Жириновский охренел от происходящего и снова впал в кому
За последние сутки его состояние сильно ухудшилось. У Жириновского наступил септический шок, СМИ сообщают, что его снова погрузили в кому.
За последние сутки его состояние сильно ухудшилось. У Жириновского наступил септический шок, СМИ сообщают, что его снова погрузили в кому.
В Париже нынче разгоняют очередные протесты против пенсионной реформы. Отечественная пропаганда в таких случаях любит показывать кадры разгона европейских демонстраций, приговаривая, мол, вот где настоящая полицейская жестокость, по сравнению с которой наши менты - душки! И действительно. В той же Франции менты считают правилом хорошего тона давить протестующих мотоциклами, стрелять по ним крупнокалиберными резиновыми пулями (такие, бывает, выбивают глаз). Ну там слезоточивый газ и гранаты, понятное дело. Дубинки тоже часто не резиновые, как у нас, а металлические и раскладные, что гораздо опаснее.
Интересно, что российское общество здесь получает критику с двух сторон. Мол, и менты у нас травоядные, не то что на Западе. Но и общество у нас трусливое - дескать, протестующие не могут дать отпор даже этим ментам. Вы поглядите на Желтые жилеты! На самом деле я прекрасно помню, как даже от неготовой к столкновениям толпы 6 мая 2012 года пострадало в районе тридцати омоновцев, а их шлемы плыли по Москве реке. Нацболы, правые или левые радикалы зачастую неплохо давали отпор ментам, когда предоставлялась такая возможность. Околофутбольщики на Манежной держали оборону от омона так, что тому пришлось вступать в переговоры. А что до наших ментов. Думаете, не могут они стрелять резиновыми пулями, лупить металлическими дубинками, закидывать гранатами? Все вышеперечисленное у них на вооружении есть. Просто дожидается своего часа.
Но сегодня в России этого не происходит. Почему? Все просто: страх. Например, в ходе протестов Желтых жилетов в Париже один местный боксер-тяжеловес наваливал ментам голыми руками аж через щиты и шлемы. Что стало с ним? Во-первых, добрые люди быстро собрали ему 100 тыс. евро. Во-вторых, его приговорили к 30 месяцам тюрьмы, но есть нюанс - пишут (https://www.bbc.com/news/world-europe-47229968), часть его срока suspended (видимо, какая-то местная условка или вроде того) и реально его осудили на год "семи-свободы". Типа днем гуляешь, но ночуешь в тюрьме. Ужасное наказание. Напомню, что тот чеченец навалявший омоновцам на Пушкинской уехал на 5 лет общего и едва ли сможет рассчитывать на УДО. Причем ему хотя бы не так обидно, как многим другим российским политзекам, которые уехали на сопоставимые сроки, не сделав вообще ничего.
В общем, протестующие в России боятся, но не дубинок, а всего того, что будет после - особенно учитывая систему слежки в Москве, найдут каждого, за кем усмотрят хоть минимальный состав на статью. Поэтому менты вполне могут проявлять "гуманизм", вальяжно охаживая резиновыми дубинками тех, кто не оказывает сопротивления. Протестующие в Европе же вполне могут вломить ментам при случае т.к. знают, что суд им много не даст. Менты это тоже понимают, поэтому САМИ БОЯТСЯ и пускают в ход сразу весь свой богатый арсенал - газ, гранаты, резиновые пули и прочее.
Рассуждая более широко, можно сказать, что Россия - это место, где основная часть государственного насилия непублична. Тогда как в Европе все госнасилие в основном публично. В Европе то, что мы видим на улицах - это именно худшее из того, что делает госмашина. В России же насилие на площадях мягче, но оно - лишь верхушка айсберга. Настоящее госнасилие скрыто от посторонних глаз: в закрытых судах, за воротами ОВД, в СИЗО, в лагерях и т.д. Порою оно оттуда выплывает на публику, но чаще всего нет. Однако именно на таком насилии у нас все и держится. Не то чтобы в Европе не бывает пыток за закрытыми дверьми, но там скорее исключение то, что у нас является правилом. Полезно помнить об этом, когда мы видим, как жестят менты на европейских улицах.
