основатель Pink Floyd

В Одессе взорвали магазин украинской символики — обошлось без жертв (фото)

3 декабря, 02:13

Примерно в половине первого ночи 3 декабря на Малой Арнаутской улице прогремел взрыв, в результате которого серьезные повреждения получил магазин украинской символики «Патриот».

По мнению специалистов, под окном магазина было заложено безоболочечное взрывное устройство мощностью порядка 200 граммов троила (по всей видимости, толовая шашка). В результате взрыва разрушена наружная стена и выбиты окна магазина, видны повреждения на стенах близлежащих домов. Также серьезно пострадал автомобиль Mitsubishi, припаркованный в нескольких метрах от места взрыва.

А потом читаем комменты к новости на том же сайте.

А ведь это Одесса, город, основанный русскими и в большинстве случаев лояльно к русским и всему русскому относившийся... Представляете, что тогда творится в других городах?... Я нет. Ибо это должно быть что-то запредельное...

Ну что? У кого еще повернется язык назвать этих людей братьями?... 

Самое сложное в этом мире – общаться с людьми, у которых причинно-следственная связь отсутствует

Знаете, чему детей учат сразу после того, как они встали на ноги? Причинно-следственной связи. Огонь обжигает, вода мокрая, стукнешь совочком соседа по песочнице – получишь сдачи. Это и есть базис нашей социализации – понимание того, что любое действие рождает реакцию. Импульс – ответ. И самое сложное в этом мире – общаться с людьми, у которых эта причинно-следственная связь отсутствует.

Точки над Ё: десять ответов в интернете:
Первое. Галичане – русофобы, они еще в Великую Отечественную предали СССР

Напоминаю, Западную Украину присоединили к СССР в 1939-м году. Это присоединение запустило на землях Галичины процессы классовых чисток. В отличие от остальной Украины, эти земли не имели в запасе 20 лет на привыкание к новой социальной реальности. Не было временного лага, за которое выросло бы новое – лояльное Москве – поколение, как это происходило в других областях страны. Предать может только «свой», а для жителей Западной Украины Советский Союз уж точно не воспринимался как «родина». Мотивы людей, семьи которых за полтора года до войны раскулачили, выселили или отправили в колхозы, вряд ли лежат в области защиты государства, проделавшего все это. А потому во многом именно политика СССР была причиной, а действия западноукраинских повстанцев – следствием. А не наоборот.
и хватит носиться с Бандерой, вот фото Шухевича:

Второе. Украина развалила СССР, «оттяпала Крым» и теперь мы лишь восстанавливаем справедливость

Напрягаемся и вспоминаем: основные идеологи распада СССР были не в Киеве, а в Москве. Первыми, кто объявил о своей независимости – еще до ГКЧП – были Прибалтика, Грузия, Молдавия и Армения. А первый Съезд народных депутатов РСФСР принял декларацию о государственном суверенитете 12 июня 1990 – на месяц с небольшим раньше, чем это сделал Верховный совет УССР (16 июля). Причиной была борьба Бориса Ельцина с Михаилом Горбачевым. Следствием – парад суверенитетов.
Третье. Майдан устроил переворот в Киеве, а потому Москва не связана с Украиной обязательствами по соблюдению территориальной целостности

Договоры о границах подписываются правительствами, но заключаются с государством. Смена власти, военный переворот, землетрясения, вторжение инопланетян и падение астероидов на этот вопрос никак не влияют. Если Москва считает, что в Киеве был переворот, то она – вместе с остальными гарантами украинских границ в лице Вашингтона и Лондона (привет, Будапештский меморандум) – должна настаивать на прозрачном и открытом избрании легитимной власти. Обязательства в отношении границ не отменяются, покуда государство продолжает существовать как субъект международного права. И даже переворот (если уж так кому-то нравится термин) государство не обнуляет.

Четвертое. Никакой аннексии Крыма не было, потому что Москва присоединяла к тому моменту уже независимый полуостров

Давайте по порядку: в ночь на 27 февраля был захвачен крымский парламент и Совмин, а лишь затем депутаты назначили референдум о статусе полуострова. А «декларация о независимости АРК и Севастополя» была принята крымскими депутатами и вовсе 11 марта – уже после того, как российские войска две недели разгуливали по улицам крымских городов. Даты вне политики: сперва захват органов власти и ввод войск (или вывод их из казарм ЧФ, что ничего не меняет), а только потом – смена гражданства для территории. В такой ситуации говорить о правовом характере объявления независимости (даже если оставить в стороне все остальные нюансы) даже как-то неловко.

Пятое. Если бы полуостров не сменил гражданство, его бы ожидала судьба Донбасса

Крым не мог бы стать Донбассом именно потому, что без Крыма не было бы Донбасса. Именно отсюда ехали в восточные области все те люди, с которыми теперь на пресс-конференциях ругается Кургинян, обвиняя в сдаче Славянска. Именно крымская аннексия дала им надежду, что на Востоке Украины будет аналогичный сценарий. Не было бы Крыма – не было бы и «ДНР» с «ЛНР».

Шестое. Добровольцы из России приехали защищать регион от агрессии Киева

Люди, утверждающие подобное, словно не замечают, что Донбасс превратился в «горячую» точку лишь после появления там российского оружия и добровольцев-«реконструкторов». И если бы Москва, Януковичи и региональные царьки не решились зажечь фитиль, то Донецк и Луганск жили бы обычной жизнью – привыкая к новым элитам. Потому что все последние 23 года главный запрос региона – это стабильность (которую не случайно водружали на политический щит все местные политические выходцы). В конце концов, перед глазами есть пример Днепропетровска, который еще недавно давал социологам 12% сепаратистских настроений, а сегодня превратился чуть ли не в базу украинского госстроительства. Именно потому, что региональные власти принесли сюда стабильность – столь ценную на фоне контраста с соседними областями.

