клуб марксистов

Дело Пэн Шуай: Женская теннисная ассоциация отменила все турниры в Китае

"Уход из Китая может стать финансовой катастрофой для Женской теннисной ассоциации, и я думаю о последствиях 24 часа в сутки. Но то, что происходит, больше, чем бизнес", - заявил глава Женской теннисной ассоциации Стив Саймон после объявления о том, что ассоциация приостанавливает все турниры в Китае, требуя должного расследования заявлений Пэн Шуай, которая ранее обвинила в сексуальных домогательствах бывшего высокопоставленного китайского чиновника.

После объявления WTA о бойкоте Международный олимпийский комитет (МОК) заявил, что его представители в среду 1 декабря еще раз поговорили с Пэн Шуай по видеосвязи и она выглядела здоровой и была в безопасности.

При этом в сообщении также сказано, что звезда тенниса находится в "сложной ситуации", но никаких подробностей о том, что это за ситуация, МОК не разглашает.

МОК также заявил, что договорился о личной встрече с теннисисткой в январе 2022 года.

Китайская теннисная ассоциация в четверг выразила возмущение заявлением WTA, сообщает государственная газета Global Times.

Официальный представитель министерства иностранных дел Китая Ван Вэньбинь заявил, что страна выступает категорически против политизации спорта.

Все упоминания о приостановке турниров WTA в Китае были немедленно удалены цензурой со всех незаблокированных в стране сайтов, хотя учетная запись WTA в китайской социальной сети Weibo по-прежнему доступна.

Чжан Гаоли, партийный функционер, ушедший на пенсию в 2018 году, до сих пор никак не прокомментировал обвинения Пэн Шуай в сексуальных домогательствах.

Сурс: https://www.bbc.com/russian/news-59506937

https://polit.reactor.cc/post/5407663#comment26850514

МВД предлагает уравнять несанкционированные акции протеста с подготовкой терактов

Уличные протестные акции без согласования властей умышленно трансформируются в массовые беспорядки и являются главным дестабилизатором общественно-политической обстановки в стране. Об этом сообщается в проекте поправок Стратегии противодействия экстремизму до 2025 года, разработанном МВД РФ и опубликованном во вторник. В протесты все чаще вовлекается молодежь, говорится в документе, а несанкционированные акции — столь же опасное проявление экстремизма, как подготовка терактов. Глава общественной организации «Открытая Россия» Анастасия Буракова отмечает, что приравнивание уличных протестов к экстремизму — «общий тренд последних лет».

МВД предлагает изменить Стратегию противодействия экстремизму, утвержденную президентом в 2014 году и рассчитанную до 2025 года. В документе, опубликованном во вторник на федеральном портале проектов нормативных актов, подчеркивается, что «количество преступлений экстремистской направленности достаточно мало», однако эти преступления способны вызвать дестабилизацию внутриполитической обстановки как в отдельном регионе, так и в стране в целом.

Одним из основных сценариев дестабилизации МВД видит «привлечение различных групп населения к участию в несогласованных публичных мероприятиях (в том числе протестных акциях), которые умышленно трансформируются в массовые беспорядки».

«Спецслужбы отдельных государств наращивают информационно-психологическое воздействие на население России, прежде всего на молодежь, в целях разрушения традиционных российских духовно-нравственных ценностей, дестабилизации внутриполитической и социальной ситуации в стране»,— говорится в проекте поправок. «Серьезную опасность представляет распространение радикализма в спортивной среде, в том числе на базе спортивных школ и клубов, проникновение в тренерско-преподавательский состав носителей экстремистской идеологии»,— отмечают авторы.

В противовес МВД предлагает «принять на региональном и муниципальном уровне целевых программ» по предупреждению экстремизма и терроризма, обеспечить реализацию прав граждан на «свободу совести и свободу вероисповедания без нанесения ущерба религиозным чувствам верующих и национальной идентичности граждан России», а также создать банк данных экстремистских материалов.

