когда едешь домой

Пророссийские паблики радостно рассылают новость о попадении во "что-то серьезное"

Но есть нюанс. 

Это видео им всем разослал один добрый человек, который добавил поверх взрыва в Иране надпись "Хуевый Тернополь". Пруф: https://twitter.com/khashayarrr_/status/1619481202951593984?s=20

После этого сразу кто понесся опровергать, кто удалять. Хорошо что у них были и другие фотографии прилета.

Ведь они-то настоящие? Правда? Well...

Тяжела жизнь русского пропагандона когда нужно перекрывать четыре сбитых блохолета за день. Но всё еще впереди. 

Вчера у меня умер брат...

Довольно сложно писать, но я обязан куда-то высказаться.
Вчера у меня умер брат. В самом начале войны его забрали на фронт в ЛНР, без какой-либо подготовки, аммуниции. Буквально без всего. Был он там несколько месяцев. С снабжением проблемы были. В результате на фоне сильного истощения и стресса у него не выдержало сердце.
Сука, сколько ещё невинных парней должно погибнуть из-за пидораса в кремле, отдающего приказы!? Сколько ещё похоронок должно прийти, прежде чем это хуйло поймёт, что нихуя он не добился, кроме как уничтожения собственной страны? Сколько матерей должно остаться без сыновей?
Самое страшное, что кроме него у меня забрали ещё и отца и ещё двоих братьев. Люди, которыми я очень дорожу и сука НИЧЕГО НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ!!!! Самое тяжёлое, блять, в этой ситуации это чувство беспомощности. Их нельзя выкупить. Их нельзя забрать домой, в безопасность. Эта беспомощность разрывает душу изнутри.
Я не знаю, что делать...

Вопрос к вам, реакторчане. Сталкивался ли кто-то с подобным? Есть ли способ как-нибудь забрать их с фронта? Хоть что-нибудь!

Экспромприированно с ФК

Ты приезжаешь в родной город с фронта на пару дней.

Получив в пятницу утром приказ на отъезд и полчаса на сборы, ты торопливо моешься парой бутылок газированной воды, с хрустом соскребаешь трехдневную щетину. Натянув "выходную" форму, хватаешь вещмешок и бежишь к машине. Пистолет - за пояс, запасную обойму и пачку патронов - в карманы. Хоть и в тыл едешь, но всё бывает, а плен - не для нас.

И вот ты уезжаешь все дальше и дальше от фронта. Буханье наших саушек и шелест градов сепарской "ответки" затихают вдали. Пацаны из группы сопровождения суют тебе деньги и карточки, заказывают гостинцы - кому нож, кому панаму, кому что-то для машины...

Ты киваешь, обещаешь все привезти, а в голове одна мысль: ты едешь домой, а они остаются. Ты будешь вечером пить коньяк, а они пойдут на боевой выход, без тебя. Ты будешь спать в мягкой постели с женщиной, а они не будут спать вообще, в лучшем случае - покемарят, расстелив каремат на сыром бетоне, прижавшись друг к другу спинами, для тепла. От всего этого на душе царапает.

Пацаны подбрасывают тебя до нацгвардейского блока на границе областей.

- Привет, военные! 93-я мехбригада, рота снайперов! Следую домой в краткосрочный отпуск.

"Нацики" и беркута, стоящие на блоке, расспрашивают тебя, как там на фронте. Ты показываешь в телефоне фотки взятых сепарских укреплений, битой техники, пленных сепаров. Беркута быстро тормозят попутку.

- Куда направляемся? Довезешь фронтовика до Новомосковска.

И вот ты едешь по мирной земле. Здесь не стреляют из зеленки по нашим колоннам, а наши не простреливают каждую крупную посадку. Здесь смерть не прилетит к тебе из гущи листвы, но ты все равно машинально вглядываешься в густую зелень на обочине. Ты сам не раз лежал у дорог, укрывшись в высокой траве, и знаешь, что разглядеть засаду с машины практически невозможно. Но все равно смотришь. Иллюзия управления собственной судьбой.

На заправке WOG ты съедаешь огромный цивильный хотдог с пепси-колой. В ближайшие пару суток никакой тушенки, никаких галет и макаронов.

Здоровенный кондиционированный автобус везет тебя из Новомосковска домой. Попутчики определяют в тебе "человека оттуда", видимо по форме (советская еще "березка"-разделка), здесь военные так не ходят. Они расспрашивают тебя о положении на фронтах, и ты говоришь, что все хорошо, что твоя мехбригада не отступает, а если где-то и плохо, то ты об этом не слыхал, а уж в 93-й гвардейской, четырежды орденоносной бригаде - точно все "в ёлочку"! Зачем им знать, что в твоем взводе после двух месяцев войны осталось восемь человек...

Вот он, родной город. Нарядный, шумный, красивый - родной. Ты идешь по его улицам в мятой форме, с вещмешком за плечами, люди оборачиваются вслед. Строевой сорокалетний ефрейтор, диковина в городе - вотчине курсантов.

Глаза разбегаются от обилия красивых девушек - начался учебный год, приехали студенты. Но против воли также подмечаешь и парней призывного возраста - их полным-полно. Гуляют с девушками, потягивают пивко на верандах...

На фоне эйфории от встречи с домом шевелится первое раздражение - почему они не в армии?! Почему столько народу косит? Ведь война идет, тяжелая война! Враг пришел на нашу землю, влез сюда своей бронетехникой, артиллерией, мотопехотой. Мы убиваем, нас убивают, а они тут по клубам шляются и телок "режут".

И вот прорезается первая "синдромная" мысль - ну, твари, дайте срок: придем с войны - со всех вас спросим, что вы делали, пока мы Родину защищали, ни себя, ни кого вокруг не жалея, не щадя.