Седьмое. Если бы не российское вмешательство, то Крым и Донбасс оказались под властью националистов

Что ж, повторение мать учения: на президентских выборах главные идеологи этнического украинского национализма – Ярош и Тягнибок – набрали в районе статистической погрешности и уступили даже бизнесмену Вадиму Рабиновичу. А Порошенко под категорию этнонационализма уж никак не попадает. Ему можно приписать разве что национализм политический и гражданский, но это, извините, составляющая абсолютно любой страны в мире. Включая Россию. 

Восьмое. Киев не хочет садиться за стол переговоров с Донбассом

Я бы понял этот аргумент, если бы мне объяснили, с кем именно вести переговоры. Пока же вся ситуация в регионе напоминает первую чеченскую – несколько полевых командиров, каждый из которых не имеет влияния на соседей. К тому же самые влиятельные люди в «ДНР» – Игорь Стрелков и Александр Бородай – вообще не имеют украинских паспортов. Как можно вести переговоры о будущем региона, который Киев считает частью Украины, с вооруженными иностранцами?

Девятое. Вы ругаете Януковича, а он, между тем, Майдан танками не разгонял

Я что-то не могу вспомнить на вооружении активистов Майдана гранатометы, ПЗРК, танки и БМП. Если кто видел – пусть освежит мою память. Вся статистика погибших людей в Киеве свидетельствует, что основными жертвами были демонстранты, а не силовики (105 гражданских и 20 правоохранителей).

Десятое. Ну и чего вы добились своим Майданом? Стреляли в Януковича, а попали в государство

Ну, в этом, быть может, и есть разница между двумя странами. В российской традиции государство само по себе цель и ценность, а для украинцев это средство развития человеческого капитала. Если госмашина служит для дерибана и проедания, то в топку такую госмашину. Если государство нужно лишь для коллективного «януковича», то, значит, это государство нужно пересобрать. Вот именно этим Украина сейчас и занимается. А благодаря позиции Кремля весь этот процесс приобрел очертания национально-освободительной борьбы.

«Буду винить протестующих, а не ОМОН». Айтишник участвует в провластных шествиях

«Буду винить протестующих, а не ОМОН». Айтишник участвует в провластных шествиях

О своей позиции: «Голосовал и сердцем, и разумом»
Судя по вашему Instagram, у вас активная политическая позиция.
Да, максимально. Но она стала такой только после 9 августа — до этого я был аполитичен.

И голосовали не за Лукашенко?
За Лукашенко. Знаете, я участвовал в пяти выборах, и по молодости один раз голосовал за другого кандидата, но потом всегда интуитивно голосовал за бацьку (во время фактчекинга Демид исправил первую букву б на большую, однако правила не позволяют нам принять это исправление — прим. dev.by).

Общаясь с единомышленниками, я сделал вывод, что многие из нас голосовали в первую очередь сердцем. Но в этом году я доверился не только сердцу, но и разуму — я проанализировал практические решения президента, в том числе и по борьбе с COVID-19.

Считаете их верными?
Ну конечно! И мировое сообщество сейчас активно соглашается, что да.

Ну, а как же слова про «психоз» и трактор, а ещё что медики «сами виноваты», и «как можно жить с 135 кг веса», и другие?
Знаете, когда все вокруг поднимают крик и устраивают балаган, смотреть нужно не на слова, а на дела — на результат. Ведь раньше мы как-то не замечали вирусы, а этот оказался таким распиаренным, что даже объявили пандемию. Хотя лично я в этом году даже простудой не болел.

Вы сказали, что со дня выборов перестали быть аполитичным. Что вас вдруг «разбудило»?
Агрессивные вибрации, которые исходят от протестующих, их лозунги: «Уходи!», «В автозак!» — это всё агрессия, каким бы соусом она ни прикрывалась.

О шествиях за Лукашенко: «Всего 15 человек на весь Минск, но я их нашёл»
Я наблюдал за протестами, а когда они стали масштабными, стал искать информацию о людях, которые придерживаются таких же взглядов — как и я. Но информации о готовящихся митингах в поддержку действующей власти я не нашёл.


Тогда я просто вышел на улицу. У меня не было ни флага, ничего. Я прошёлся от Мельникайте ко Дворцу спорта — смотрю: идут навстречу 15 человек с госфлагами, один несёт крест, другой икону. Вот пожалуйста, всего 15 человек на весь Минск, но я их нашёл. Увязался за тем «крестным ходом» хвостиком — и так мы до сих пор и ходим, объездили все областные центры.

Вы были среди участников митинга 18 августа, когда перед собравшимися на площади выступал Лукашенко?
К сожалению, я узнал о нём, когда всё ужё заканчивалось, увидел в прямом эфире. Сорвался с места, но не успел — все уже расходились, а на площади собирались протестующие из оппозиции.

Я прошёл сквозь колонну, прочувствовал на себе негативные вибрации. Люди были красиво одеты — все в белом, с цветами в руках, — это, конечно, здорово, но мне было неприятно.

Почему?
Потому что от них не исходило позитива, только негатив и даже нотки агрессии. «Уходи!», «Долой» — это плохо.

А как же «Жыве Беларусь»?
А «Жыве Беларусь» — нацистский лозунг, такие слова писали на бело-красно-белых флагах во время оккупации в 40-е годы. Это как «Хайль Гитлер».

