Неважно, в какой они форме – в синей, зеленой, с автоматом или лазерным мечом. Они не признают законов моей страны, и доказывают это не цивилизованными методами, а при помощь оружия, которое они обернули против страны, в которой имели честь родиться и проживать. — А цивилизованные методы – это какие? — Если для тебя неприемлема законодательная база той страны, в которой ты проживаешь, ты берешь своих родных и близких, продаешь квартиру и выезжаешь в ту страну, которая тебя устраивает. Нравится Мордовия? Выезжай в Мордовию. — А если таких будет девяносто процентов? — На отдельно взятой территории? …Нужно тогда было выбирать своих депутатов в местные советы, в Верховную Раду, лоббировать свои законы. Это – цивилизовано. Цивилизовано все, о чем даже с эмоциями можно говорить в просторных кабинетах, даже если в этом кабинете будет разбито сытое депутатское лицо. А вот когда из клумб в центре города делают могилы неизвестному солдату – это уже не цивилизовано. — Вы так эмоционально начали думать после участия в этой войне или вы всегда так думали? — Я так эмоционально думал всегда. Я знал, что наша страна – многонациональная. Что в ней есть свобода мнения и свобода его выражения. Просто не был готов к тому, что его будут так революционно отстаивать. — Я вам кое-что расскажу. Иногда на окраинах Донецка находят неразорвавшиеся снаряды с вывернутыми взрывателями. На них написано – «Помогаем чем можем». Как вы к этому относитесь? — Я принял к сведению и взгрустнул. — А что тут грустного? Разве не надо радоваться надо тому, что кто-то не хочет выпускать снаряды по городу? — Не хочет стрелять? — Не хочет убивать. — Прекрасно… У нас еще альтернативную службу никто не отменял. Можно пойти в те госпитали, где лежат раненые без рук, без ног, утки убирать. Просто пойти и убрать утку. Сказать – «Я устал от смертей. Я больше не могу. Я никакущий артиллерист». И найти себе другое применение. Если ты солдат и ты в окопе, твое дело – воевать. — А если – это тот солдат, из тех, что я видела в поезде? Выдернутый из бедной семьи, проживающей в каком-нибудь селе? — А назовите мне хоть одну страну, которая готова к войне на своей территории. Когда в двух селах, между которым проходит разграничительная линия, живут люди, вчера ходившие друг к другу в гости – на новый год, рождество и девятое мая, если хотите. К такому можно подготовиться? — К какому? — К тому, что завтра я буду убивать того, с кем учился. Потому что он насмотрелся телевизора, и я насмотрелся телевизора. — Чем, по-вашему мнению, должна закончиться война? — Все войны заканчиваются миром – пусть хлипким и шатким. Пусть с несметным количеством инвалидов – физических и душевных. Пусть с пропастью длиной в года между вчерашними одноклассниками, сокурсниками, курсантами военных училищ. — Мир на каких условиях? — Вы задаете этот вопрос человеку, который давал присягу своему народу. Есть официальная позиция руководства страны. Она – ясна и понятна: ДНР и ЛНР – это территории Украины, временно оккупированные незаконными военными формированиями, над которыми мы не можем установить контроль. Чем это все закончится? Наверное, каким-то политическим решением. Пока первый Минск и второй Минск ведут к тому, чтобы хотя бы закончить активную фазу войны, когда все летает, свистит и все взрывается. Когда трактористу, вспахивающему поле, отрывает обе конечности и колеса от трактора. Если больной бьется в агонии, глупо решать, чем его лечить – корой дуба или ромашкой. Надо просто прекратить агонию и спасти жизнь. — Население Донбасса боится, что победа ВСУ будет означать для них лично тотальную зачистку. Во многих семьях есть ополченцы. Масса населения симпатизирует ДНР и ЛНР. — Пусть симпатизирует. Однако, несмотря на свои симпатии, своих детей они по-прежнему