По мнению руководителя информационно-аналитического центра «Сова», члена СПЧ Александра Верховского, предложения МВД «запоздали на 15 лет»: «Радикалы многие годы организовываются именно в спортивных клубах или используют их как площадки». Господин Верховский отметил, что в России есть федеральный список экстремистских материалов, «которым невозможно пользоваться из-за бестолковости и объема»: «Моя позиция и позиция СПЧ такова, что данный список следует упразднить вообще. А вот база материалов, которые проходили по соответствующим уголовным делам, была бы крайне полезна. О ее создании говорят уже несколько лет».

Юрист Анастасия Буракова, возглавляющая организацию «Открытая Россия», рассказала “Ъ”, что для привлечения к уголовной ответственности за экстремизм даже участников несогласованных протестов сначала «следует доказать, что человек либо состоит в запрещенной организации, либо распространяет литературу из федерального списка экстремистских материалов».

При этом госпожа Буракова отметила, что приравнивание уличных протестов к экстремизму — «общий тренд последних лет»: «Люди реализуют свое право на свободу собраний в соответствии с законом, выходят в уличные пикеты, не требующие согласования, но все же их массово задерживают под мнимыми предлогами». Активистка привела в пример дело «Нового величия» (восемь обвиняемых в создании экстремистской организации заявили, что сообщество создал провокатор ФСБ, он же написал устав): «В будущем подобные провокации могут быть и на уличных протестах. Провокатор может прийти на массовую акцию с запрещенной литературой, за что потом будут преследовать организаторов акции».

Сурс

Насильственная депортация из Украины в РФ

24 марта Мариупольский горсовет сообщил в своем телеграм-канале о том, что российские войска принудительно вывозят жителей Мариуполя на территорию РФ. 

«Ґрати» проверили эту информацию. Мы связались с переводчицей и редакторкой Натальей Яворской.  Имя было изменено по ее просьбе из соображений безопасности близких, оставшихся на территории РФ, которая сейчас находится за рубежом. Она рассказала, как по меньшей мере сто человек были насильно вывезены из поселка (его название мы скрыли по просьбе Яворской) на окраине Мариуполя сначала на оккупированную территорию Донецкой области, а потом в Россию. Там украинцы прошли процедуру фильтрации и были расселены в лагеря для беженцев. Часть из них, как Наталья, сумели выехать из страны, но многие продолжают вынужденно оставаться в России, не имея денег или документов.

 Мы проверили, насколько это возможно, историю Натальи. В Таганроге мы связались с волонтерами, которые встречают украинских беженцев. Они подтвердили, что беженцев привозят группами, но не стали говорить, принудительно ли их доставили в город. А потом и вовсе перестали отвечать на попытки связаться.«Ґрати» публикуют монолог Натальи Яворской полностью, за исключением моментов, удаленных по ее просьбе в целях безопасности. 

Полномасштабное вторжение

В Мариуполе я живу с рождения, с перерывами. В 17 лет я уезжала, потом поступила в Киев, четыре или пять лет жила в России. В 2020 году я вернулась в Киев, а прошлой весной опять переехала в Мариуполь.

24 февраля в шесть утра меня разбудила мама и сказала, что Киев и Харьков бомбят, что в Мариуполе тоже слышны взрывы. Мы собрали рюкзак. Я, мама и младший 15-летний брат пошли домой к бабушке. У нее уже были слышны взрывы, но не сильные, как будто вдалеке. Мы сидели в коридоре. Пришла родственница, у нее тоже двое детей — девочки. У бабушки с дедушкой мы пробыли два дня. 26 числа взрывы стали сильнее, и мамина подруга предложила нам перейти в укрытие. Оно находится рядом, в местном Доме культуры. Я вспомнила о нем, потому что занималась там в музыкальной школе скрипкой. Никто не думал, что будет война, входы в убежище были неподготовлены, дурацкая система.

