Пока в отечественных тв-новостях все забито предстоящим празднованием Нового года, в Иране, почти по всей стране проходят довольно массовые антиправительственные митинги с поджиганием зданий, побиванием полиции и ответной стрельбой по толпе. В Телеграмме забанили канал протестующих, в котором было более ляма человек, из-за инструкции по созданию коктеля Молотова.
К сожалению большая часть контента это мыльные видео в твиттере, я кину их в конце.
Телеведущий и генеральный директор информационного агентства «Россия сегодня» Дмитрий Киселев предпринял попытку появиться в социальных сетях — завел аккаунт в фейсбуке и инстаграме, сообщив об этом в прессе. Однако, что–то пошло не так, и через несколько часов обнаружилось, что аккаунт в фейсбуке после получения сотен оскорбительных комментариев был удален по неизвестной причине. Интересно, что следом отправился и аккаунт в инстаграме — сегодня утром пользователи устроили обструкцию в инстаграме Киселева, который успел там выложить только две фотографии своего отдыха в Крыму. Час назад и этот аккаунт был удален. Видимо, для известного пропагандона оказалось сюрпризом, что за свою работу можно получить не только Тэфи, но и полный рот хуев. Это интернет, детка.
25-летняя Алина родом из Комсомольска-на-Амуре, жила в Санкт-Петербурге, однако сейчас большую часть времени проводит в Европе. В России она появляется нечасто. Однако о нашей стране девушка не забывает: у нее тут живут родные и друзья. Более того, в прошлом году Алина, будучи в Венгрии, активно болела за нашу сборную в проекте «Большие гонки» (шоу снималось в Будапеште), а также принимала участие в эротической фотосессии в поддержку российских спортсменов на Олимпиаде в Сочи.
Свою карьеру в качестве порно-актрисы Алина начала в 2008 году. По словам Henessy, она несколько раз номинировалась на «Порно-Оскар», однако это ее первая победа.
«В лучах солнца» — так называется документальный фильм о жизни восьмилетней школьницы Зин Ми в Пхеньяне, столице КНДР, снятый российским режиссером по сценарию, написанному северокорейскими товарищами.
Фильм уже собрал кучу призов и прессы, а также удостоился ноты министерства культуры КНДР российскому МИДу и требования северокорейской стороны запретить его к дальнейшему показу. Что Манский увидел в Пхеньяне? Как ему это удалось снять и что не удалось? И как он ушел из-под наблюдения северокорейских чекистов — об этом в эксклюзивном интервью The New Times после просмотра фильма.
- Вам предложили снять фильм о КНДР или это было ваше решение?
- Ну конечно, мое… Я всегда интересовался Северной Кореей, потому что меня всегда волновал вопрос, как, каким образом можно подавить человека, как можно уничтожить в нем основополагающие принципы, почему человек готов подчиняться. И понятно, что это фильм не только про Северную Корею и не столько про Северную Корею. Я читал журнал «Корея сегодня», жадно хватался за людей, которые там были, смотрел всегда какое-то видео оттуда. И вот однажды мне удалось познакомиться с северокорейскими чиновниками — так все и закрутилось.
Сталинская ВДНХ
- Когда вы впервые попали в страну чучхе?