отправляют на учебу в Киев, а на отдых – в Одессу. И не боятся, что на первом блокпосту ВСУ их детям отрежут голову и прямо там ее съедят. Как вы там нас называете? Укропами? — Карателями. — …Вооруженные силы Украины – это не сборище карателей. Это люди, которые уже навоевались за год со своим же народом, кем-то очень умело разогретым. Давайте снова вернемся к медицинским терминам. Больной все так же бьется в агонии. Его организму пока еще не поставили даже четкий диагноз. Кора дуба не поможет… Вы хотите, чтобы я сказал: «Вооруженные силы Украины – это очень плохо, они же стреляют в сторону Донецка. А вот молодые и развивающие республики ДНР с ЛНР делают абсолютно хорошо. Потому что если тебя ударили по правой щеке, ты подставь левую, а не отвечай пакетом Града». Но потери-то констатируются с обеих сторон. — Вы несколько раз произнесли слова – «свой народ». Когда производятся выстрелы в сторону Донецка, они прилетают не в военных, а в жилые дома. Жители Донецка – ваш народ? — Прекрасно. Давайте, может быть, поговорим о том, где товарищи из ДНР выбирают свои огневые позиции? Я говорю о зле – как о процессе войны. Мы с вами уже поднимали вопрос о том, что когда кто-то из добровольческих батальонов заходит в села, он делает там не то, что должен делать солдат. Но я такие же примеры могу привести и с участием воинов света молодых несформировавшихся республик. Заходя в села, которые они собираются отстоять и отвоевать, принести им свет и мир, что делают они? Отчего же их люди – местные жители – по подвалам прячутся? — Стреляют потому что. — Почему людей в Донецке ловят в комендантский час и издеваются над ними? Запрещают им употреблять алкоголь? Что это за свобода такая?! Если алкоголь продается, почему я не могу его употребить? Почему человек, вооруженный автоматом, должен решать, когда и где мне ходить? Я же живу на своей земле! В своем городе хожу! Выпивший, если мне хочется! Почему я должен сидеть в подвале за то, что нарушил правила, не прописанные конституцией?! — Чем сейчас занимается украинская армия? — Что вы имеете в виду? — Может, получила какую-то новую американскую технику и учится ее использовать? — У армии есть три состояния – боевая подготовка, ведение боевых действий, повседневная жизнь. Армия сейчас занимается боевой подготовкой, которой не занималась двадцать два года, за что на теперешнем этапе платит большую цену. А получает ли армия новую технику… Получает. От лучших производителей мира. Но не для того, чтобы уничтожать свой народ. А для того, чтобы дать понять тем, кто пытается и дальше разжигать эту ситуацию, что им непросто будет это сделать. — Дать понять кому? Я потому и прошу вас визуализировать врага. В Донецке – ваши люди? — Те, которые гражданские? — Те, которые в ополчении. — «Ваши» — что это значит? — Вы – украинец? — Конечно. — Они – тоже украинцы. Я – россиянка. Мне сложнее, чем вам, назвать их «своими людьми». Они – ваши люди? Люди Украины? Ваши лично? — …А что ж они к себе великих помогальников из Бурятии приглашают? Неужели украинцы с украинцами сами не разберутся?! — К вам тоже американцы приезжают. — Американцы возьмут в руки оружие и встанут рядом со мной в строй?Американцы – слишком богатая нация, чтобы позволять гибнут своим солдатам на чужой земле. В моем подразделении американцы не воюют. В нашей стране запрещены незаконные военные формирования. — А вы не думаете, что ополченцев – с украинскими паспортами – уже слишком много, чтобы называть их формированием? — Это им кажется, что их много. На самом деле, они одиноки. И никому, кроме Украины, не нужны. Пусть сложат оружие, и тогда они будут нам нужны – будут восстанавливать то, что натворили. — Вы верите в то, что так будет? — Конечно, верю. — Верите в то, что Россия это допустит? — А