Как мы жили в убежище: бабушка с дедушкой готовили нам первое время дома — и приносили еду в убежище. Так продолжалось где-то неделю. 2 марта нам отключили электричество, но в некоторых домах еще был газ. Через два-три дня отключили и его.

И началось… Под окно бабушкиного дома попала мина, разорвалась. Дядя привел бабушку к нам в убежище, дедушка отказался идти — готовил и приносил нам еду.

Клуб находится в центре поселка. Самые жесткие боевые действия проходили возле него, потому что напротив с двух сторон располагались украинские военные. Вся нагрузка приходилась именно на это место.

В какой-то момент встал вопрос с едой, потому что выходить уже было нельзя, обстрелы были слишком близко.

Второй мой дедушка — медик по образованию. Он когда-то служил, и ему на все все равно. Они готовили с бабушкой еду на костре и приносили нам вместе с водой, но очень редко, потому что наш район постоянно был под ударом. Потом дома обоих дедушек полностью разбомбили, и они перешли в нашу квартиру. Но вскоре украинские военные попросили всех в нашем районе уйти, чтобы не попасть под боевые действия. И они снова ушли.

Место, где мы находились, начали обстреливать 8 марта. Бомбили все высокие дома и Дом культуры тоже. Его полностью разбомбили, и мы даже немного успокоились — просто нечего теперь бомбить, остался только наш подвал. Но 10 марта стали почему-то бомбить подвал, наверное чтобы нас завалило. Не очень понятна логика, там уже стен не осталось, но они прицельно били по некоторым точкам несколько раз.

Бомбоубежище

В бомбоубежище была сильная солидарность. Каждый день начинался с новостей. Мой сосед, например, прятался в подвале с семьей. Когда он вышел приготовить еду на костре, в него попал осколок и он умер. Каждый день были новости о людях, которых убило — они были в подвале, но на улице в них попадали осколки. Самое странное, что при этом не было никаких сообщений и информации. У нас не было радио, мы не знали, что подобное происходит во всем Мариуполе. Наоборот была обида: мы сидим фактически без еды и воды, и город о нас не думает, не эвакуирует нас. Было сильное чувство брошенности. Мы даже не думали, что будут бомбить центр Мариуполя. Думали, что это нашему поселку не повезло, потому что, возможно, это какой-то стратегический объект.

Большую часть дня я занималась тем, что записывала сны — людей, которые мне снились, бабушек, мам. Мы пытались по этим снам понять, что нас ждет в будущем и о чем они говорят, потому что это был единственный источник информации.

Казалось, что самое сложное время — когда мы были в убежище. Ощущение запертости, потому что, по сути, у нас уже не было домов, нам некуда было идти. Мы не могли покинуть убежище в случае чего. Появился страх, что тебя завалит, страх каких-то иррациональных сил, которые хотят тебя убить. И ты не понимаешь зачем, ты не понимаешь стратегии или смысла.

Сейчас, наверное, даже с какой-то ностальгией вспоминаю дни в убежище, потому что тогда у всех была надежда. Все думали, что нужно потерпеть какое-то время без еды и воды и все закончится, можно будет вернуться домой, что-то точно решится. Из-за того, что у нас не было связи, мы вообще не представляли, что в Мариуполе происходит то же самое.

Мы даже хотели пойти в город пешком, но идти туда три часа было невозможно.

Некоторые пытались выехать из поселка, у кого-то получалось без урона. Были случаи, когда люди возвращались обратно, потому что их не выпускали. Поселок между нами и городом заняли в первые же дни, но и после нашего стояли «ДНР»-овские блокпосты.

Наверное, самое страшное было — погибнуть случайно. Я, перед тем как пропала связь, читала новости о том, что в Киев часто прилетало из зоны Чернобыльской АЭС, а у нас очень большой склад ядовитых веществ как раз в том месте, где они стреляли. Какой-то постоянный страх, что ты проснешься и умрешь, но даже не поймешь, что умер, а просто вдохнешь летучий хлор и сразу умрешь. Какое-то безвыходное состояние.