- В 2013 году у меня была первая ознакомительная поездка: мне показывали, какая это прекрасная страна, и в конечном счете мне удалось выбрать героиню: меня отвезли в образцово-показательную школу, в кабинет директора завели пять девочек, сказали: «У вас есть пять минут, вы можете познакомиться и выбрать, кто вам нравится». Сценарий документального фильма про девочку, которая вступает в пионеры, в Союз детей, ей поручают очень важное дело — быть участником самого большого в мире праздника, к которому она со своими товарищами долго готовится, и в конечном счете превращается в одного из тысяч людей, создающих вот эту самую большую в мире живую картину, изображающую абсолютное счастье, — к этому моменту уже был написан. Хотя героиню еще только предстояло выбрать. Я выбрал Зин Ми, потому что девочка сказала, что ее папа работает журналистом: я подумал, что через его работу я смогу куда-то попасть. Про маму девочка сказала, что она работает в заводской столовой. Я подумал: замечательно, столовая, люди едят, тоже какая-то фактура. А живет Зин Ми около вокзала, в однокомнатной квартире с мамой, папой, дедушками и бабушками…
Но в фильме все не так: и папа не журналист, и столовой нет, и бабушки с дедушкой — тоже…
Естественно. Когда мы приехали уже снимать, папа чудесным образом превратился в инженера на образцово-показательной швейной фабрике, мама — в сотрудницу образцово-показательной фабрики по изготовлению соевого молока, а живут они, как оказалось, в самом шикарном доме столицы с фантастическим видом из окна. Правда, линолеум там, изображающий паркет, просто ножницами отрезан и лежит поверх цементного пола — даже не подбит под плинтуса, мебель только что внесли, картинки только что повесили, я улучил возможность и заглянул в шкаф — он был пустой, ванной никогда не пользовались, да там и нет воды, свет включали на время съемок: вообще у меня было ощущение, что дом нежилой и лифт запустили только ради фильма. Но в этом доме хотя бы три подъезда были открыты. А дом напротив — я его обошел, когда мне удалось сбежать от сопровождающих, — в нем вообще не было входа. При этом вечером в нем горели окна, но присмотревшись внимательно, я увидел, что все они горели одинаковыми лампами. Видимо, поставлена какая-то система, которая по вечерам общим рубильником включается, и создается некое ощущение жилого дома, хотя дом не заселен и в нем нет подъездов. Там все — фейк.
- Как это? Просто стоит коробка?
- Да.
- А мама и папа Зин Ми — они реальные?
- Реальные — я видел семейный альбом. Но вот фотографии в этом альбоме сняты на каком-то фейковом фоне, вмонтированы в фотографии из журнала или на фоне мебельного салона — я специально выношу эти фотографии в начало картины… Пожив там какое-то время, я понял, что Пхеньян — это абсолютная сталинская, брежневская ВДНХ, и все жители Пхеньяна — это абсолютные экспонаты. Например, там везде газоны, а на газонах рано утром, в шесть утра, или вечером, после работы, согнувшись в три погибели, сидят люди и пинцетами вынимают какие-то соринки. Кстати, когда мы снимали на образцово-показательной швейной фабрике, где папа нашей героини как бы работает инженером (см. фото ниже), я отправился в туалет и ошибся дверью. Открываю дверь, а там человек 150 голых женщин, которые моются в душе. Мне удалось выглянуть в окно, и я понял, что на территории фабрики есть жилые бараки, и эта сцена, когда рабочие идут на фабрику, — абсолютный фейк, потому что они живут при фабрике.
- А какой смысл во всем этом фейке? В Пхеньяне почти не бывает иностранцев, а если и бывают, то, как рассказывают, они ходят по строго определенному маршруту?
- Не знаю. С конца октября до начала апреля страна вообще закрывается для посещения иностранцами: дома отапливаются либо углем, либо дровами — вид буржуек, торчащих из окон, вряд ли привлекателен. У Северной Кореи сейчас два самых главных мировых партнера: Китай и, с недавних пор, вновь стала Россия, которая получает в год порядка 500 виз в Северную Корею. Мои три поездки, группа — четыре человека — это двенадцать виз; ежегодный приезд хора Александрова или хора МВД — это вынимай сто виз, вот и считайте, сколько человек приезжает от России. Из Китая, видимо, побольше. Ну и какое-то очень, очень лимитированное число других иностранцев. Подгляданная жизнь
- Почему тогда они пошли на эту затею с фильмом — мало того что российский режиссер, так еще и с вашей репутацией бунтаря?
- А как они могли это знать, коли в стране нет интернета? Они, вероятно, считали, что раз Россия их друг, так и правила в России такие же, и живут там так же, как в Северной Корее. К тому же фильм официально поддержан российским Министерством культуры, а режиссер Манский снимал фильмы о Путине — этого знания им было достаточно.