почему я вообще должен думать о России? …Пусть эти… ополченцы, которые наплевали на законы своей страны, сменят мечи на орала. Прекратят копанки. Прекратят вырезать высоковольтные линии. А они стреляют в своих сограждан. Украина – страна, признанная всеми странами мира. А кто признал Приднестровье? Кроме Зимбабвы? — Когда ожидается следующий виток войны? — Ну, если руководство страны, которое ведет переговорный процесс, еще так же интенсивно поотдыхает в отпусках, то виток эскалации будет уже скоро. А когда – это знает только бог войны. — В Одессе недавно были аресты. Вы что-нибудь знаете об этом? — За последнее время спецслужбы страны поделали много работы. Многие из их мероприятий очень эффективно повлияли на пресечение развития тех или иных новообразований по типу ДНР и ЛНР. Вы читали про Бессарабскую Народную Республику? А про Киевскую? …Еще не хватало, чтобы в Одессе люди массово гибли, как гибнут сейчас в Донецкой области. Необязательно, чтобы дети в песочницах играли гильзами артиллерийских орудий. — Их родители тоже так думают… — Но говорят, что виноваты мы, да? В Верховной Раде есть целый оппозиционных блок из Донецка и Луганска. Кроме молчаливого согласиями с принимаемыми законами, от них не исходит ничего. Но это их выбирали люди, как лучших представителей своих сообществ. Надо что-то менять. Стрелять друг в друга – это не выход… Понимаете, офицер – это статус. Офицерами становятся после обучения в высшем военном заведении. И морально, и психологически офицера готовят к тому, что война – это его работа. Ему объясняют – если бездарные политики приводят к тому, что мы начинаем выполнять свои функциональные обязанности, то эти обязанности приводят к потерям. — То есть вы готовы к потерям? — К этому нельзя быть готовым. А, тем более, к смерти мирного населения. Но есть психологическая подготовленность к тому, что в войне не будет ничего привлекательного. Но я говорю лишь о той прослойке, которая имеет статус офицера. Я не тешу себя мыслью о том, что человек, который прячется от снарядов в подвале, увидит во мне друга и освободителя. Наверное, я для него – враг, от которого он прячется со злобой в сердце, скорее всего, в подвале собственного дома. Он думает о том, что когда-нибудь правда будет и на его стороне. Но он будет терпеть и молчать, пока у меня в руках оружие. Это не очень хорошо, ведь он – гражданин моего государства. Поэтому нам вдвойне тяжело. Мне тяжело думать о том, что мы держим какую-то линию соприкосновения, что у нас есть временно оккупированные территории. Мне тяжело понимать, что тот парень, который разговаривает со мной на одном языке и имеет паспорт одинакового цвета со мной, стреляет в меня, а я должен стрелять в него. Но я должен в него стрелять. Не потому, что я такой плохой. И не потому, что он такой плохой. Но он нарушил закон своей страны. Брать оружие в руки – нельзя! Пусть их даже несколько десятков тысяч, как вы говорите. — Вы хотели бы, чтобы перемирие переросло в мир? — Очень. Ведь тогда я перестану хоронить своих товарищей… Вы считаете это слабым аргументом? — Жизнь ваших товарищей стоила целостности государственных границ? — На этот вопрос я отвечать не буду. — Ответьте на этот вопрос. — Зачем? — Ответ поможет вам еще лучше разобраться в себе. — …Я ни на кого ненависти не держу. Я понимаю, чего может стоить мой приказ подразделению начать стрелять. — То есть их жизнь того стоила? — Я не отвечал на ваш вопрос и не собираюсь… Все мои товарищи были профессиональными солдатами. Они сделали свой выбор задолго до войны. Они любили свою профессию и готовились к этой войне, о которой тогда не знали… Раз их сейчас со мной нет, значит, они выполнили свой долг. К сожалению, на войне солдаты погибают. Но кто ж должен воевать, если не солдат?