И вот казалось бы, хорошая же фраза — «Жыве Беларусь», которая не предполагает негатива, пусть живёт Беларусь Но она на генетическом уровне уже воспринимается мною как агрессия.

А с фразой «За Беларусь» всё в порядке, по вашему мнению?
Да, она нейтральная.

Вы ходите на все провластные митинги?
Да, я был с «крестным ходом» во всех областных центрах, участвовал также в автопробегах, когда получалось, — съездил и в Хатынь, и на Линию Сталина.

Но я и на воскресные протестные митинги тоже ходил пару раз. В конце августа мы собрались втроём с нашими парнями — и пошли просто пообщаться с протестующими на площади Независимости, где было около 200 человек. Вокруг нас собралось около 20-25 — мы разбились на группы и вели коллективные дискуссии, обсудили большинство вопросов волнующих сегодня граждан, которые участвуют в протестных акциях. Когда расходились, даже обнимались, и это дало нам повод думать, что наши действия не были восприняты как провокация, а наоборот — поиск путей сближения и урегулирования конфликта в обществе.

Численность участников митингов «За Беларусь» не велика, если сравнить с теми же воскресными шествиями…
Ну, в этом ничего удивительного нет: позиция протестующих — запугать, затравить, заставить людей молчать, либо следовать своей воле. А те, кто за нынешнюю власть, не декларируют ничего, они просто живут — соблюдают закон, никого не трогают.

О задержаниях и побоях: «Сотрудники милиции просто исполняют свой долг»
В течение почти трёх месяцев людей задерживают и избивают ни за что. Директор цветочного магазина Максим Хорошев раздавал цветы девушкам…
В наше время цветы, к сожалению, являются патронами к оружию революции.

Более того, много проплаченной актёрской игры, и информация о ней всплывает уже после того, как рождается очередной фейк.

…а Никита Домрачев ехал в гости к маме.
А я знаю примеры, когда люди выходили на улицу, хотя бы в магазин, — а потом вставали с другими в цепь солидарности, начинали хлопать. А у ОМОНа стоит задача задержать причастных. И если есть подозрения, что вы, конкретно вы, тоже причастны, — он задерживает и вас.

Известно, что координаторы протестных маршей передвигаются на велосипедах или самокатах. Когда Никита въехал в толпу ОМОНа и протестующих, у силовиков были все основания для таких подозрений. «Случайным» людям лучше объезжать такие кварталы, любопытство и упорство могут сыграть не в их пользу.


Вы говорили, что тоже выходили на воскресные марши. Не боялись, что вас задержат?
Нисколько! Я проходил Немигу во время задержаний, видел координаторов беспорядков на мосту — и даже подходил к ним. Мне же было интересно…

Простите, но как вы поняли, что это координаторы?
А у них на лицах это было написано — что они вышли, как на работу. Они вывесили флаг прямо на мосту. Я подошёл спросить, чей флаг, но никто из них не захотел взять на себя ответственность и сказать: «Мой».

В это время подъехал бусик с ОМОНом — начались задержания. Один из омоновцев добежал почти до того места, где стояли мы, но поймал по пути какого-то парня — и повёл его к бусу. А другой парень, из тех, к кому я подошёл, в это время крикнул подросткам, бегавшим тут же: «Идите валить ОМОН». Честно говоря, единственное, о чём я пожалел в тот момент, что я их всех не «накрыл».

Вы всё же не ответили, почему не боитесь задержания, — любой может оказаться не в то время и не в том месте.
Я верю, что со мной ничего подобного не случится: я контролирую ситуацию, это подтверждает и тот факт, что я издалека смог вычленить в толпе координаторов шествия.

Но, конечно, как говорится, лес рубят — щепки летят: если вдруг в меня случайно попадёт такая «щепка», я буду винить в этом только протестующих, а не ОМОН. Я знаю многих сотрудников милиции, в том числе омоновцев, лично — эти ребята не настроены агрессивно, они просто выполняют свой долг.

О дворовой активности: «Мы с отрядом участвуем в антивандальных мероприятиях»
Вас забанили в чате Каскада. Из-за чего?
Из-за того, что я поспорил с человеком, который называет себя «пастухом района» — мешал ему обрабатывать сознание жителей.

Дело в том, что мы с отрядом участвуем в антивандальных мероприятиях — снимаем наклейки, закрашиваем стены. В Каскаде мы сначала перерисовывали некоторые элементы вандализма в национальные…

…то есть добавляли зелёного?
Да, где-то что-то закрашивали. А потом решили не создавать провокаций. Мы дважды оговаривали с жителями Каскада: вот мы закрасили, белый лист — и на этом всё, хватит. Но, к сожалению, эта борьба продолжилась.

Человек, что зовёт себя «пастухом», сбросил в чат статью, о том, как «ни за что в своем же дворе» задержали жителей Каскада, — но факты в ней были искажены. Я рассказал, как было дело.

Мы были тогда в Каскаде — приехали с ОМОНом закрасить стену. Только принялись за дело, как к нам подбежал человек — и замахнулся ногой, хотел ударить. Но оступился и упал, видимо, на пути ямка была. Его задержали. Он не знал, что с нами ОМОН, иначе не нападал бы.

Потом мы снимали листовки — а жители Каскада ходили за нами и бросались в нас яйцами и луком, и попадали по своим же машинам. Один парень снимал ребят из ОМОНа, провоцировал — и их тоже задержали. Но никто никого не крутил — просто вежливо попросили.

Когда уже разъезжались, часть наших ребят стала просить омоновцев освободить их — сделать такой жест доброй воли. Но коллективно мы рассудили так: в нас бросались, угрожали, а с нами представители власти — будет не совсем нормальным, если такое сойдёт им с рук. Я не знаю ничего о дальнейшей судьбе задержанных, но уверен, что к ним относились с уважением.