- Сколько экспедиций было у вас в Северную Корею?
- Две. Хотя должно было быть три, но нам закрыли въезд.
- Почему?
- Они заметили, что вы тайком снимаете фильм о фильме — то, как разыгрывается весь этот театр про счастье жизни в Северной Корее, как перезаписываются дубли, как эти самые сопровождающие говорят людям, что и как они должны говорить?
- Они не понимали и не видели этого. Но им не нравилось, что, например, я снимаю из-за занавески в гостинице… Однажды я просыпаюсь от шума, подхожу к окну и вижу совершенно фантастическую картину: шесть утра, вся площадь, все тротуары забиты людьми, которые сидят на корточках, кто-то просто на заднице, кто-то что-то жует, кто-то спит, кто-то лежит — их всех согнали на репетицию очередного митинга. Я, естественно, хватаю камеру и начинаю в окно снимать. Проходит минуты три-четыре — стук в дверь: мои сопровождающие, которые, жили справа и слева от моего номера, говорят: отойдите от окна, вы что, хотите, чтобы мы вас больше никогда не впустили? Все, что в фильме снято неофициально, — люди, толкающие автобус, дети у мусорных баков, очередь за отовариванием талонов — все это снято в щелочку из-за занавески.
- А по улицам вы могли гулять?
- Нет, у нас сразу отобрали паспорта, а без паспортов нельзя было выходить на улицу. Но мы все-таки пару раз обманными путями выбегали из гостиницы, куда-то успевали добежать, пока не включали план «перехват» и нас не ловили в городе.
- В магазины вам удавалось зайти?
- Я был пару раз в универмаге, где попадал в смешные ситуации. Первый раз меня прямо отвели в этот универмаг сопровождающие. Я походил, посмотрел, удивился, как все дешево. Это был мой первый приезд, и я не сообразил, в чем дело, — к тому же иностранец не имеет права иметь северокорейские деньги, и потому купить я ничего не мог. Но потом мне удалось достать немного их денег, и с сопровождающими я пошел купить каких-то сувениров. Прихожу в универмаг, там горы смешных тетрадок, прошу: мне три тетрадки. Ответ: «Вы не можете их купить». Потом я понял: продавцы, посетители, товары — это не настоящий магазин, это — выставочный зал. В другой раз мы — естественно, с сопровождающими — зашли в продуктовый магазин. Там стоят человек 15–20, все полки снизу доверху уставлены пачками томатного сока. Я спрашиваю, сколько стоит томатный сок. Сопровождающий отвечает традиционное: «Потом расскажем». Я: «Нет, переведите сейчас». Продавщица долго что-то говорит, сопровождающий — мне: «Еще не привезли ценник», — ну или что-то в таком духе. Я говорю: «Хорошо. Сколько стоил томатный сок на прошлой неделе?» Он переводит: «Томатный сок не продается».
- И где и что ела ваша съемочная группа?
- Завтракали и обедали в гостинице, вечером чаще всего ели в номере — несколько раз закупали продукты, какие-нибудь консервированные сосиски в магазине при нашем посольстве. Иногда нас возили в валютные рестораны: десять евро за обед — недорого. Для нас — недорого. Знаете, какая зарплата у главного сценариста студии документального кино в Пхеньяне, на которой работает 800 человек? Его зарплата равна 75 центам в месяц.
- В вашем фильме есть кадры, когда семья — мама, папа, девочка — собирается за низким столом, который весь уставлен тарелками с едой. Если в стране все продукты распределяются по талонам, а магазины — это выставки, то откуда это?
- Это еда, которую при нас привезли упакованной целлофаном, распаковали, разложили на этом столе, поставили, а люди реально боялись к ней прикоснуться. Сопровождающие им говорили: вы ешьте, ешьте. Они смотрели на них: правда можно?