Публикуем интервью белоруской редакции «Радио Свобода» с боевиком «ДНР», чтобы вы могли оценить забористый коктейль из манной каши, «русского мира» и тараканов в его голове.

Совершенно непонятно, каким уровнем интеллекта надо было обладать, чтобы в Донецке зарабатывать всего 100 долларов, и говорить, что кругом нищета, когда в город деньги вваливали, как сумасшедшие, а автосалоны не успевали менять в витринах новые модели Lexus и Range Rover.

Вероятно, товарищ – классический представитель, скажем так, не обременённого особым интеллектом рабочего класса. По месту жительства работы, где будут платить миллионы за то, что он в носу ковыряется, не нашлось, и он уехал в Киев шабашить. Там стал зарабатывать за ту же работу больше просто потому, что в столице, в принципе, больше платят. 

Потом у него внезапно врубился тумблер «Беркут жгут» и «Надо защищать Бомбас», а в итоге он спетлял в Беларусь, где, наконец, нашёл С-стабильность. Прямо-таки американская мечта на донецкий манер.

Корреспондент «Свободы» встретился в Минске с бывшим боевиком «ДНР» Романом Джумаевым, на которого в Украине заведено уголовное дело за участие в незаконных вооружённых формированиях. Джумаев не признаётся в том, сколько человек он убил.

Роман Джумаев родился в Мариуполе в 1991 году. По специальности – программист. Летом 2014-го пошёл воевать против украинских властей на стороне сепаратистов, был в составе интербригады «Пятнашка». Принимал участие в битве за Дебальцево, воевал с «Киборгами» в Донецком аэропорту. В Украине за участие в незаконных вооруженных формированиях на него завели, как минимум, одно уголовное дело. Сведения о Романе можно найти на сайте «Миротворец», где аккумулируется информация о сепаратистах. По информации портала, он обвинён по статье 260 часть 5 Уголовного кодекса Украины (участие в незаконных вооружённых формированиях).

Но летом 2015 года Роман уехал с Донбасса. Теперь живёт обычной жизнью в Беларуси, в Марьиной Горке. Работает менеджером по продажам, ни от кого не прячется. Бывший боевик согласился дать «Свободе» эксклюзивное интервью, в котором рассказал о своём участии в войне и о том, как оказался в Беларуси.

- Роман, как так получилось, что ты теперь живёшь в Беларуси?

- Я приехал в Беларусь в конце июня 2015 года. У меня здесь живёт мать. Она приехала с сестрой в самом начале этих событий. Всегда звала меня сюда. Вот и я с девушкой приехал. Получил разрешение на работу в Беларуси на год. Сам я из Мариуполя, у меня украинский паспорт.

- Почему ты решил уехать из «ДНР»?

- Ну, мы как-то решили с моей девушкой, что нужно уезжать. Сама она из Мариуполя, она там жила. Мы договорились, что у неё заканчивается сессия, и мы поедем. На самом деле, несмотря на блокпосты, я периодически ездил к ней в Мариуполь – на свой страх и риск. А потом узнал, что мой друг, который сейчас служит в мариупольской милиции, завёл на меня ещё одно уголовное дело.

- А ты не боишься, что у тебя из-за этого будут проблемы здесь, в Беларуси?

- Ну, как сказать... Я знаю, что белорусам, которые воевали на Донбассе, грозит уголовная ответственность. Но я же ничего не нарушаю в Беларуси – я сюда приехал как простой гражданин.

- Это понятно. Но Украина может направить запрос на твою экстрадицию…

- Ну, если она будет направлять запрос, то тогда надо на многих отправлять. Я здесь уже много людей встретил, которые были и в «ДНР», и в «ЛНР». Наших тут, на самом деле, много. Очень много людей я просто случайно встретил. Я повстречал человека (сам он из казаков), с которым вместе помогали раненым, когда железнодорожный вокзал разбомбили в Донецке... Так что высылать запрос придётся на многих.

- А белорусские правоохранительные органы тобой не интересовались? Даже на разговоры не вызывали?

- Никто ничем не интересовался. Я сюда приехал через территорию России. Сам пошёл в отделение миграции, попросил меня оформить.

«Я получил последнюю зарплату в Киеве, купил экипировку и поехал в Донецк»

- Как ты оказался на войне?

- Когда начались все эти события, я работал в Киеве. Я видел, как всё происходило на Майдане, как жгли «Беркут». Мне это не особо нравилось, потому что мой прадед воевал (не видим связи – прим. редакции). Потом я приехал в Мариуполь, и как раз в мае месяце был разгон митингующих. Потом в июне был расстрел ГУВД (часть местной милиции выступила на стороне сепаратистов – РС) батальоном «Азов» – я как раз там был (если бы знал, что это был штурм орками ГУВД – прим. редакции). И вот мы с другом решили воевать, хотели ехать в Луганск. Я как раз получил последнюю зарплату в Киеве, купил экипировку. 4 августа доехали на поезде до Донецка (тогда ещё ходили поезда), а вокзал абсолютно пустой. У вокзала стояла «Нива» камуфляжного цвета, рядом «ополченец» пил кофе. Мы спросили, как доехать до Луганска. Он сказал, что трасса Донецк – Луганск перекрыта, там украинские войска. Предложил остаться у них. Мы согласились.