О релокации айтишников: «Микита Микадо подтачивал власть»
Есть информация, что за 2,5 месяца в Украину въехало около 1200 белорусских айтишников, а в Польшу — 800. Стартап-хаб Imaguru провёл опрос среди основателей стартап-компаний, результат: решение о релокации приняли 45% из них. Среди основных причин — правовой дефолт и нелегитимность власти.
Видимо, они просто подсознательно хотели этого — уехать, я уверен, что события августа, просто послужили для них поводом. И возможно, это как раз не те люди, которые должны жить в этой стране.

На белорусских айтишников часто влияют люди, которые даже не являются гражданами Республики Беларусь.

Скажите, а вы следите за делом PandaDoc?
Не очень внимательно. Как я понимаю, Микита Микадо подтачивал власть, переманивая силовиков на свою сторону — а это же угроза нацбезопасности. На что он рассчитывал? Что к нему придут силовики? Ну вот они пришли — но не для того, чтобы сдаться.

Мы все к чему-то взываем, но забываем, что загадывать желания, и даже мыслить нужно аккуратно. Люди хотят перемен — они безусловно их получат, но понравятся ли им эти перемены?..

О мотивации: «Мы призываем к миру и согласию»
Пропаганда обвиняет протестующих в том, что им платят. Чем привлекают на митинги «За Беларусь»?
Вы видите на моём примере, что это зов сердца, некая сила свыше, которая всех нас сводит вместе и объединяет.

А протестующих — нет, не сила свыше?
Это не та сила — другая: на сознание людей идёт атака, повсюду появляется много информации, и больше ¾ из неё — фейков, поданных так, чтобы люди воспринимали ситуацию негативно, а не нейтрально. Все Telegram-чаты, которые сейчас «ведут» людей на марши, были созданы за несколько лет до выборов, это непрекращающаяся борьба, которая началась не вчера, и не этим летом.

К сожалению, везде, где есть сильный лидер, найдутся те, кто под него копает, вставляет палки в колёса. Думаю, это потому что в каждом из нас живёт бунтарь. Но такие протесты ничего не рождают. У нас люди активно критикуют, но когда заходит речь о том, чтобы организовать что-то — сразу уходят. Когда я встречался со «змагарами» — я предлагал: «Хорошо, давайте организуем партию, я буду лидером» — они тут же находили тысячу причин, чтобы прервать диалог.

Чем больше мы с чем-то боремся, тем сильнее усугубляем ситуацию. Лучше созидать в правовом поле — искать единомышленников и делать.

Что делаете вы на своих митингах?
Своим шествием мы демонстрируем, что можно проводить мирное мероприятие, спокойно пройтись — и никто не будет препятствовать. Мы несём государственные флаги, у нас спокойная, миролюбивая позиция: мы призываем к миру и согласию.


А разве участники воскресных маршей, женских маршей, маршей пенсионеров ведут себя иначе?
А я видел, как пенсионеры, словно какие-то молодчики, напали на автобус с омоновцами, и те вынуждены были отпрыскиваться газом.

С женщинами тоже не все так мирно: они пытаются давить на психику силовиков, унижая и оскорбляя их, осыпая проклятиями. Иногда нападают, пытаясь сорвать маску или балаклаву, а у женщин, в среднем ногти длиннее — это тоже опасно.

В Бресте в начале августа 300 протестующих пошли на силовиков с камнями, с арматурой. Знаю, что сотрудников ГАИ избивали в толпе.

Об избитых омоновцах
Никто не видит жертв среди ОМОНа, потому что сильные люди не показывают свои раны. А они есть. Очень много жертв — некоторые даже инвалидами стали.

Откуда вы знаете?
Некоторые врачи, поддавшись информационной обработке, отказывались оказывать достойную медицинскую помощь силовикам, это я узнал из общения с ними. Я видел фото и видео увечий и травм, они есть в открытом доступе, — кто захочет, тот найдёт. На одном из них омоновец лежит с перекрученной от бедра ногой.

Просто до истины всегда тяжелее докопаться, а ложь всегда на поверхности.

https://dev.by/news/demid

Предыстория коммуны

Когда в начале 1860-х годов против второй империи начала борьбу буржуазия, рабочие завоевали себе большую свободу. Появились рабочие союзы, которые защищали экономические интересы рабочих, стремились к повышению заработной платы, к сокращению рабочего дня и т. п., для чего устраивали стачки. Одновременно с этим, во Франции организовалось представительство Первого интернационала (Международное товарищество рабочих, МТР), независимое от лондонского совета. Основателями и руководителями французской секции явились люди, принявшие программу Прудона: они стремились к мирной социальной революции при посредстве взаимного безвозмездного кредита («мютюализм»). Наряду с французским отделением МТР образовалась радикальная революционная фракция «бланкистов» (по имени своего лидера, Луи Бланки́), проповедовавшая утопический коммунизм и отличавшаяся радикализмом в методах борьбы.

Когда в 1867 г. МТР провело политическую демонстрацию против экспедиции в Рим (главным образом, с целью отклонить обвинение в союзе с бонапартизмом), её бюро было закрыто (1868). Вследствие этого, умеренные и мирно настроенные «мютюалисты» (Толен, Фрибур) стали терять руководящее значение, и рабочая масса подпала под влияние крайних (Варлен, Шален, Пэнди).