Я постоянно представляла встречу с друзьями. Как я выживаю и всем говорю, что я живу, и как нам все рады. Когда я представляла эту встречу, думала, что война точно закончится. Я мысленно представляла, что это случится скоро. Я была готова к тому, что когда это закончится, у нас не будет пособий и обеспечения, но мы сможем выходить. То есть я вообще не представляла, что война так и идет, а я нахожусь в каком-то другом месте.

Депортация

К 15 марта российские военные заняли большую часть поселка, но боевые действия еще шли в районе моего дома, на выезде. Они ходили по домам, пришли в наше убежище и сказали, что всем нужно уходить — эвакуация женщин и детей. Мы спросили, можно ли остаться — они сказали, нет и все, нельзя. Приказным тоном. Кроме убежища нам некуда было идти. Нескольким мужчинам с большими семьями удалось выехать.

Нас вывели в школу напротив здания клуба. Это был первый раз, когда я вообще вышла на улицу. Дикое ощущение — когда я заходила в убежище, все было полностью целое, а потом ты выходишь и видишь, что здания, в котором ты находился, нет, просто валяются кирпичи. Ты выходишь и видишь кучу поваленных деревьев, городков, вышек. Это сюрреалистическое ощущение, когда ты видишь вместо столовой, в которую ты ходил, когда учился в школе, кучу кирпича, и учебники валяются по полу. На стене остался стенд «Гордость школы» — с портретом моей сестры, а вокруг — российские военные.

Во время эвакуации умерла женщина, потому что у нее не выдержало всего этого сердце. Был мужчина, который не мог передвигаться сам — за ним ухаживала его женщина. Ему запретили эвакуироваться, и он остался. Нас отвели в эту разбомбленную школу, в которой они сейчас сидят, а оттуда нас повели в сторону выезда из поселка.

В поселке было две тысячи человек, нас было очень много. В нашей группе — где-то 90 человек. И возили несколько раз. Это была принудительная эвакуация, никто из нас не хотел выезжать из Украины. Если бы у нас был выбор — мы бы остались или выехали в сторону Украины. Некоторые говорили, что хотят остаться, но они приказным тоном говорили, что это невозможно.

Но надо понимать, что убежище, по сути, было единственное место, где мы могли находиться. У большинства людей с нами уже не было домов, и они не могли скрыться где-то в поселке.

На выезде из поселка в сторону Донецкой трассы нас посадили в военный Урал. Довезли до ближайшего поселка, который они захватили несколько недель назад, но никаких боевых действий там уже не было, потому что не было украинских военных. Там на один день нас поселили в школе. На следующий день погрузили в автобусы, сказали, что не в Донецк. С нами все, по большей части, обращались либо как с преступниками, либо как с конвоированными людьми, не было права даже узнать, куда нас  везут. Нам не говорили до последнего. Если спрашивали: «Куда вы нас везете?», отвечали: «В теплое место». Всем видом показывая, что мы должны быть невероятно благодарны за то, что нас освободили от наших домов.

У меня из вещей была только толстовка на мне. Но мне повезло — я как-то додумалась и хотя бы 10 фотографий взяла с собой. У нас теперь ни фотографий, ни видео, ничего.

На автобусах нас привезли в Новоазовск, но мы узнали об этом позже. Водители были полностью дезориентированы — они долго ехали из Донецка, приезжали куда-то, а им говорили, что дороги разбомблены, они ехали в другое место. У них не было никакой координации. Все в дороге обращаются с тобой как с мешком картошки. Водитель, естественно знал, куда мы ехали, но у всех был приказ никакой информации нам не давать.