- Что было дальше?

- Этот «ополченец» повёз нас туда, где они базировались – на улицу Стратонавтов в посёлке Октябрьский. Это как раз рядом с Донецким аэропортом. Нас отвели на посты, выдали СКС (самозарядный карабин Симонова – РС) и 10 патронов. А я в армии не служил, оружие никогда в руках не держал. В первую же ночь начался миномётный обстрел. Первые недели я был там, на Стратонавтов. А в сентябре перешёл в интернациональную бригаду «Пятнашка», там нас уже действительно начали обучать. Мы познакомились с «Абхазом» (полевой командир, возглавлявший бригаду – РС). Базировались на заводе «Сармат» в Донецке, там ещё рядом находился бывший университет баптистов (Донецкий христианский университет – РС) – они уехали, потому что были полностью за Америку (просто вы строили православную джамахерию – прим. редакции).

- В интербригаде служили преимущественно иностранцы?

- Почему изначально бригаду назвали «Пятнашка»? Потому что сначала их было 15 человек – все из России приехали. Было там четыре француза, потом появились абхазы. Но после большинство было всё-таки из местных. Россиян от общего числа было 30% – все добровольцы.

- Я все же не понимаю. Получается, когда всё началось, ты жил и работал в Киеве. То есть до тебя война не дошла. Ты мог туда вообще не лезть. Зачем?

- Понимаете... Я поехал потому, что у меня прадед воевал, всю Украину прошёл и вернулся с оторванной рукой. И георгиевская лента, и всегда мы были за Россию (!!! – прим. редакции). А теперь... Я принял сторону Донецкой области, потому что я сам из Мариуполя. Я видел, как люди работают, как последнюю копейку экономят. А тут эти прыгают – мы хотим в Европу (надо работать за копейки, какая Европа – прим. редакции).

- Но вас же при этом не трогали. Никто русский язык на Донбассе не запрещал.

- Никто никого не трогал. Изначально вроде бы никак не ограничивали. Но потом начали жечь «Беркут», «Беркут» – из Донецкой области, и люди начали подниматься – как это так, наших ребят жгут. Хотя до этих событий, скажу честно, мало кто любил «Беркут» и вообще милицию (да что ты говоришь – прим. редакции). В действительности «ополчение» – это что? Каждый шёл туда с какой-то выгодой, грубо говоря, для себя. Для меня выгода – почтить память деда (разнеси по камушку свой регион, почти деда – прим. редакции). Чтобы у меня в Мариуполе не ходили из Западной Украины и не чувствовали себя, как дома (сказал человек, который ходил по Киеву и чувствовал себя, как дома – прим. редакции).

- А что там вообще люди хотят? Что они хотят построить? Какова конечная цель всего этого?

- Если в Мариуполе был референдум (непризнанный мировым сообществом референдум о независимости «ДНР» – РС), весь город пришёл голосовать. Все, кто голосовал, думали, что это референдум за присоединение к России. Как оказалось, нет (сразу видно в ситуации люди разбирались – прим. редакции). У всех была мысль, что Россия нас примет. А по факту всё это тянется, тянется… К «ополченцам» люди часто подходят и спрашивают: когда это закончится? Если бы я знал! Сейчас, на самом деле, местные жители уже ничего не хотят. Они просто хотят, чтобы это всё закончилось. Столько людей погибло, столько разрушений. Посёлок Октябрьский (это между вокзалом и аэропортом)  просто стёрт с лица земли, нет ни одного дома. И таких посёлков много.

- А глядя на это всё, на все эти жертвы, у тебя не появляется мысль, что всё было зря?

- Ну, с моей стороны я не скажу, что всё было напрасно. Я знаю, что многим людям там помог. Конечно, может, если бы всё это не началось, то и не надо было бы ничего делать... Но я всё равно не думаю, что всё закончилось бы просто так, мирным путём... Так или иначе, что-то было бы.

- А ощущения, что Россия предала Донбасс, нет?