С каждого спросим. Право такое имеем.

И понимаешь, что отныне, и до конца дней своих, людей ты будешь делить на тех, кто воевал - и всех остальных.

По улицам ездят хорошие машины, ходят нарядно одетые люди.

От ненависти начинает сводить скулы.

Ты знал, что так будет, тебя предупреждали.

Пацаны, побывавшие в отпуску раньше тебя, рассказывали, что дома полно дорогих машин с номерами ВВ и АН (сепары, гниды, понаехали, типа беженцы, мля!). Что любимые девушки понаходили себе ебарей поудобнее, которые не черти-где в степях Донбасса, а тут, под боком. Поездки, бутики, рестораны, внимание. Мы не можем ничего этого дать - мы войну ломаем. Мы - не в трэнде. Вне поля выбора. Не мужчины, а нечто непонятное, про таких в глянце не пишут, отстой.

Все это так, пацаны.

Мы действительно - какие-то лишние тут. На фронте кажется, что вместе с нами вся страна воюет рядом. Вернувшись домой, понимаешь: ни хрена.

В основном все косят и морозятся. Мы, вернувшиеся на несколько дней из пиздореза домой, для них - непонятны и опасны. Мы были как они - менеджеры, юристы, бухгалтера, комерсы. Теперь мы пулеметчики, снайпера, мехводы, разведчики.

Метаморфоза, для большинства - непостижимая.

Для них солдаты - что-то вроде оборотней. Перекинувшиеся. Как общаться с оборотнем - непонятно. Повествования о Мальдивах и покупке нового порша солдатам неинтересны. Солдатские рассказы о пиздорезах - неприятны и вызывают чувство нахождения не в своей тарелке.

И тебе кажется кощунством, оскорблением памяти павших разговор с сытым, благополучным мирняком о тех, кто не вернулся с боевых заданий, о погибших и пропавших без вести снайперах твоей роты.

И ты просто пьешь.

Молча.

Ирония судьбы: в роте сухой закон, и на фронте спокойно обходишься без спиртного, но в мирном городе детства. Невозможно.

Вот так и проходят твои отпускные два дня - в общении с семьей и - бутылкой.

...В воскресенье ты подсядешь в машину волонтеров, везущих помощь на фронт. Эти храбрые люди, которым в армии готовы при жизни ставить памятники, довезут тебя до нацгвардейского блока на границе областей. Здесь вас ждет ротная машина сопровождения. Очередной отпускник, садясь в попутку, весело кричит тебе:

- Санька, ну как погулял?

И ты складываешь пальцы в ОК и орешь в ответ:

- Отлично, братан!

Ребята привезли твой автомат и ты пересаживаешься к ним в машину.

Ты снова среди своих.

Среди людей, которым не важно твое общественное положение и количество денег, а важно, что ты не ссышь, и хорошо стреляешь.

Отпуск кончился.

Ты едешь, внимательно всматриваясь в окрестности.

Простреливаешь крупные посадки.

Там, дома, мирняки часто задавали тебе вопрос - зачем? Почему ты воюешь? Ведь не пацан уже. Больше всех надо? В ответ ты пытался объяснить что-то о присяге, о Родине, о том, что стыдно косить...

Все это так.

Но самое главное, о чем ты смолчал - это то, что на войне у тебя каждый день абсолютно чистая совесть.

Ты там, где надо.

Ты делаешь именно то, что надо.

Давным-давно забытое ощущение...

В детстве ты очень любил перечитывать книгу с называнием: "Люди с чистой совестью".

Теперь ты один из них.

Александр Мамалуй ©

Палач не знает роздыха!.. Но все же, черт возьми, работа-то на воздухе, работа-то с людьми!

«Настоящее время» поговорило с бывшим сотрудником ОМОНа Дмитрием Котельниковым, который неоднократно участвовал в разгоне акций протеста в России и стоял в оцеплении во время митингов. Котельников рассказал телеканалу, страшно ли стоять в оцеплении и как он относится к тому, что приходилось бить протестующих.

"Ты просыпаешься, ведёшь ребенка в школу. Потом идёшь на работу, надеваешь форму. После наряда, если тебя туда послали, едешь на митинг. Ты особо не задумываешься насчёт настроений, волнений, каких-то людей. И не думаешь о том, кого ты там дубинкой ударил. Работа сотрудника милиции (до апреля 2016 года ОМОН входил в состав МВД, но затем перешёл в Росгвардию — прим.TJ) простая: хватать и не пущать. Не думать о том, что там в головах у людей. Была дана команда, допустим, задержать – человек задерживает"

"Страшно, конечно. Когда особо буйный на тебя идёт и микрофоном в лицо тычет – я уверен, что и у тебя, и у меня будет одинаковая реакция, такая же, какая у тех ребят, которые вынуждены отмахиваться дубинками. И никакого рвения, я уверен, кого-то там именно целенаправленно избить, – ни у кого таких мыслей не возникает. Страшно"

"Я не верю в рвение. В то, что человек идёт на работу, и ему там сказали, что Навальный – «петух», и эти все «навальнята» – их надо гасить, и они дальше идут с мыслью, какой Навальный нехороший и какие эти «навальнята» плохие, что эту оппозицию надо разгонять.
Я не верю в это: нет ни у кого в голове таких мыслей. Человек идёт тупо выполнять свою работу. Инструктаж, конечно, проводится с ними. Но у человека в одно ухо влетело, в другое вылетело, ему совершенно неинтересна эта политика. Ему бы отстоять свои три часа и домой пойти – вот что его интересует в первую очередь. Его интересует, как к ребенку на утренник попасть"

https://tjournal.ru/76363-rabota-prostaya-hvatat-i-ne-pushchat-byvshiy-sotrudnik-omona-rasskazal-o-rabote-na-mitingah