В конце 1860-х гг. большим распространением, особенно в низших слоях буржуазии, стал пользоваться революционный радикализм, мечтавший об идеалах Робеспьера; определенной программы он не выставлял, и принципы «justice éternelle» и «fraternité éternelle» каждым оратором понимались по-своему. В одном только сходились все оппозиционные элементы — в ненависти к империи. Когда она пала, новое «правительство народной обороны» создано было исключительно населением Парижа.

Тогда-то проявилось и громко заявило о себе стремление к учреждению коммуны, в которой видели панацею от всех зол и бедствий, обрушившихся на Францию. У одних требование коммуны имело значение простого протеста против невыносимой централизации управления, усилившейся при Наполеоне III. Другие выдвигали традиции первой революции, когда парижская коммуна руководила победоносной борьбой с коалицией держав. Приверженцы Прудона мечтали о разложении Франции на ряд автономных общин, из которых каждая самостоятельно определяла бы свой хозяйственный быт и ввела бы своих членов в обетованную страну «мютюализма». Наконец, идея коммуны встретила большое сочувствие и у революционеров-коммунистов, глава которых, Бланки, лично явился тогда в Париж.

Во время франко-прусской войны была образована парижская национальная гвардия: все граждане, изъявившие на то желание, были вооружены и несли службу под начальством офицеров, ими же избранных. В короткое время численность национальной гвардии достигла 300 тысяч человек. Национальным гвардейцам назначено было жалованье: служба в национальной гвардии обеспечивала тех, которые остались без работы вследствие осады Парижа.

К облегчению экономического кризиса в Париже направлены были и другие правительственные меры. Так, все вещи, заложенные в кассах ссуд за сумму менее 15 франков, были выкуплены за государственный счёт; платежи за квартиры и по векселям были приостановлены на неопределённый срок. Между тем Париж не мог более держаться. Бисмарк требовал, чтобы все без исключения войска, находившиеся в Париже, были обезоружены. Жюль Фавр объявил, что он не имеет возможности обезоружить национальную гвардию иначе, как посредством уличного боя. Решено было, что большая часть регулярных войск сложит оружие. О национальной же гвардии в VII статье договора о перемирии было прямо выражено, что она сохраняет оружие. Перед вступлением немцев в Париж, гвардейцы при помощи населения переместили артиллерийские орудия в специальные места города, которые находились на расстоянии от маршрута прохода немецких войск. Один из крупнейших «артиллерийских парков» был на высотах Монмартра. 8 февраля 1871 г. состоялись выборы в новое национальное собрание. В Париже подавляющим большинством голосов избраны были представители радикальной демократии — Виктор Гюго, Ледрю-Роллен, Флоке, Локруа и другие, обещавшие выступить с требованием децентрализации и свободы общин. Из чистых социалистов, различные фракции которых выставили общий список кандидатов, в депутаты попали лишь немногие, в том числе «мютюалисты» Толен и Малон. Провинция послала в национальное собрание большей частью лиц, склонных к восстановлению монархии в той или иной форме. Главой правительства избран был Тьер.

Один из первых его декретов был направлен против национальной гвардии: право на жалованье сохранено было только за теми национальными гвардейцами, которые документально могли доказать свою бедность и неимение работы. 100 000 национальных гвардейцев, принадлежавших к более зажиточному классу и представлявших собой политически умеренные элементы национальной гвардии, покинули службу, а вместе с ней и Париж: радикальные элементы получили безусловный перевес. Образована была комиссия из 18 членов, — людей, большей частью, совершенно безвестных, — на которую возложено было составление статутов для предложенной организации национальной гвардии. 3 марта обнародованы были эти статуты, которыми учреждена была республиканская федерация национальной гвардии (почему сторонники коммуны впоследствии и назывались федералистами). Устанавливалось генеральное собрание из делегатов отдельных рот и батальонов; каждый батальон и каждый легион (легион — совокупность батальонов каждого парижского округа) избирал свои местные комитеты, во главе же всей организации был поставлен центральный комитет, в состав которого входили от каждого округа по 2 делегата (назначаемых, независимо от чина, легионным комитетом) и по одному батальонному командиру (избираемому собранием всех батальонных командиров округа). Так как Париж разделен на 20 округов, то всех членов центрального комитета должно было быть 60. В действительности организация эта никогда не была вполне осуществлена: батальонных и легионных комитетов образовано было немного. Центральный комитет, открывший свои действия 15 марта в составе 30 членов, никогда не имел их более 40. Из членов международной ассоциации рабочих в комитет вступил один только Варлен.

Между тем бордосское правительство начало подготавливать уничтожение национальной гвардии. Главным начальником её оно назначило генерала Орель де-Паладина. И он, и главнокомандующий регулярными войсками, генерал Винуа, были рьяные бонапартисты. Париж, опасаясь государственного переворота, начал готовиться к революции, тем более, что при полной безработице паек национального гвардейца для многих десятков тысяч был единственным спасением от голодной смерти.

10 марта национальное собрание в Бордо приняло два декрета. В силу первого декрета местопребыванием правительства и национального собрания объявлен Версаль; вторым декретом постановлено, что все векселя, которым срок истек 13 ноября, должны быть оплачены к 13 марта, то есть в двухдневный срок. Этим вся мелкая буржуазия, которая ещё имела что терять и в возбужденном организме столицы представляла элемент сравнительно мирно настроенный, осуждена была на гибель: в течение 5 дней, с 13 по 17 марта, в Париже опротестовано было не менее 150 000 векселей. Парижский депутат Мильер настоятельно требовал от собрания, чтобы оно допустило дальнейшую отсрочку платежа квартирных денег, которые 6 месяцев уже не вносились. Но собрание воздержалось от всякого постановления по этому животрепещущему вопросу. Этим 200—300 тысяч рабочих, ремесленников, мелких торговцев, истративших все свои сбережения и никакой работы не находивших, преданы были на волю и милость домовладельцев.