- Но какой смысл в магазинах, где единственный товар — томатный сок, и он не продается?
- Я не понимаю. У меня вопросов после жизни в Северной Корее больше, чем до. Я ехал туда с каким-то вполне внятным представлением. Ну, прежде всего я думал, что это система страха, подавления, что люди внутри себя все понимают. Но, окунувшись, я увидел, что люди в принципе не только не понимают, а даже не задумываются… Я как-то разговаривал с дрессировщиком тигров: он мне объяснил, что когда тигр рождается — тот, которому предстоит выступать в цирке, — он с первого дня воспитывается таким образом, что не знает, что он тигр. То есть он вырастает, у него вырастают когти, зубы, усы, он рычит, он прыгает, но он просто не знает, что он тигр… Вот вам пример: мы снимали в метро. В Пхеньяне в метро иностранец не может зайти без сопровождающих и может проехать только две остановки. То есть он может увидеть три станции. Там есть специальный маршрут для иностранцев: на определенной станции войти и на определенной станции выйти. Мы не успели закончить съемку за две остановки и просим дать нам проехать еще несколько станций. В ответ — категорическое нет. Предлагают поехать обратно и доснять там. Я объясняю: на обратном пути в вагонах будут уже другие люди. Сопровождающие отвечают: это не проблема. И командуют людям в вагоне: «Встали и перешли станцию». И весь вагон встает, переходит и садится в вагон, который едет в противоположном направлении. Молча, без дискуссии.
- И это реальные люди были в вагоне?
- Откуда я знаю?
- Вы хотите сказать, что в Северной Корее нет двоемыслия, как оно было даже в сталинском СССР?
- Нет, абсолютно. Там люди — они родились вот в такой данности, в которой жили их родители и их деды, и у них нет никакой информации, что жизнь может быть какой-то другой, — они никуда не ездят, интернета у них нет. Мне кажется, у них и страха уже нет — ужас в том, что это нечто следующее, что-то после страха. Знаете, самое сильное объяснение и разоблачение, если хотите, страны, это ее телевидение… Естественно, в Северной Корее запрещено записывать телепередачи, но мы с собой привезли такую установку: мы писали телевизионный сигнал 24 часа в сутки на жесткий диск — на всякий случай. Так вот, там всего два канала, никакой, естественно, рекламы — вместо рекламных пауз клипы о великих вождях, контент — либо передачи, прославляющие вождей, либо чтение чучхе. Даже новостей нет в нашем понимании этого слова.
- И фильмов про любовь нет?
- Ни в одном фильме за всю историю северокорейского кино никто никогда не поцеловался.
- Ваши герои, мама с папой — они как-то демонстрировали свои отношения?
- Нет, никак. Они выполняли важное государственное дело: снимались в фильме.
- Ну хорошо, но не могут же люди не задаваться вопросом, почему в фильме у них на столе еда, которую они отродясь не ели и не видели?
- Они знают, что живут плохо только потому, что против них Соединенные Штаты… Когда мы снимали сцену приема детей в пионеры, сопровождающие нам показали на детей — лет семи-восьми, в военной форме, и говорят: «Их родители погибли на войне, это дети войны». Какая война? Последняя война, в которой участвовала Северная Корея, была шестьдесят лет назад! Но они совершенно уверены: где-то идет война, туда уходят северокорейские войска, есть линия фронта, солдаты погибают, а вождь заботится об их детях… Они воюют, они реально воюют.
- Как выглядят там газеты?
- В Северной Корее выходит три газеты. Кстати, газеты запрещено вывозить из страны и их запрещено использовать как бумагу. Так вот, все газеты издаются по одному лекалу. Первая страница — это лик вождя на всю полосу с небольшим текстом. Вторая страница — это четыре лика вождя уже в каком-то наборе с чем-то и небольшие к этому тексты. Третья страница — это восемь ликов вождя, как правило, какие-то общие фотографии. И четвертая страница — это фотографии свершений, а в самом углу — события в мире: маленькие тексты с еще более маленькими черно-белыми фотографиями, где сообщается о забастовках, катастрофах, падениях самолетов. Каждый день за этими газетами стоит очередь в киоски.
