Зимин комиссар

Вот стало интересно, думаю не только мне.

Давайте узнаем мнение обитателей реактора

Когда в начале 1860-х годов против второй империи начала борьбу буржуазия, рабочие завоевали себе большую свободу. Появились рабочие союзы, которые защищали экономические интересы рабочих, стремились к повышению заработной платы, к сокращению рабочего дня и т. п., для чего устраивали стачки. Одновременно с этим, во Франции организовалось представительство Первого интернационала (Международное товарищество рабочих, МТР), независимое от лондонского совета. Основателями и руководителями французской секции явились люди, принявшие программу Прудона: они стремились к мирной социальной революции при посредстве взаимного безвозмездного кредита («мютюализм»). Наряду с французским отделением МТР образовалась радикальная революционная фракция «бланкистов» (по имени своего лидера, Луи Бланки́), проповедовавшая утопический коммунизм и отличавшаяся радикализмом в методах борьбы.

Когда в 1867 г. МТР провело политическую демонстрацию против экспедиции в Рим (главным образом, с целью отклонить обвинение в союзе с бонапартизмом), её бюро было закрыто (1868). Вследствие этого, умеренные и мирно настроенные «мютюалисты» (Толен, Фрибур) стали терять руководящее значение, и рабочая масса подпала под влияние крайних (Варлен, Шален, Пэнди).

В конце 1860-х гг. большим распространением, особенно в низших слоях буржуазии, стал пользоваться революционный радикализм, мечтавший об идеалах Робеспьера; определенной программы он не выставлял, и принципы «justice éternelle» и «fraternité éternelle» каждым оратором понимались по-своему. В одном только сходились все оппозиционные элементы — в ненависти к империи. Когда она пала, новое «правительство народной обороны» создано было исключительно населением Парижа.

Тогда-то проявилось и громко заявило о себе стремление к учреждению коммуны, в которой видели панацею от всех зол и бедствий, обрушившихся на Францию. У одних требование коммуны имело значение простого протеста против невыносимой централизации управления, усилившейся при Наполеоне III. Другие выдвигали традиции первой революции, когда парижская коммуна руководила победоносной борьбой с коалицией держав. Приверженцы Прудона мечтали о разложении Франции на ряд автономных общин, из которых каждая самостоятельно определяла бы свой хозяйственный быт и ввела бы своих членов в обетованную страну «мютюализма». Наконец, идея коммуны встретила большое сочувствие и у революционеров-коммунистов, глава которых, Бланки, лично явился тогда в Париж.

Во время франко-прусской войны была образована парижская национальная гвардия: все граждане, изъявившие на то желание, были вооружены и несли службу под начальством офицеров, ими же избранных. В короткое время численность национальной гвардии достигла 300 тысяч человек. Национальным гвардейцам назначено было жалованье: служба в национальной гвардии обеспечивала тех, которые остались без работы вследствие осады Парижа.

К облегчению экономического кризиса в Париже направлены были и другие правительственные меры. Так, все вещи, заложенные в кассах ссуд за сумму менее 15 франков, были выкуплены за государственный счёт; платежи за квартиры и по векселям были приостановлены на неопределённый срок. Между тем Париж не мог более держаться. Бисмарк требовал, чтобы все без исключения войска, находившиеся в Париже, были обезоружены. Жюль Фавр объявил, что он не имеет возможности обезоружить национальную гвардию иначе, как посредством уличного боя. Решено было, что большая часть регулярных войск сложит оружие. О национальной же гвардии в VII статье договора о перемирии было прямо выражено, что она сохраняет оружие. Перед вступлением немцев в Париж, гвардейцы при помощи населения переместили артиллерийские орудия в специальные места города, которые находились на расстоянии от маршрута прохода немецких войск. Один из крупнейших «артиллерийских парков» был на высотах Монмартра. 8 февраля 1871 г. состоялись выборы в новое национальное собрание. В Париже подавляющим большинством голосов избраны были представители радикальной демократии — Виктор Гюго, Ледрю-Роллен, Флоке, Локруа и другие, обещавшие выступить с требованием децентрализации и свободы общин. Из чистых социалистов, различные фракции которых выставили общий список кандидатов, в депутаты попали лишь немногие, в том числе «мютюалисты» Толен и Малон. Провинция послала в национальное собрание большей частью лиц, склонных к восстановлению монархии в той или иной форме. Главой правительства избран был Тьер.