В Новоазовске у них так называемые фильтрационные лагеря. Это не я придумала, это они сами так называют. В фильтрационном лагере были сотрудники МЧС, мы нашли вайфай. Как везде в России — они разбомбили вышку, выключили всю связь, но оставили пароль от одного до восьми. Мы просто пробовали их перебирать и вот — работает интернет.  Тогда я впервые узнала про Мариуполь, что его бомбят, и это был большой шок. А российские военные говорили, что они уже захватили Киев и Харьков.

В Новоазовске, как я понимаю, — какой-то перевалочный пункт. Было довольно жутко, потому что очень много военных тачек с изображениями Кадырова, очень много чеченцев, видишь как перебрасывают военную технику. Когда перед тобой проезжают Грады — это жутко. При этом все пытаются делать вид правильной работы: МЧС, автобусы, будки, таблетки, даже давление меряют, колбасу нам чеченцы передали. Это просто безумие, конечно.

Фильтрационный лагерь

Фильтрационный лагерь — это такая палатка, в которой сидит куча военных. Все мы сидели в автобусах, заходили по очереди. Сначала тебя фотографируют со всех сторон, видимо, для системы распознавания лиц, которую сейчас внедряют в РФ. Потом снимают отпечатки пальцев, но, что самое отвратительное, этих пальцев недостаточно, они даже ладошки сканируют со всех сторон. Потом ты проходишь допрос для реабилитации — тебя спрашивают, какие родственники остались в Украине, видел ли ты перемещение украинских войск, как ты относишься к политике Украины, как ты относишься к власти, как относишься к «Правому сектору». Большая анкета и тебя по ней расспрашивают, но не жестко. Потом самое непонятное для меня — ты отдаешь свои телефоны, они подключают их к компу на 20 минут и выкачивают из них базу контактов, но я не знаю, выкачивают ли они данные и копируют ли IMEI.

Мы ждали часа четыре-пять, пока попадем в фильтрационный лагерь. Потом несколько часов проходили. В автобусах не было туалетов. Один был в окопе далеко. Моей бабушке 70 лет, она подвернула ногу и не могла нормально ходить.

Нас повезли к границе «ДНР» и России. Всю ночь мы провели в автобусе в очень жестких условиях.

Российская Федерация начинается со шмона. Выборочно допрашивают женщин и мужчин. Женщин мало, но я попала в этот список невезучих. Это пиздец, потому что ты сидишь две недели в подвале, тебя обстреливают, и первый человек, с которым ты встречаешься на воле — русский ФСБшник. Он меня в жесткую паранойю ввел. У меня есть художественные тексты, связанные с Украиной, с войной, я не думаю, что они супер заметные. Но все равно возникла паранойя. Мне стало страшно, а он допытывал меня: знаю ли я о перемещении украинских войск, что я знаю об украинских солдатах и прочее. Я подумала про тактику ФСБшных связок: задаст один вопрос, о чем-то пошутит, потом опять задаст тот же вопрос, чтобы понять соврала я или нет. Но большую часть времени, на самом деле, мы обсуждали мои личные отношения. Это ФСБшника больше всего интересовало.

У меня все соцсети на украинском номере. Я сначала растерялась, сказала неправильно номер специально, но все равно было стремно. Они переписали мои телефоны, задали кучу вопросов, сказали, что я «слишком загадочная». Мне кажется, когда тебя уводит ФСБшник, говоря, что ты «слишком загадочная» — это самая худшая фраза, которую ты можешь услышать. У меня сердце упало в этот момент.

Короче, нас выпустили. Мы пытались с семьей — бабушкой, мамой, братом, тетей и ее детьми — уехать, но нельзя — ты не можешь просто взять и отправиться по своим делам.

Побег

На автобусах нас увезли в Таганрог. Там всем сообщили, что направят во Владимир поездом. Мне друзья скинули ссылку: на российском ТВ вышел сюжет об этом поезде. Корреспондент сообщает, что Россия оказывает помощь и даже капельницы ставят в поезде. И на видео бабушке — не моей, но с которой мы были вместе в убежище — ставят капельницу. Ей Российская Федерация полностью разбомбила дом, она не знает, куда едет, а показывают капельницу. Полный пиздец.