- Вы говорили, что каждый день должны были сдавать отснятый материал. Как же вам удалось вывезти кадры, снятые тайком?
- Оператор каждый день жаловался на желудок и уходил на 20 минут в туалет. И копировал отснятый материал на другую карту памяти. Честно говоря, это, наверное, самый сложный мой фильм — хотя у меня было немало трудных фильмов. Но этот психологически был очень тяжелым. Сутками под наблюдением, говорим знаками или выходим в коридор — а ведь надо было обсуждать завтрашнюю съемку, каждую ночь баррикадировались в номере, чтобы ночью никто не вошел, чтобы извне номер ночью нельзя было открыть...
- Сколько дней вы снимали в Пхеньяне?
- 45. Хотя по контракту с северокорейской стороной должны были 75.
- Что потом произошло?
- А потом нам не давали разрешения на въезд — и так до того момента, когда они узнали о том, что фильм будет показан на кинофестивале в Таллине: они не знали, что фильм уже идет практически по всему миру. Тут они предложили нам вернуться и доснять картину. Но какой смысл? Ну а наше Министерство культуры после ноты корейцев попросило убрать себя из титров фильма. Что странно и глупо, потому что уже подтверждены запросы как минимум 30 крупнейших фестивалей по миру, несколько стран уже купили фильм для телепоказа, и в нескольких странах Европы он выходит в кинопрокат. И сейчас мои партнеры обсуждают контракт по выходу этого фильма в кинопрокат в Соединенных Штатах Америки.
- А в России фильм будет показан?
- Его стоило бы, на мой взгляд, показать в то время, когда идет программа Дмитрия Киселева. Но телевидение ко мне не обращалось. Что касается кинопроката, то надо будет получить прокатное удостоверение — весной мы этим, я надеюсь, займемся.
Возвращаясь к фильму: в финале картины девочка вдруг расплакалась, за кадром слышится ваш голос, и в ответ Зин Ми начинает декламировать клятву верности вождю. Что произошло?
Я думаю, она заплакала потому, что чувствовала на себе очень большую ответственность, и она подумала, что не справляется. Ее выбрали. Выбрали для того, чтобы она показала величие, мощь страны и преданность ей, и когда ей задают вопрос, на который она отвечает, как ей кажется, недостаточным образом, она плачет от растерянности. Она говорит: «Я не могу понять, все ли я сделала для того, чтобы быть благодарной великому вождю». И от ощущения, что нет, не все, она и начинает рыдать…
Очень сильный текст о том что есть война и что делать
«НИКАКОГО ГЕРОИЗМА. Война — это кровь, смерть, оторванные руки, ноги, головы. Война — это искалеченные судьбы. Война — это сожженные города. До тех пор, пока в вашей голове война будет чем-то красивым и героическим, вы к войне не готовы. Война — это запах гноя, гари, мочи и пота, а не пафосные монологи и красивые поступки.
Всегда был против советского кино о Второй мировой. Красивые, причесанные (иногда красиво замазанные сажей) правильные люди принимали однозначные правильные решения. Все выглядело, как в классических пьесах: если герой хороший („наш“), он правильно разговаривает, хорошо выглядит, правильно рассуждает и красиво умирает в конце. Если герой плохой („немец“), то он убивает, сжигает, грабит и не считается ни с одной другой точкой зрения. В жизни ВСЕ НЕ ТАК. В жизни плохие солдаты есть с обеих сторон, хорошие солдаты есть с обеих сторон, каждый уверен, что он прав. Наши солдаты тоже не святые, наши снаряды тоже могут попасть по гражданскому объекту, наши солдаты не все „киборги“. Они иногда не могут связать двух слов, иногда пьют, иногда покушаются на других людей. И происходит это потому, что в армию не отбирают по принципу „святой — не святой“, а призывают тех, кто может выполнять поставленную задачу. И задача у солдата простая — воевать.