Источник - телеграм канал Михаила Пожарского
(https://t.me/whalesgohigh/4978) От себя хочу добавить, что в укор россиянам сравнивать протесты в диктатуре с протестами в какой-никакой, но демократии, где государственные институты существуют и работают, а не обслуживают элит, как минимум некорректно. И я надеюсь что хотя бы сами россияне это поняли, а не фантазировали о своей "ущербности" относительно "белых господ" в других странах.
Необходимость в указе президента РФ о завершении частичной мобилизации отсутствует, потому что власти не могут «выпускать по документу» при каждой общественно значимой ситуации. Также в российском обществе сила слова президента преобладает с нескольких точек зрения.
Об этом 8 декабря заявил глава комитета по госстроительству и конституционному законодательству Андрей Клишас в интервью газете «Ведомости».
«С политической точки зрения, с точки зрения легитимности, большей силы, чем слова президента, у нас в стране нет. Президент является верховным главнокомандующим, и он объявил об окончании мобилизации. Вы думаете, указ сильнее, чем слова? Мне кажется, нет, во всяком случае, в восприятии людей», — рассказал сенатор Клишас.
Также парламентарий ответил на вопрос, как власть может знать, что не будет необходимости в новой волне мобилизации. «Никак не может знать», — ответил Клишас.
Российская власть, отметил сенатор, руководствуется той ситуацией на Украине, которая складывается. При появлении необходимости в новой волне мобилизации понадобится соответствующее решение главы государства. Для этого будет нужен новый указ, считает Клишас.
Накануне президент РФ Владимир Путин заявил, что сейчас в России нет необходимости в дополнительных мобилизационных мероприятиях.
СурсЖурналисты и активисты Евромайдана, которые в день рождения президента Украины Петра Порошенко, раскрасили забор его резиденции в цвета украинского флага, а также подарили ему автомобильную покрышку и коробку конфет производства кондитерской фабрики Порошенко Roshen, сразу после этих шуточных действий получили повестки на службу в зону АТО в Донбассе. Об этом рассказали сами "акулы пера", придя под стены телеканала "112 Украина", сообщает информагентство "112.UA".
"Вся история началась с того, когда группа активистов 26 сентября прибыла к стенам места, где проживает наш президент Петр Порошенко. Активисты там устроили некий перформанс, раскрасили в желто-голубой цвет его забор. Лично я там присутствовал как журналист, который освещал данные события. Что произошло после того: каждому, абсолютно каждому, кто принимал участие в этом событии, даже присутствовал рядом или на своем автомобиле, на служебном автомобиле, абсолютно каждому пришло сообщение разным способом о том, что завтра в 08:00 утра каждый из этих людей должен прибыть в свой военкомат для отправки в АТО. Мы это считаем, абсолютно сознательно, что есть отмашка – надо уничтожить людей", - рассказал участник акции, журналист Алексей Кутепов.
Между тем министр обороны Украины Валерий Гелетей, комментируя данную ситуацию, заявил, что никто в украинских военкоматах целенаправленно никого не отбирал, а получение повесток именно этими людьми назвал простым совпадением.
«В Беларуси нас держали в подвале: 65 человек», — вспоминает 19-летний украинский сержант Данила Мельник. Одну кисть руки парню оторвало при взрыве, на другой остался только один целый палец, из-за обморожения ему ампутировали обе стопы. Мельника нашли российские военные и несколько недель удерживали в плену на территории Беларуси, говорит парень.
Данила из обычной украинской семьи: вырос в поселке под Киевом. Мама зарабатывала швеей, одна растила троих детей. Данила — младший.
В 2019 году, окончив школу, Мельник решил поступать в военный колледж во Львове: 2,5 года учиться, и звание сержанта, командира взвода пехоты. После можно пойти либо на службу в армии, либо получать высшее военное образование.
«Захотелось попробовать себя в армии. Это хорошая профессия, — говорит Данила. — В Украине к военным относятся с уважением. И во время учебы бывали, конечно, начальники, которых «не попустило», но нет дедовщины. Украинская армия действительно вышла на новый уровень.
Мама не отговаривала — у меня такое воспитание, что если захотел, то что она уже мне скажет».
26 февраля 2022 года у Мельника ожидался выпуск.