Из Таганрога мы добрались до Ростова. Доехали — я, моя бабушка, мама и брат. Родственницу вывезти не получилось, потому что она оставила паспорт дома, у нее была только его фотография. Сейчас мы пытаемся вывезти ее через посольство Украины в других странах по справке о возвращении на родину.

Мы поехали в Ростов и остановились на ночь у родственников. Это тоже безумная ситуация. Они очень гостеприимные, но мозги полностью промыты российской пропагандой. Говорят: не волнуйтесь, к осени вернетесь в Мариуполь, там все зачистят, и все будет хорошо.

В Ростове дофига военной российской техники. Город живет, как на войне. Когда мы ехали в поезде «Ростов — Москва», было безумно странное ощущение от того, что весь поезд обсуждает Мариуполь. Говорят, что в Мариуполе разрабатывают биологическое оружие для уничтожения репродуктивной системы русских женщин. Ощущение, что ты в какой-то коллективный сон попадаешь. Я, на самом деле, до начала войны сочувственно относилась к мысли, что русские не равно Путин. Я была уверена, что никто не хочет войны с Украиной, мне казалось это невозможным. Сейчас я считаю, что даже какие-то адекватные люди в российском обществе тоже являются частью этого и тоже несут за это ответственность.

Я созваниваюсь с друзьями, которые остались в лагерях беженцев. Им выдали российские симки. Мы хотим помочь всем как-то выехать. Их там кормят, есть жилье, но нет билетов. Работа — кассирами, продавцами супермаркетов — людей взяли как бесплатную рабочую силу. Думаю, что их вывозят только для пропагандистской картинки о том, как Россия эвакуировала людей.

То есть берут из Мариуполя людей и насильно вывозят сначала на оккупированную территорию, потом в Россию — Таганрог, Владимир. Там есть лагеря, где они могут жить, где есть связь и даже российские симки. До лета они должны найти работу, чтобы у них были свои деньги. Работа только низкооплачиваемая. Плюс они в городе, где полно техники и на них смотрят с мыслями о биологическом оружии, от которого надо защищаться.

Во Владимире условия неравномерные — кому-то везет, кому-то нет. Им оплачивают 10 тысяч рублей единоразово, но кто-то и их не может получить. Если им дают не беженство, а временное убежище, они смогут выехать в любой момент. Но ситуация с мужчинами непонятная. Потому что мужчин-украинцев могут не выпускать из Российской Федерации.

Все, с кем я созванивалась, находятся в жестком состоянии прострации, у всех начались проблемы со здоровьем. У многих бабушек ментальные проблемы — не понятно, как организовывать выезд. У них не осталось домов в Мариуполе, и взять куда-то поехать — очень сложно. Но еще сложнее жить в месте, которое полностью отрицает твой опыт. Мне кажется это очень страшно, когда ты сталкиваешься с этим в России: ты знаешь правду и что происходило, но все пребывают в каком-то сне и ты должен угадывать, о чем этот сон.

Когда всех повезли во Владимир — мы отказались от убежища. Могли это сделать, но без регистрации находиться в России можно только 15 дней, за это время нужно было успеть уехать. Проблема возникла, например, у тех, кто оказался без денег. Родственники в России хотели бы им скинуть, но некуда. Некоторые находят кого-то рядом, пересылают, и те передают наличные в лагерь.

У нас в лагере было несколько людей без паспортов. Когда начался обстрел, они не успели его взять, и вернуться домой было нельзя. Выдают внутреннее свидетельство, которое позволяет работать, но вопрос, как выехать. Единственный вариант — справка о возвращении на родину, но непонятно, как ее сделать, потому что украинское консульство не работает. Этот документ заменяет тебе паспорт.