Пожалуйста, примите это как факт.
Героизм, подвиг, благородные поступки и прочее — вопрос ИДЕОЛОГИИ. А идеология в любой войне — второстепенна. Идеология — это инструмент для мотивации солдат и народа. И уж никак не первопричина. Потому не тешьте себя иллюзиями, что в РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ люди руководствуются идеологией.
НИКАКОЙ ЖАЛОСТИ. Во время военных действий, если твой дом находится на линии огня или в зоне поражения, то велика вероятность, что его не будет. Если ты будешь находиться в своем доме, то, возможно, не будет и тебя — это факт. Враг вообще не будет считаться с твоей точкой зрения. И твои слезы над пожитками его не волнуют, как не волнуют его твои банки с помидорами, твой кот, твоя картина над кроватью, которую тебе когда-то подарила мама. Им плевать на все, что для тебя ценно. Не потому, что они сволочи, а потому, что не бывает войн, в которых учитываются твои пожитки. Думать и страдать нужно было раньше. Война пришла в твой город — либо уезжай, либо бери в руки оружие или принимай участие в защите любым доступным тебе способом. Все элементарно просто. Бракованный снаряд не будет жалеть тебя. Случайный осколок тоже не будет о тебе заботиться. Сидеть и ждать, пока тебя вместе с домом сравняют с землей, — глупо и бессмысленно. Если после обстрела жилых кварталов Мариуполя и Краматорска ты этого не понял, то увы. Кто тебе виноват?
ПОГАСИ ЭМОЦИИ. Планируй свою жизнь сейчас. Пока паника не заклинила твой мозг. Хочешь ли ты уехать? Если хочешь, то — куда? Если не получится, то куда ты денешься? Если получится, то что ты будешь делать дальше? В любом случае — лишние эмоции тебе не нужны. Вся эта риторика из серии „о Боже! Мир рухнул!“ не принесет тебе ни решений, ни безопасности. Эмоции: паника, ненависть, истерика — никаким образом не улучшат твое положение. Они не могут повлиять на ситуацию. Эмоции лишь заставляют людей суетиться и принимать алогичные решения.
ОПРЕДЕЛИСЬ, НАКОНЕЦ. Речь идет не о поддержке царящего с обеих сторон идиотизма. Определяться надо не с деталями, а с приоритетами. Отбрось все сомнения, второстепенные детали и фразы „тут все неоднозначно“. Отбрось и реши: на чьей ты стороне. Без всяких „НО“ и „ЕСЛИ“. Стороны для тебя может быть только две: „Украина“ и „Россия“. Других сторон для тебя в этой войне нет. Уже ПОСЛЕ того как ты определился, можно вводить всякие „но“ и „если“. Типа „я за Украину, но хотелось бы, чтобы…“ или „я за Россию, НО…“ Впрочем, если ты „за Россию“, тогда, увы, мы с тобой на разных сторонах фронта.
ПАЦИФИЗМ НЕ ПРОЙДЕТ. Позиция „остановите войну“ — не позиция. Это эмоции. От твоих воплей ни Путин, ни Порошенко, ни Обама, ни Меркель и вообще НИКТО не остановится. Впрочем, если тебе еще хочется покричать в пустоту — дело твое. Хотя есть куда более логичные действия, чем пукать в вечность. Даже если вас услышит, например, Порошенко, то услышит ли вас Путин? ПОСМОТРИ ВОКРУГ. В твоей стране уже ГОД идет война. Кто бы и как ее ни называл. Кто бы ни смеялся. Кто бы ни относился к этому скептически. Война идет между Украиной и Россией. Вкрапления „ополченцев“ воюют на стороне и за интересы Российской Федерации. Правительству Российской Федерации могут верить лишь граждане самой Российской Федерации и еще немножко „умников“ из Украины. Все. Всем остальным либо пофиг, либо они РФ не верят. Это факт. Хотят этого Лавров и Путин или нет. Впрочем, Лавров и Путин — это политика. А мы говорим о восприятии войны.