15-го марта Тьер прибыл в Париж и приказал овладеть пушками национальной гвардии, которые собраны были на высотах Монмартра и охранялись весьма слабым караулом. Движение войска на Монмартр, произведенное на рассвете 18 марта, удалось; но для того, чтобы увезти пушки, не захватили с собой упряжи и лошадей. Пока войска дожидались упряжи, собралась национальная гвардия. Солдаты побратались с гвардейцами и арестовали своих высших начальников; генерал Леконт, отдавший приказ стрелять в толпу, был расстрелян своими солдатами, та же участь постигла и генерала Ж. Л. Клеман-Тома, бывшего командующего национальной гвардии, оказавшегося поблизости.

Становление коммуны

Фактическим властителем Парижа оказался Центральный Комитет Национальной гвардии. Париж, отрезанный от остальной Франции, поднял знамя коммуны: всякому округу и всякой более-менее значительной городской общине предлагалось по собственному усмотрению устанавливать свой политический и социальный строй, представительство же общенациональных интересов предполагалось возложить на конгресс делегатов отдельных общин. На 26 марта назначены были выборы в общинный совет. 160 тыс. голосов подано было за коммуну, 60 тыс. — против неё. Соответственно этому в состав совета избраны были 71 коммунар и 21 противник коммуны. Последние или не приняли полномочий, или вскоре сложили их с себя. На 16 апреля назначены были дополнительные выборы, которые, насколько они вообще могли состояться при уклонении значительной части населения от участия в подаче голосов, послали в ратушу одних только коммунаров. Из 78 членов совета коммуны 19 принадлежали к международной ассоциации; остальные были частью революционеры-якобинцы, частью социалисты различных фракций, и среди последних всего более было бланкистов (сам Бланки был ещё 17 марта арестован в провинции).С образованием совета коммуны, центральный комитет, действовавший в качестве временного правительства, должен был бы прекратить своё существование; но он не захотел отказаться от власти. В умственном отношении совет коммуны стоял выше комитета, но и он оказался не на высоте своего призвания, представлявшего большие трудности. Среди членов совета не было ни даровитых военачальников, ни испытанных государственных людей; до тех пор почти все они действовали лишь в качестве агитаторов. Из ветеранов революции в совете коммуны заседали Делеклюз и Феликс Пиа.

Первый из них, якобинец, после всех перенесённых им испытаний, представлял собой только развалины. Пиа, даровитый публицист, но чистый теоретик, совершенно запутавшийся в противоречиях, обуреваемый безграничным тщеславием и в то же время трусливостью, совершенно не подходил к той крупной роли, которая выпала ему на долю. Из всех фракций, представленных в совете коммуны, наиболее серьёзным элементом явились 19 членов международной ассоциации. Самыми выдающимися из них были Варлен, Вальян, Малон и Франкель. Они лучше других понимали социальный вопрос, действовали с наибольшим благоразумием и, за немногими исключениями, держались вдали от преступлений коммуны; из их среды вышла большая часть самых дельных администраторов коммуны.

Бланкисты — самая крайняя социально-революционная фракция того времени — имели в ратуше около 20 мест; верные своему учению, они представляли собой элемент, не останавливавшийся ни перед каким насилием; самый выдающийся из этой группы — Эд (Eudes). Наряду с ними заседали в совете коммуны и самые ярые ораторы парижских клубов революционно-якобинского направления. В числе их были даровитые, но беспочвенные мечтатели: живописец Курбе, Верморель, Флуранс, Валлес, остроумный хроникер бульварной прессы. Преобладали в этой группе — и это признают сами коммунары, остающиеся верными своим прежним идеалам — уличные болтуны, честолюбцы без знания людей и истории; среди них наиболее выдавались Рауль Риго и Ферре. Некоторые члены совета коммуны принадлежали к подонкам общества.

При таком пестром составе совета коммуны, деятельность его в сфере управления и даже защиты Парижа, по признанию самих коммунаров, представляла картину розни и разброда. В совете образовалось несколько партий, которые всякими правдами и неправдами поддерживали своих, раздавая им высшие должности. Даже члены совета, которые вообще с самоотвержением служили делу коммуны, отвергали услуги лиц дельных, способных и испытанных, если только они не принадлежали к их партии.

Совет коммуны был одновременно и законодательным корпусом, и высшим правительственным установлением. В качестве последнего он распадался на 10 комиссий. Главное руководительство всеми отраслями управления возложено было на исполнительную (экзекуционную) комиссию из 7 членов, в числе которых были Пиа, Эд и Вальян. Затем образованы были комиссии военная, финансов, юстиции, общественной безопасности, народного продовольствия, публичных работ, народного просвещения, внешних сношений, труда и обмена (échange). Членами последней комиссии были Малон, Франкель, Тейсс, Авриаль и Жерарден — все рабочие и члены международной ассоциации. Заведование делами чисто городскими распределено было между членами совета по округам, представителями которых они являлись. Жалованье, которое получали чины коммуны, не должно было превышать 6000 франков, но фактически оно, большей частью, было значительно меньше. Вообще во всем, что касалось денежной стороны дела, правительство коммуны проявило большую честность. В области социальных реформ правительство коммуны не имело определенной программы, так как в совете проявились три равносильные, но существенно различные социально-политические течения: коммунизм (бланкистов), прудонизм и якобинизм; наконец, приходилось считаться и с интересами мелкой буржуазии, которая сражалась в рядах федералистов. Единственный акт, в котором излагается общая программа коммуны — её «Декларация к французскому народу» от 19 апреля (так называемое завещание коммуны) — не идет дальше общих мест, представляющих отклик прудоновских изречений.