После со своей бригадой они должны были ехать служить в часть, оттуда на какое-то время на Восток, в ротацию, вспоминает парень. Но началась война.
«У нас паники не было, все было слажено. 26 февраля состоялся выпуск, дальше нас распределили по частям, как и планировалось.
27-го я уже участвовал в боевых действиях, — говорит Данила. — Страшно не было, сожаления, что пошел в армию, тоже. Хотелось защищать страну — это же они пришли на нашу землю, а не мы на них напали. В наш дом пришел враг.
Данила бился под Киевом. 7 марта попали ближе к пригородам: Ирпень, Буча, в те районы, рассказывает парень.
«Там мы попали в засаду. Было очень жарко, большая часть наших смогла выбраться, но эвакуации не было — слишком много русских. Там меня ранило.
Был взрыв, мне оторвало левую кисть, также осколки попали под ягодицу. Я вылез, на адреналине заполз в кладовку в каком-то дворе. Там провел несколько дней, после меня нашли русские солдаты. Если бы не нашли — наверное бы, там и умер, — говорит Данила. — Потому что меня ранило и в правую руку, она перестала нормально функционировать. Я не мог даже себя перевязать, правая рука была вялая, онемевшая.
В той кладовке я отключился, через какое-то время пришел в себя — но был уже абсолютно без сил. Так я пролежал дня два, периодически терял сознание. Во время этого всего получил и обморожения. Я понимал, что происходит, но был очень истощен».
Мельник говорит, что русские солдаты, которые его нашли, сначала оттащили его в какой-то двор.
«Там угрожали оружием, стреляли рядом, рассказывали, какие мы нацисты, убиваем детей — вся эта русская балалайка. Какое-то время допрашивали: где артиллерия, где что. Бессмысленные вопросы, ведь я особо и не знал ничего такого. Пугали убийством, расправой — но мне уже было пофиг. Ведь я пока лежал в той кладовке, думал, что все, это конец. Может, поэтому после мне и было уже не страшно, — говорит Данила. — Потом другие солдаты, пацаны помоложе, оказали мне медицинскую помощь, подкормили, немного растормошили меня — ведь я же два дня ничего не ел, не пил.
После меня загрузили в грузовик и увезли. Там я был один, но сбежать не было вариантов: от ранений был очень истощен, почти не мог двигаться.
Ехали где-то по Украине, маршрут не знаю. Точно не помню, но минимум однажды останавливались на ночь, меня заносили в какое-то здание ночевать, но повязки не меняли.
После, еще где-то на территории Украины, меня присоединили к раненым русским солдатам. Нас перевозили в Беларусь вертолетом, примерно по 10 человек. В Беларуси сначала был мобильный госпиталь: это такой как большая палатка, желтое надувное здание в поле. Где он конкретно находился — я не знаю», — говорит Данила Мельник.
Судя по информации, которую собирал телеграм-канал «Беларускі Гаюн», это могло быть в российском лагере возле Речицы, возле Комарина или в Боково.
«Там увидели, что я украинец: форма была в крови, ее давно сняли, но я оставался в термобелье. На нем заметили украинский герб и начали между собой советоваться. Я слышал отрывки, что-то говорили про Женевскую конвенцию, что не надо мучить.
Сделали наркоз мне, немного подшили рану возле ягодицы, перевязали и обработали раны на руке. И пока я еще «плавал» от анестезии, меня отвезли в какой-то подвал. Где он был, сказать не могу, но сложилось впечатление, что это была какая-то воинская часть».
Но почему Данила уверен, что это происходило на территории Беларуси?
«Об этом говорил кто-то из русских военных. Там, где меня удерживали, были только украинские пленные и российские военные, в основном, военная полиция. И кто-то из россиян проговорился, что мы в Беларуси, — объясняет Мельник. — Но за все время в том подвале я не видел ни одного белоруса, только люди в российской военной форме с российскими флажками на ней».
В подвале, куда поместили раненого Данилу, была маленькая комнатка с раскладушками: без белья или матрасов, просто пружины.
«Мне повезло, что я был на носилках, — вспоминает он. — Сначала я был один, потом привели второго украинца. Затем потихоньку пленных довозили.
Когда пленных стало больше, нас перевели в большую комнату. Там вместо кроватей стояли такие большие длинные деревянные столы вдоль стенок. На них можно было лечь.