Из Ростова мы выехали в Москву, оттуда — в Питер. Там пробыли три дня. 22 марта выехали на границу. Очень сильно готовились — все почистили в телефонах. Но выезжать, как ни странно, было довольно легко — только формальный допрос про родственников. Почему-то опять спросили IMEI телефона.

В поселке под Мариуполем остался дедушка. Бабушка очень жалеет, что выехала. Она хотела остаться с ним, но все происходило так быстро и сумбурно, она не смогла принять решение. Остался ее сын. Я беспокоюсь, что ему в экстренном порядке сделают паспорт «ДНР» и заставят воевать.

Еще остались мой дедушка с бабушкой, которые готовили нам еду. Нам даже удалось вызвать туда машины для эвакуации, но они в итоге отказались ехать. Они считают, что это их земля. Все дома вокруг дедушки разбомбили. Он остался в доме с выбитыми окнами, потому что считает, что это его место и никто не имеет права мешать этому.

Сейчас у них начала появляться связь. В 11 утра связались с дедушкой. Там жесткое мародерство в селах, российские военные просто бухают и стреляют в домах в потолок. Просто набухиваются и стреляют.

Много женщин в убежище с детьми. Очень много женщин под обстрелами бегают по разрушенным домам, пытаются найти какую-то еду. А дома уже взяли российские солдаты. Это страшная ситуация, совсем другой опыт — я уже об этом ничего не знаю.

Сурс: https://graty.me/monologue/berut-iz-mariupolya-lyudej-i-nasilno-vyvozyat-monolog-zhitelniczy-mariupolskogo-poselka-kotoruyu-prinuditelno-vyvezli-v-rossiyu/

Теперь и минобороны вербует заключённых, конкурируя с ЧВК "Вагнер"

Об этом пишут

Важные новости

С лета 2022 года осужденных на войну вербует ЧВК «Вагнера». С конца сентября вербовать осужденных начало Минобороны России. Об этом «Важным историям» рассказали два источника из числа родственников заключенных в ИК-3 «Скопин» (Рязанская область) и ИК-4 «Александрийская» (Ставропольский край). Обе — так называемые «красные колонии», где отбывают наказание бывшие сотрудники силовых структур.

«27 сентября в ИК-4 приезжали какие-то люди из Минобороны. Брат рассказал, что до этой встречи администрация колонии собирала списки предварительно заинтересованных. На встречу с людьми, очень похожими на генералов, позвали только людей из этого предварительного списка. „Генералы“ представляться не стали. Один из них сказал: „Зовите меня просто Андрей“. Что за „Андрей“, он не уточнял», — рассказывает родственница осужденного из ставропольской ИК-4.

По ее словам, после этой встречи брат (осужден в 2021 году по 228-й статье УК РФ на 11 лет) загорелся идеей ехать «защищать Родину». У него уже был боевой опыт: он дважды подписывал контракт с Минобороны, а в 2014 году участвовал в боях в Донбассе. Но семья его отговорила.

На следующий день в колонию приехали вербовщики из ЧВК «Вагнера». Но брату нашей собеседницы предложение ЧВК не понравилось: «Им прямо говорили, что можно резать украинцев на куски. Брат сказал, что ему это не подходит, что это не защита Родины. А бумаги, которые им предлагали подписывать, какие-то филькины грамоты». Однако это предложение подошло 140 заключенным — в первые дни октября «Вагнер» забрал их из колонии, рассказала родственница.

Спустя несколько дней брат нашей собеседницы заявил, что к ним в колонию снова собираются люди из Минобороны, приглашать присоединиться к батальону «Шторм»: «Брат говорит, что папа одного из парней из его колонии работает в ФСБ, и этот папа сказал сыну: в „Вагнера“ идти не надо, а вот „Шторм“ — то, что надо. Я говорю: „Зачем ты туда поедешь?“ Он отвечает: „Я поеду Родину защищать“. Говорит, что им обещают помилование», — пересказывает разговор женщина.