Что касается отдельных социально-политических мероприятий коммуны, то разрешено было не платить домовладельцам квартирных денег с октября 1870 года по июль 1871 года, отсрочены платежи по векселям, приостановлена продажа просроченных залогов. 6 мая постановлено было, что все вещи, заложенные в ломбарде ранее 26 апреля, в сумме не превышающей 20 франков, и состоящие из одежды, белья, мебели, книг и рабочих инструментов, могут быть получены обратно без выкупа. Запрещены были вычеты из заработной платы, ночная работа в пекарнях; определен минимальный размер вознаграждения для лиц, состоящих в услужении; решено при всех подрядах и поставках для города отдавать предпочтение рабочим ассоциациям перед частными предпринимателями. Декрет от 16 апреля передавал производительным ассоциациям все промышленные заведения, покинутые владельцами, причём за последними сохранено было право на вознаграждение. Коммуна признала за незаконнорожденными все права законных детей; декретировала отделение церкви от государства, с прекращением отпуска всяких сумм на духовенство; церковные имущества объявила народной собственностью; делала попытки к введению республиканского календаря; приняла красное знамя. Некоторые из комиссий коммуны функционировали сносно, особенно если принять во внимание необычайную обстановку, при которой они действовали. Особенно выделялась комиссия финансов, руководимая Журдом, бывшим бухгалтером; в то время как он ворочал миллионами (бюджет коммуны с 20 марта по 30 апреля составлял 26 млн франков), Журд для себя лично ограничивался жалованьем мелкого конторщика, его жена продолжала служить прачкой, а ребёнок посещал школу для бедных.

Интересна история французского банка при коммуне. До образования совета коммуны, центральный комитет, не решаясь захватить правительственные кассы, сделал в банке заем в 1 млн франков. В подвалах банка хранилось тогда наличными деньгами, ценными бумагами, вкладами и т. п. около 3 миллиардов франков. Захватом этих сумм коммуна могла бы нанести своим противникам неимоверный вред; но она не имела о них представления. Совет коммуны приставил к банку, в качестве своего комиссара, Белэ, добродушного старого инженера, которого вице-директор банка, де-Плёк, обошёл, представляя ему неверные отчеты. Даже тех сумм, о существовании которых Белэ знал, он решался касаться лишь с большой осторожностью. «Твердыня капитала, — говорит об этом коммунар Лиссагарэ, — в Версале не имела защитников более ревностных, чем в ратуше».

Хорошо направлялись монетное и почтовое дело: первым заведовал Камелина, вторым — Тейсс, оба — члены международной ассоциации. Но в общем деятельность комиссий свидетельствовала о полной неподготовленности и несостоятельности членов коммуны. Комиссия общественной безопасности с самого начала действовала очень плохо: полиция, во главе которой стоял прокурор коммуны, Рауль Риго, ничего не знала и ничего не замечала; антикоммунарские газеты, которые утром запрещались, вечером свободно продавались на бульварах; всюду проникали агенты версальского правительства. Общее руководительство военными действиями совершенно отсутствовало; кто хотел — делал вылазки, куда хотел — ставил пушки; одни не умели повелевать, другие не умели повиноваться.

Междоусобная война стала неизбежной после удаления Тьера в Версаль, но на успешное ведение её у Парижа не было шансов. Центральный комитет не понимал серьёзности положения. Назначенные им главнокомандующий национальной гвардии Люллье, бывший морской офицер, пивший запоем, и комендант Парижа Бержере, бывший наборщик, просто забыли занять важнейший из фортов Парижа, неприступный Мон-Валерьян, который Тьер, по оплошности, велел правительственным войскам очистить. Войска Винуа вновь заняли форт, а коммуна навсегда лишилась возможности перейти в наступление. Сначала силы версальцев были до того ничтожны, что они не могли помешать федералистам занять форты Исли, Ванв, Монруж, Бисетр и Венсенн, где хранились военные запасы, амуниция и 400 пушек (всего у федералистов было до 1600 пушек). Нейтральными оставались северные и восточные форты, находившиеся в руках немцев.

2 апреля произошла первая стычка между версальцами и федералистами. Тогда же обнаружилось, с какой беспощадной жестокостью будет вестись эта междоусобная война: 5 федералистов, захваченные в плен, были немедленно и без суда расстреляны версальцами. На следующий день федералисты, под предводительством Флуранса, Дюваля и Эда, сделали вылазку, но, предпринятая безо всякого плана, она кончилась неудачно; попавшие в плен федералисты, в том числе Флуранс и Дюваль, были расстреляны солдатами на месте. "Если версальцы — объявила коммуна — ведут войну как дикари, то да взыщется око за око и зуб за зуб". 6 апреля совет коммуны издал декрет о заложниках: каждое лицо, обвиненное в сношениях с версальским правительством, немедленно заключалось в тюрьму, судилось присяжными и, если было обвинено, оставалось заложником парижского народа; в число заложников поступали и военнопленные версальцы. На всякую казнь версальцами военнопленного или приверженца коммуны решено было отвечать расстрелом троих из этих заложников по жребию. Ещё раньше, 3 апреля, коммуна назначила главнокомандующим Клюзере, мало, впрочем, следившего за ходом военных действий и занимавшегося больше изданием приказов и циркуляров, которые звучали то меланхолически, то доктринерски. Комендантом Парижа избран был поляк Домбровский, по-видимому — наиболее даровитый из военачальников коммуны. Совет коммуны издал декрет об обязательной службе в батальонах национальной гвардии всех граждан Парижа от 17-ти до 40-летнего возраста; но, при полной бездеятельности полиции, эта мера не усилила рядов федералистов ни одним солдатом.