Кормили, но не армейскими пайками. Давали какую-то кашу, кажется, перловку, и суп как вода: одна картофелина плавает и капустинка.
Воды было мало. Вместо туалета — одно ведро на всех. Его периодически выносил кто-то из пленных под присмотром российского военнослужащего.
Потихоньку людей в подвале становилось больше, мест на «столах» на всех не хватало. Были не только военные, очень много было гражданских. Некоторых забирали прямо из домов под Киевом, привозили оттуда в тот подвал. Раненых вместе со мной было только трое. Все мужчины — была одна женщина, но ее содержали отдельно.
Раз в несколько дней приходили медики, проверяли раненых. Перевязывали мне руки. О том, что у меня обморожения, я тогда даже не думал, так как никогда с таким не сталкивался раньше.
Из подвала никуда не выпускали. Всех периодически забирали на допросы. Спрашивали чушь какую-то: где родился, где учился, какая семья, служил ли, был ли в АТО. Некоторых пленных снимали на фото или видео. Некоторых били, угрожали. Сообщить семье, что жив, возможности не было никакой. Но некоторых пленных снимали для российских новостей, тем давали связаться с семьей.
Большинство русских солдат, которых я видел, были славянской внешности, но были и буряты.
В плену я встретил двух украинцев, которые попадали к чеченцам. Один рассказывал: «Мне чеченцы сказали, чтобы я не переживал, мол, мы делаем свою работу, ты свою. Обходились вполне нормально». А второй вспоминал, что чеченцы не стали его связывать, вместо этого просто прострелили обе ноги — чтобы не сбежал.
К нам в подвал тоже заходил какой-то кадыровец, допрашивал некоторых. Понты колотил: включил камеру на телефоне, что-то жевал и показывал собеседнику, мол, какой он вояка.
Нам говорил: сейчас мои кадыровцы приедут, здесь вам будет!
После он еще раз зашел в подвал и начал кричать: чего они сидят с открытыми глазами?! После этого нам завязали глаза, кому тряпками, кому даже туалетной бумагой и скотчем. Зачем, я не понял — все равно же в подвале сидим.
Но когда тот кадыровец ушел, нам разрешили снять повязки.
Некоторые российские военные были нормальные, некоторые — зомбированные, которые рассказывали нам: вы нацисты, Донбасс 8 лет бомбили! За любые татуировки объявляли человека нацистом. Дерево наколол себе? Нацист!
Однажды залетел какой-то российский военный, полчаса кричал о том, какие мы нацисты. Кричал: вы женщин насиловали, детей убивали!
Покричал, после сказал: «Б***, с кем я разговариваю!?» И ушел.
А ведь я не имел никакого доступа к информации, к новостям: сначала боевые действия, после плен. О том, что Россия нас, оказывается, «освобождает от нацизма», я просто не успел услышать. А тут постоянно: «Нацизм! Нацизм!»
Я был в шоке: какой нацизм? В чем прикол? В чем проблема?»
В этом подвале Данила провел две недели. Когда набралось 65 человек, пленных начали вывозить в Россию.
«Говорили, что из этого подвала пленных людей партиями везли в какое-то СИЗО на территории России. В какой город конкретно, не знаю. Говорили, что пленных отвозят либо в СИЗО, либо в какие-то палаточные лагеря, тоже на территории России.
Но мне повезло, потому что медики сказали: этот ранен, он там умрет через пару дней. И меня увезли не в СИЗО, а в Рыльск (город в Курской области РФ недалеко от границы с Украиной).
Ребята из военной полиции были нормальные, они даже маски поснимали по дороге. Угощали сигаретами. После сообщили нам: все, въехали в Россию!»
В Рыльске Данилу положили в обычную больницу. Говорит, врачи относились к нему по-людски. В больнице медики занялись его обморожениями: ампутировали обмороженные пальцы на правой руке парня (необратимые изменения в тканях из-за обморожения начинаются через несколько часов, а Данила провел на холоде в полусознательном состоянии два дня). Заметили обмороженные пальцы на ногах — их тоже пришлось ампутировать. Стопы пока не трогали.
«Из Рыльска меня перевели в военный госпиталь в Курске.