По ее данным, первых завербованных в «Шторм» Минобороны вывезло из ИК-4 в ночь на 11 октября.

11 октября отец осужденного, который отбывает наказание в рязанской ИК-3 «Скопин», рассказал «Важным историям», что люди из Минобороны посещали и эту колонию: «Приезжали в конце сентября, числа 30-го. Обещали контракт на полгода и какие-то деньги. Что-то связанное с дивизией „Шторм“».

После первого разговора предложением Минобороны заинтересовались около 100 осужденных. По итогам тестирования (что это было за тестирование, сын отцу рассказывать не стал) вербовщики выбрали порядка 60 человек. Увезти из колонии их могут до конца этой недели, считает собеседник редакции. По его данным, эти 60 человек уже написали прошение о помиловании и дали подписку о неразглашении.

«Сын меня предупредил, что, если я буду звонить в колонию и пытаться узнавать, где он, мне будут отвечать, что его этапируют в другую ИК. Но если его заберут, я все равно буду пытаться добиться от них ответа», — рассказал отец.

О вербовке заключенных людьми из Минобороны сообщает и проект Gulagu.net. 4 октября в телеграм-канале проекта появилось сообщение от анонимного источника о визите в нижегородскую ИК-11, тоже «красную» — для бывших сотрудников.

«Приезжали представители Министерства обороны РФ. Нас собрали в клубе и вербовали подписать контракт с ВС РФ для участия в СВО на Украине. Сказали, кто не подпишет контракт — заберут „вагнеровцы“ и там нас будет ждать билет в один конец! Со слов представителей МО РФ, они создают отряд „Шторм“ на базе Южного военного округа. Условия предлагают такие же, как и в ЧВК (помилование и зарплата), но шансов выжить больше, так как работают не в первом эшелоне. Было их трое: один генерал, военный прокурор и сотрудник ФСБ. Также вместе с ними выступал начальник колонии полковник Доценко Д. В. [Дмитрий Владимирович], который сказал, что необходимо набрать 300 осужденных и если не будет желающих, то будут отправлять в принудительном порядке, а кто откажется — будет весь срок сидеть в ШИЗО [штрафной изолятор], ПКТ [помещение камерного типа, фактически тюрьма внутри колонии] и ОСУОНе [отряд специальных условий отбывания наказания] под прессом», — говорится в сообщении.

Можно предположить, что Минобороны вербует только осужденных, содержащихся в колониях для бывших сотрудников. По данным ФСИН России на 2020 год, таких ИК в России 21.

Что это за отряд «Шторм», о котором говорят источники «Важных историй» и источник Gulagu.net, точно не ясно. Основатель Gulagu.net Владимир Осечкин считает, что это новый отряд, который Минобороны собирается создать из завербованных осужденных.

Судя по открытым источникам, есть минимум два «Шторма», связанных с Минобороны. Один — штурмовой батальон, сформированный в так называемой ЛНР в июле 2022 года «для более эффективного штурма городских застроек и промышленных зон». Второй — сводный отряд добровольцев из Северной Осетии, уже четыре месяца воюющий в Украине.

Международный суд в Гааге озвучил вердикт по делу о крушении рейса MH17

- 3 из 4 обвиняемых заочно приговорены к пожизненному заключению. Виновными признаны Игорь Стрелков-Гиркин, Сергей Дубинский и Леонид Харченко. С Олега Пулатова обвинения сняты.
- суд установил, что самолёт был сбил ракетой из ЗРК «Бук», запущенной со стороны Первомайского.
- ЗРК «Бук», из которого был сбит самолет, прибыл из России и относился к 53-й зенитной ракетной бригаде ВС РФ из Курска
- суд пришёл к выводу, что контроль над территорией "ДНР" в момент катастрофы осуществляла Россия
- суд установил, что Россия была вовлечена в конфликт и поддерживала боевые действия в этом районе, а у обвинённых есть российское гражданство