Один из первых его декретов был направлен против национальной гвардии: право на жалованье сохранено было только за теми национальными гвардейцами, которые документально могли доказать свою бедность и неимение работы. 100 000 национальных гвардейцев, принадлежавших к более зажиточному классу и представлявших собой политически умеренные элементы национальной гвардии, покинули службу, а вместе с ней и Париж: радикальные элементы получили безусловный перевес. Образована была комиссия из 18 членов, — людей, большей частью, совершенно безвестных, — на которую возложено было составление статутов для предложенной организации национальной гвардии. 3 марта обнародованы были эти статуты, которыми учреждена была республиканская федерация национальной гвардии (почему сторонники коммуны впоследствии и назывались федералистами). Устанавливалось генеральное собрание из делегатов отдельных рот и батальонов; каждый батальон и каждый легион (легион — совокупность батальонов каждого парижского округа) избирал свои местные комитеты, во главе же всей организации был поставлен центральный комитет, в состав которого входили от каждого округа по 2 делегата (назначаемых, независимо от чина, легионным комитетом) и по одному батальонному командиру (избираемому собранием всех батальонных командиров округа). Так как Париж разделен на 20 округов, то всех членов центрального комитета должно было быть 60. В действительности организация эта никогда не была вполне осуществлена: батальонных и легионных комитетов образовано было немного. Центральный комитет, открывший свои действия 15 марта в составе 30 членов, никогда не имел их более 40. Из членов международной ассоциации рабочих в комитет вступил один только Варлен.

Между тем бордосское правительство начало подготавливать уничтожение национальной гвардии. Главным начальником её оно назначило генерала Орель де-Паладина. И он, и главнокомандующий регулярными войсками, генерал Винуа, были рьяные бонапартисты. Париж, опасаясь государственного переворота, начал готовиться к революции, тем более, что при полной безработице паек национального гвардейца для многих десятков тысяч был единственным спасением от голодной смерти.

10 марта национальное собрание в Бордо приняло два декрета. В силу первого декрета местопребыванием правительства и национального собрания объявлен Версаль; вторым декретом постановлено, что все векселя, которым срок истек 13 ноября, должны быть оплачены к 13 марта, то есть в двухдневный срок. Этим вся мелкая буржуазия, которая ещё имела что терять и в возбужденном организме столицы представляла элемент сравнительно мирно настроенный, осуждена была на гибель: в течение 5 дней, с 13 по 17 марта, в Париже опротестовано было не менее 150 000 векселей. Парижский депутат Мильер настоятельно требовал от собрания, чтобы оно допустило дальнейшую отсрочку платежа квартирных денег, которые 6 месяцев уже не вносились. Но собрание воздержалось от всякого постановления по этому животрепещущему вопросу. Этим 200—300 тысяч рабочих, ремесленников, мелких торговцев, истративших все свои сбережения и никакой работы не находивших, преданы были на волю и милость домовладельцев.

15-го марта Тьер прибыл в Париж и приказал овладеть пушками национальной гвардии, которые собраны были на высотах Монмартра и охранялись весьма слабым караулом. Движение войска на Монмартр, произведенное на рассвете 18 марта, удалось; но для того, чтобы увезти пушки, не захватили с собой упряжи и лошадей. Пока войска дожидались упряжи, собралась национальная гвардия. Солдаты побратались с гвардейцами и арестовали своих высших начальников; генерал Леконт, отдавший приказ стрелять в толпу, был расстрелян своими солдатами, та же участь постигла и генерала Ж. Л. Клеман-Тома, бывшего командующего национальной гвардии, оказавшегося поблизости.