- Когда находишься здесь, какие-то такие ощущения есть... Не скажу, что предала. Скорее, предала та власть, которая была и наполовину ещё есть на Донбассе. Вот первоначально «ЛНР» руководил Болотов, у него был помощник. Этот помощник сейчас гуляет в Киеве, в кафе. К нему подходят украинские активисты, снимают на камеру, спрашивают: а что вы здесь делаете? А он говорит, что у него от СБУ справка, что претензий к нему нет. Вот при них началась вся эта заварушка, они были зачинщиками, а теперь свалили. Сейчас под видом украинских диверсионно-разведывательных групп убивают всяких Мозговых. Украинские ДРГ на территории «ДНР»? Ну-ну. Это просто идёт ликвидация тех, кто не нравится властям. Теперь вот нашу «Пятнашку» хочет признать организованной преступной группой сам Захарченко, потому что «Абхаз» не захотел подчиняться.

- Россия оказывала вам поддержку?

- В плане питания для «ополченцев», в плане обмундирования поддержка была. В плане оружия при мне было, что сама украинская сторона продавала нам оружие налево и направо (Украина продаёт «Д/ЛНР» российские танки, грады, «выхлопы»? – прим. редакции). Что нам Россия кучу оружия присылала – это бессмыслица. Нет, возможно, кто-то провозил оружие через границу... Но у нас были украинские автоматы (вы их в отжатых частях и в оружейках захватили, разве нет? – прим. редакции). Ну, приехал к нам Жириновский, подарил «Ниву». Ну, Пореченков стоял в аэропорту и из пулемёта стрелял. Ну как они мне помогли?

- А ты был там, когда стрелял Пореченков? Зачем он это сделал?

- Да, был (прямо везде был человек – прим. редакции). Зачем? Он простой мужик. Сказал: дайте пострелять. Мы дали - он пострелял.

- То есть российскую армию ты на Донбассе не видел?

- Нет. Много было людей, которые нам из России помогали. Но саму армию не видел.

- А так называемые «отпускники»?

- Вот у нас был пацан с позывным «Север». Так называемый «отпускник». Он брал так называемый «отпуск» в российской армии и приезжал в «ДНР». Потом задним числом его списали. Он и сейчас в «ДНР». Вот такой «отдых».

- Ну, понятно, что в части знали, куда он едет.

- Логично. Но вы поймите, мне скрывать нечего. Я считаю, что «ополчение» – те, с кем я начинал, это были идейные люди. Ведь не было никаких зарплат. Сейчас отчасти там люди не идейные. Они там потому, что есть нечего, а зарплата – 15 тысяч рублей. А для Донецкой и Луганской области это довольно-таки хорошо. Когда я там был, я половину своей зарплаты отдавал людям. Женщинам, мужчинам, хорошо одетым, но тем, кто просит милостыню. У людей там просто нет денег на еду (заставь земляков голодать, почти память деда – прим. редакции). То, что говорят, – приходит гуманитарная помощь от России... Да, приходит. Но, как мне рассказывал мой друг из «ЛНР», они разгружали эту гуманитарку, а потом пооткрывались магазины, где продавалась эта же гуманитарка. В «ДНР» с этим было проще, там был Захарченко (лидер донецких сепаратистов – РС)…

- Захарченко – что за человек?

- Простой мужик. Мог сидеть с нами и есть тушёнку у костра. Мог сам спокойно пойти в бой.

- А он идейный?

- Казалось, что идейный (слишком много вам казалось – прим. редакции). В том же Дебальцево (говорю напрямую) у нас были приказы ВСУ (Вооружённые силы Украины) брать в плен, потому что там в основном призывники, а «Правый сектор» и остальных – не брать.

- Это был приказ Захарченко?

- Да, это был его приказ. Но после оказалось, что приказы часто им же и нарушаются. То есть он может сказать, а потом в тот же момент, мол, не трогайте их. Вот это для меня был нонсенс. Непонятная политика... И с этими Минскими договорённостями сейчас очень много парней погибает.

- Ты согласен с утверждением российской пропаганды, что на Донбассе идёт война против «украинских фашистов»?