Падение коммуны

Федералисты все ещё надеялись, что на защиту Парижа поднимется провинция; но совет коммуны упустил удобный момент для обращения к стране. 22 дня длилось обсуждение программы коммуны в различных комиссиях совета, и когда она, наконец, была обнародована, то было уже поздно, да к тому же в ней не было выставлено никаких определенных практических требований. Во многих промышленных центрах (Лион, Сент-Этьен, Марсель, Тулуза, Бордо, Лимож) коммуналистические инсуррекции, предпринятые местным населением безо всякого плана и даже без особого воодушевления, были легко подавлены. После этого падение столицы было только вопросом времени. Перед ней стояло уже 130-тысячное войско, собранное, под начальством Мак-Магона, главным образом из военнопленных Меца и Седана, возвращение которых на родину было ускорено Германией, по просьбе версальского правительства. Осадные работы продвигались вперед со скоростью тем большей, что в ведении военных дел коммуны царила полнейшая безурядица. В этом отношении никакой перемены не последовало и после замены Клюзере Росселем. На этого бывшего артиллерийского офицера, который импонировал совету своим хладнокровием, краткостью и силой своей речи, возлагались большие надежды, но они нисколько не оправдались. Не помогли делу и тем, что заменили прежнюю исполнительную комиссию коммуны новой, а затем учредили комитет общественного спасения (2 мая), состав которого вскоре переменили целиком. Ничего не изменило в ходе военных действий и увольнение Росселя. Один за другим переходили в руки версальцев важнейшие форты, а 21 мая они без боя вступили в Париж, через ворота, которые почему-то были оставлены федералистами без охраны.

Но версальцам предстояло ещё завоевать улицы Парижа, заграждённые сильными баррикадами, вооружёнными артиллерией. Началась восьмидневная уличная резня, беспощадная с обеих сторон, ужасающая по своим подробностям. Федералисты получили приказ поджигать или взрывать всякий дом, который вынуждены были очистить. Всецело пожары, омрачившие последнюю борьбу, не могут быть объяснены соображениями защиты; наряду с последними несомненно действовала и жажда мести. Если огонь уничтожил лишь несколько улиц и ряд общественных зданий, то исключительно благодаря быстрому натиску версальцев, которые занимали одну часть города за другой. По-видимому, не все поджоги должны быть поставлены в вину федералистам. Адмирал Сессэ, которого нельзя заподозрить в приверженности к коммуне, призванный свидетелем в следственную комиссию, прямо объявил, что пожар Тюильри, ратуши, министерства финансов и счётной палаты — дело бонапартистов. В этих зданиях хранилась масса всякого рода документов и отчетов, относившихся к периоду до империи.

В последние 3 дня коммуны из нескольких сот заложников, содержавшихся в тюрьмах Парижа, федералисты расстреляли 63 человека, в том числе парижского архиепископа Дарбуа. Казнённые были почти все мирные граждане, которые не создавали коммуне никаких затруднений. Наконец, после последних боев на кладбище Пер Лашез и в Бельвиль, 28 мая наступил конец борьбе: весь Париж был уже в руках версальцев. Последний оплот коммунаров — форт Венсен — был сдан 29 мая. Начали свою работу военные суды, которые осудили свыше 13000 человек; из них 7500 человек было сослано, а 21 расстреляны. Расстрел коммунаров производился, в частности, у стены кладбища Пер-Лашез; на этом месте сейчас висит мемориальная доска. Число федералистов, расстрелянных без суда, в течение братоубийственной недели, Мак-Магон определяет в 15000 человек, а генерал Аппер считает вдвое более.

Из выдающихся деятелей коммуны пали в бою Флуранс, Верморель, Делеклюз и Домбровский; расстреляны без суда Варлен, Мильер, Риго и ещё раньше Дюваль, по суду — Россель и Ферре; в Новую Каледонию сосланы Рошфор и Журд. Тайно отпущены правительством на свободу Белэ, Малон и Тейсс, так как они, занимая высокие должности в коммуне, предали своих товарищей.

А теперь, anon, подумай - оно тебе надо?

Здравствуйте, то что я сейчас напишу, возможно многих сильного возмутит, но тем не менее, у меня нет никакого желания лить бальзам на душу. Мы русские основа этого государства, согласны? Пока что, с этим мало кто спорит, но если все так будет продолжаться, то лет через 10 , это утверждение будут отвергать даже русские.
Это страну основали русские. И знаете почему сейчас мы так живем, потому что звание русские мы носим гордостью, а надо нести как крест. Как может что либо измениться, если основа "просела" и не желает стоять. Свои традиции отвергаем, чужие пощраем. Повторяю Россию создавали русские, именно традиции позволили нашей стране, стать крупнейшей державой мира. Не чужие традиции и не толерантное отношение к ним. Если ваш ребенок второклассник, уверенно утверждает, что дважды два пять, вы отнесетесь к этому толерантно? Нет вы знаете что дважды два четыре, и в том числе благодаря этому, все вокруг созданно, почему же мы отвергаем то, что веками создавало нашу страну. Конечно сейчас многие могут высказаться негативно по поводу всего вышесказанного. Гордо сказать я русский, ну что я поделаю? И пойти на кухню пить горькую. Но если бы каждый из нас, хотя бы попытался почувствовать ответственность за страну, которую создавали наши предки много стало меняться, во всяком случае в жизни этого человека, сто процентов! http://aburko.livejournal.com/21971.html