Если ты думаешь, что в твоем городе тихо, а значит, в твоем мире войны нет — ты ошибаешься. Если ты думаешь, что ты сидишь в позе дзен, а значит войны в твоей стране нет, то ты ошибаешься сознательно. Если ты сидишь в костюме хиппи-пацифиста и проблемы тебя не волнуют — это до первого убитого друга, до первого траура у знакомых, до первой повестки, до первого взрыва на остановке ТВОЕГО города. Если ты пытаешься уговаривать себя, что все обойдется, то проще уехать. Если некуда ехать — перечитывай статью заново. Так, увы, произошло, что о войне многие из нас знали по советским фильмам. Там были обугленные стены сгоревших домов, массированные танковые атаки. Летели самолеты, играла музыка. С криком „УРА!“ в бой шли усатые молодцы. В мире ДАВНО такого нет. Война не такая. Война — это женщина, которая вышла за хлебом и погибла от разрыва снаряда на остановке. Этот снаряд мог быть провокацией для „Лайфньюз“, мог быть бракованным снарядом, который просто не долетел до цели, мог быть неудачным попаданием украинской армии, мог быть удачным актом устрашения от русских террористов. Женщина вышла за хлебом, и женщины не стало. „УРА!“ никто не кричал. Самолеты не летели. Город не сгорел. Это и есть ВОЙНА.
ДУМАЙ ПРО ЗАВТРА. Это самое важное. У кого-то „завтра“ может не быть. А у ТЕБЯ оно быть обязано. Погибнуть просто. Но если тебе некуда деться, то не проще ли сделать все, чтобы выжить и победить? Те, кто будет до последнего скалить зубы и метаться между двумя огнями, ЗАВТРА проиграют. Это факт. Метаться и скалить зубы легче за границей. Поверь.
И ЕЩЕ ОДНО. Не надо скулить на тему „а вот Порох“, „а вот Путин“… Оставьте их в покое. Да. Проблем много. Но они от тебя зависят? Нет. Ты можешь их решить? Нет. Вот и не бибикай. Хочешь свалить — беги. Только прошу — беги молча. Хочешь остаться? Добро пожаловать в АД. Зато будешь победителем. Не факт, что быть победителем в этой войне тебе понравится. Впрочем, после войны у тебя будет СТОЛЬКО работы, что тебе будет не до этого. (c)»
P.S. Меня очень умиляет позиция очень многих людей (не только украинцев. Автору посчастливилось быть знакомым с многими людьми из Таиланда, Гонконга, России и Израиля) позиция - МНЕ ВСЕ РАВНО лишь бы не было войны. Эти люди исключительно аполитичны и не следят за тем что происходит вокруг\внутри страны. Близкая подруга из Таиланда была очень удивлина когда Таиландский Бат сильно обесценился из-за протестов в стране\переворота в стране, а товарищ из Израиля прозрел когда в нескольких кварталах от него в Тель-Авиве произошел взрыв.
Вывод - БУДЬ В КУРСЕ ЧТО ПРОИСХОДИТ В РАДИУСЕ 100 КМ ОТ ТВОЕГО ДОМА
Йосипа Кобзона затримали в амстердамському аеропорту “Схіпгол”, коли він намагався вийти з території терміналу. Прикордонна поліція Нідерландів впізнала у одному із туристів російського співака, який напередодні опинився у “чорному списку” Євросоюзу, і негайно депортувала його назад до Російської Федерації.
Про це повідомляє “Амстердам Тудей” з посиланням на власні джерела в аеропорту.
“Він намагався пройти повз митний контроль без перуки, очевидно, щоб його ніхто не впізнав, – цитує видання свідчення одного із митників. – Але Кобзона видали хвилювання та нерівномірний загар, а точніше відсутність такого на місці перуки. Тож його своєчасно виявили і не дали перетнути закритий для нього кордон з ЄС“.