- Ой, ну после Дебальцево я вообще со всем согласен. Я видел мужика, у которого не было половины пальцев на руке. К нему пришли из какого-то добровольческого батальона отбирать его ГАЗель, он не хотел отдавать, потому что занимался перевозками и кормил этим семью. А ему пальцы отрезали и машину отобрали.

- А ваши не зверствуют?

- (После паузы) Везде есть паршивая овца (то есть можно говорить, что на Донбассе Украина воюет против пророссийских фашистов? – прим. редакции). Были случаи, когда «ополченцы» расстреливали гражданских в машине просто потому, что хотели машину отобрать. Таких случаев и с одной, и с другой стороны – масса. Я же не говорю, что все, кто в ВСУ, плохие. Есть там и хорошие люди.

- Общаясь с людьми, которые воевали на Донбассе, я обратил внимание на то, что они по-разному относятся к самому факту того, что им приходилось убивать людей. Некоторые хвалятся этим. А как ты?

- Ну, я не считаю, что это хороший поступок.

- А ты знаешь, скольких ты убил?

- То, что я знаю, пусть останется при мне... В аэропорту, скажем так, было трудно. Небольшое замкнутое пространство, и ты всё знаешь.

- А что ты чувствовал, когда впервые убил человека?

- Первый раз я ничего не чувствовал. Это был такой страх, такой адреналин, что не задумывался вообще, там вообще мозг отключен...

- Ты принимал участие в штурме Донецкого аэропорта. Когда ты туда попал?

- Первого октября нас собрал «Абхаз» (нас было уже около 200 человек) и сказал, что идём на штурм аэропорта. Мы собрались на железнодорожном вокзале (это был пункт отправки) и сразу попали под обстрел. Второго октября мы уже начали базироваться на Стратонавтов. Вообще аэропорт можно было захватить в течение нескольких дней. Но команды были непоследовательными: то вперёд-вперёд, то назад-назад. В большей степени «ополченцы» погибали из-за команды «назад-назад».

- Большие потери были?

- Да. В аэропорту было много случаев, когда наши генералы посылали людей просто на убой. На самом деле, и ВСУ скрывает реальные потери, и мы. Но у нас тогда они даже не то, что скрывались, там просто всех учесть было невозможно.

- Кто брал аэропорт?

- Там стояла бригада «Гиви», бригада «Моторолы» и мы – наши три бригады участвовали в захвате аэропорта. «Гиви» до войны был охранником в магазине. Как по мне, он нормальный командир. А вот «Моторола», этот «метр с кепкой», у него сильная «звёздная болезнь», много людей на убой отправил. Взяли мы сначала гостиницу, потом здание милиции на территории аэропорта (ну как здание – там не было зданий, там всё было разрушено). Потом где-то в середине октября 2014 года взяли старый терминал, и потом уже большую часть времени мы базировались в старом терминале. Большая часть аэропорта была наша. Только в новом терминале была заблокирована небольшая горстка украинских бойцов, может, человек 100 («Киборги» – РС). Им выбраться было уже невозможно (интересно, как там ротация проходила, если выбраться невозможно было? – прим. редакции). Новый терминал штурмовал в основном «Моторола» со своей бригадой «Спарта».

- Для тебя война на Донбассе – гражданская?

- Ну как сказать... С одной стороны – да. У меня двоюродный брат одно время был в батальоне «Азов», а мой дядя (его отец) вступил в батальон «Донбасс». То есть, на самом деле, брат против брата. Как по мне, это гражданская война. Хотя кого там только нет: и абхазы, и словаки, и даже нигерийца встречал... Просто Запад и Россия делят всё на территории Донецкой и Луганской области (угар! – прим. редакции).

- Что должно произойти, чтобы на Донбассе закончилась война?

- По моему мнению, если Россия нас не заберёт, то ничего не закончится. Будет долго и нудно, и всё то же самое.

- Как тебе кажется, с Беларусью может случиться то же, что случилось с Украиной?