Там был адекватный врач: уже ходили слухи, что пленных украинцев будут менять. А было уже понятно, что мне придется ампутировать и ступни. И доктор не стал, сказал, чтобы я нормально доехал, он операцию не будет делать, — рассказывает Мельник.
— Лежал я в палате с другими украинскими ранеными. В коридоре возле палаты дежурили русские из военной полиции. Они нам рассказывали: «Мы здесь вас не охраняем, потому что куда можете пойти? Мы здесь вас защищаем, чтобы вас местные не убили!»
Мы с ними иногда разговаривали. Я объяснял: какой нацизм? Мне 19 лет, я делал, что хотел, меня никто не ущемлял, ни к чему не принуждал! Откуда нацизм?
Также те, из военной полиции, рассказывали нам «Новости»: что якобы с Киевом уже русские договорились и сейчас остались от Украины только западная часть и сам Киев, так как в нем «нацисты отстреливаются и детьми прикрываются». А в остальных городах уже якобы российский рубль и русские туда продукты возят.
Я позже, после освобождения, видел своими глазами разбитые русские колонны под Киевом. Вот так и договорились! А те русские ребята из военной полиции и сами верили в свои слова, ведь насмотрелись телевидения.
Больничные санитарки старшего возраста нам тоже говорили: «Вот был СССР, всем было хорошо, все дружили! А тут Украина резко начала щемить русскоязычных!»
Также в Курске меня приходили допрашивать из ФСБ. Откуда, что, как, какие-то протоколы составляли…»
В середине апреля пошли слухи, что возможен обмен пленными.
«Я ничего не ожидал, так как знал, что после 2014 года некоторые ребята и по два года проводили в плену. Готовился к худшему, — вспоминает парень. — И плюс пленные украинцы рассказывали, что русские их уже возили якобы на обмен. А потом говорили пленникам: вот, видите, ваши не приехали, хрен положили на вас!
Я в это не верил, так и говорил ребятам: это русские вас так сломать хотят, бензина у них много, могут и покатать туда-сюда. И после я интересовался у наших военных, а были ли обмены, которые впоследствии отменялись. Меня наши заверили — не было».
Но как не сойти с ума, если ты в 19 лет сидишь в плену, ранен, с искалеченными руками и готовишься к ампутациям еще и на ногах?
«Для меня главное было, что выжил. И уже хорошо. Не умер во время боя, не умер пока в кладовке той лежал, а остальное — мелочь. Хотел вернуться домой. Иногда молился, чтобы у всех дома было все хорошо. Старался сберечь психику», — отвечает Данила.
21 апреля Мельника все же обменяли.
«Из Курска меня перевезли в Севастополь, оттуда машиной в Украину. Там поменяли. Но из курского госпиталя меняли не всех, некоторые пленные остались. Не знаю, как и по какой системе отбирали людей, — говорит Данила. — Ну и от своих прежде всего я позвонил маме: она же вообще не знала, где я, только надеялась, что жив. После душ, чистая одежда… Глянул новости — все хорошо, совсем не так, как русские рассказывали».
После парня положили в киевскую больницу. Там все же ампутировали стопы.
«Я ни о чем не жалею. Если бы меня не отправили на фронт, я бы сам туда поехал, — говорит Данила. — Да, инвалидность, да, остался только один целый палец на правой руке, и три пальца по половине… Но с телефоном как-то уже справляюсь, а на левую руку скоро будет протез. Есть протезы на ноги, немного могу ходить. Ничего страшного нет. Главное, что жив, что морально я в порядке».Сегодня козла выпустили в телевизор, чтобы он объявил о том, как будет сдан Херсон. А именно - по городу будет применено какое-то запрещённое оружие, взорвана дамба ГЭС (с последующим затоплением всего, что ниже по течению), разрушены объекты гражданской инфраструктуры Херсона и хаотично убиты отказавшиеся "эвакуироваться" в сторону оккупантов мирные жители.
Суровикин, конечно, не совсем так сказал, он это озвучил как планы НАТО, которые киевский режим должен осуществить руками ВСУ. Вот только у ВСУ таких планов в голове нет, а у Суровикина они есть.
- Не надо! Я сам!
(протяжный писк кардиографа)