- Маловероятно. Хотя я и вижу, какими тут давят налогами и так далее, но на самом деле вы стабильно живёте. У нас и до войны люди хуже жили. Белорусы говорят: «как мы плохо живём», но у всех иномарки. А в Донецкой области, когда люди говорили: «как мы плохо живём», то это действительно плохо. Зарплата максимум 100 долларов и иномарки – редкость (ШТО? В Донецке иномарки – редкость? Зарплата 800 гривен? Такой зарплаты в Торезе и Селидово не было, не то, что по региону. Средняя официальная по региону до войны – 3500, самая высокая в Украине, не считая Киева, – прим. редакции). Поэтому не думаю, что у вас такое начнётся. У вас нет той степени накала в обществе, что была у нас (сказал человек, который говорил, что никого не ущемляли и «Беркут» не любили, а потом как-то началось – прим. редакции).

- Ты планируешь и дальше оставаться в Беларуси?

- Пока я не могу вернуться в Мариуполь – да. Посмотрим. Может, какой-то новый закон введут, и здесь нельзя будет работать. К примеру, ранее предприниматели не платили налог в Фонд социальной защиты на иностранцев, поэтому охотно брали украинцев. Теперь с 1 января этот взнос ввели, и теперь украинцев массово увольняют. Но самое интересное, что мне 17 марта исполняется 25 лет и заканчивается украинский паспорт. И я не знаю, что делать дальше (смеётся) (к успеху пришёл – прим. редакции).

Всем добра.

Такер Карлсон анонсировал интервью с Зеленским

"Кажется, мы получили интервью с Зеленским. Мы пытались в течение двух лет, и особенно интенсивно после интервью с Путиным в феврале. Цель состоит в том, чтобы предоставить американцам столь необходимую информацию о конфликте, который полностью меняет положение их страны в мире. Скоро, мы надеемся."

https://twitter.com/TuckerCarlson/status/1808606839694561474

Тут у Золкина на канале вышло интервью с пилотом Ми-8 тем самым который его "подарил " Украине

Тут у Золкина на канале вышло интервью с  пилотом Ми-8  тем самым который его "подарил " Украине 

Интервью пленого подполковника росгвардии

Когда понимаешь, что Лайтман не врал.

Когда то у Юры было абсолютно провальное интервью с Киселёвым, который даже сыновей взял для моральной поддержки. Очень бледно смотрелся ведущий Youtube канала, на фоне маститого пиздуна - Киселева. Все позы об этом говорят, кто хозяин эфира.

Теперь с Оскаром, все абсолютно наоборот. Видно кто ведет интервью и кто хозяин ситуации. 

Приятно, что вышло крутое шоу. Все мы знаем таких Кучер, это могут быть наши бабушки и дедушки и ли родители. Может друзья. Люди, которые подменяют знания, тем, что они услышали на ТВ. ТЕ кто не способен даже связать два предложения одной логичной линией и не может ответить ни на один прямой вопрос не сменив тему. Выдержка Юры - повод для зависти. Конец интервью, напомнил конец клана Сопрано. Просто черный экран. 

Вобщем крутая работа, которую приятно посмотреть. Только долго. И тяжело следить за бессвязным пиздежом Оскара. Кто осилил? 

Певчих – что коррупция сделала с Россией

Интервью Юрию Дудю Марии Певчих. 

Мария Певчих – расследовательница и соратница Алексея Навального.

Интервью длится почти 4 часа, но оно очень вдохновляющее и позитивное. За день более 6 миллионов просмотров.

Первое интервью Зеленского российским журналистам после начала войны

Владимир Зеленский дал первое после начала войны большое интервью российским журналистам. С президентом Украины разговаривали главный редактор «Медузы» Иван Колпаков, главный редактор телеканала «Дождь» Тихон Дзядко, журналист и писатель Михаил Зыгарь (он также передал Зеленскому один вопрос от главреда «Новой газеты», нобелевского лауреата Дмитрия Муратова) и спецкор «Коммерсанта» Владимир Соловьев (не путать с одноименным пропагандистом). Интервью было взято по зуму. Вот оно целиком и с минимальной редактурой.

Роскомнадзор тем временем "убедительно попросил" российские СМИ не публиковать это интервью.

Россия просит миллионы людей заниматься «сексом на работе» во время обеденных перерывов из-за резкого падения рождаемости

Ну чё роботяги. Детей делаете?

https://nypost.com/2024/09/19/world-news/russia-asks-millions-to-have-sex-at-work-as-birthrate-plummets/