Фактическим властителем Парижа оказался Центральный Комитет Национальной гвардии. Париж, отрезанный от остальной Франции, поднял знамя коммуны: всякому округу и всякой более-менее значительной городской общине предлагалось по собственному усмотрению устанавливать свой политический и социальный строй, представительство же общенациональных интересов предполагалось возложить на конгресс делегатов отдельных общин. На 26 марта назначены были выборы в общинный совет. 160 тыс. голосов подано было за коммуну, 60 тыс. — против неё. Соответственно этому в состав совета избраны были 71 коммунар и 21 противник коммуны. Последние или не приняли полномочий, или вскоре сложили их с себя. На 16 апреля назначены были дополнительные выборы, которые, насколько они вообще могли состояться при уклонении значительной части населения от участия в подаче голосов, послали в ратушу одних только коммунаров. Из 78 членов совета коммуны 19 принадлежали к международной ассоциации; остальные были частью революционеры-якобинцы, частью социалисты различных фракций, и среди последних всего более было бланкистов (сам Бланки был ещё 17 марта арестован в провинции).С образованием совета коммуны, центральный комитет, действовавший в качестве временного правительства, должен был бы прекратить своё существование; но он не захотел отказаться от власти. В умственном отношении совет коммуны стоял выше комитета, но и он оказался не на высоте своего призвания, представлявшего большие трудности. Среди членов совета не было ни даровитых военачальников, ни испытанных государственных людей; до тех пор почти все они действовали лишь в качестве агитаторов. Из ветеранов революции в совете коммуны заседали Делеклюз и Феликс Пиа.

Первый из них, якобинец, после всех перенесённых им испытаний, представлял собой только развалины. Пиа, даровитый публицист, но чистый теоретик, совершенно запутавшийся в противоречиях, обуреваемый безграничным тщеславием и в то же время трусливостью, совершенно не подходил к той крупной роли, которая выпала ему на долю. Из всех фракций, представленных в совете коммуны, наиболее серьёзным элементом явились 19 членов международной ассоциации. Самыми выдающимися из них были Варлен, Вальян, Малон и Франкель. Они лучше других понимали социальный вопрос, действовали с наибольшим благоразумием и, за немногими исключениями, держались вдали от преступлений коммуны; из их среды вышла большая часть самых дельных администраторов коммуны.

Бланкисты — самая крайняя социально-революционная фракция того времени — имели в ратуше около 20 мест; верные своему учению, они представляли собой элемент, не останавливавшийся ни перед каким насилием; самый выдающийся из этой группы — Эд (Eudes). Наряду с ними заседали в совете коммуны и самые ярые ораторы парижских клубов революционно-якобинского направления. В числе их были даровитые, но беспочвенные мечтатели: живописец Курбе, Верморель, Флуранс, Валлес, остроумный хроникер бульварной прессы. Преобладали в этой группе — и это признают сами коммунары, остающиеся верными своим прежним идеалам — уличные болтуны, честолюбцы без знания людей и истории; среди них наиболее выдавались Рауль Риго и Ферре. Некоторые члены совета коммуны принадлежали к подонкам общества.

При таком пестром составе совета коммуны, деятельность его в сфере управления и даже защиты Парижа, по признанию самих коммунаров, представляла картину розни и разброда. В совете образовалось несколько партий, которые всякими правдами и неправдами поддерживали своих, раздавая им высшие должности. Даже члены совета, которые вообще с самоотвержением служили делу коммуны, отвергали услуги лиц дельных, способных и испытанных, если только они не принадлежали к их партии.

Совет коммуны был одновременно и законодательным корпусом, и высшим правительственным установлением. В качестве последнего он распадался на 10 комиссий. Главное руководительство всеми отраслями управления возложено было на исполнительную (экзекуционную) комиссию из 7 членов, в числе которых были Пиа, Эд и Вальян. Затем образованы были комиссии военная, финансов, юстиции, общественной безопасности, народного продовольствия, публичных работ, народного просвещения, внешних сношений, труда и обмена (échange). Членами последней комиссии были Малон, Франкель, Тейсс, Авриаль и Жерарден — все рабочие и члены международной ассоциации. Заведование делами чисто городскими распределено было между членами совета по округам, представителями которых они являлись. Жалованье, которое получали чины коммуны, не должно было превышать 6000 франков, но фактически оно, большей частью, было значительно меньше. Вообще во всем, что касалось денежной стороны дела, правительство коммуны проявило большую честность. В области социальных реформ правительство коммуны не имело определенной программы, так как в совете проявились три равносильные, но существенно различные социально-политические течения: коммунизм (бланкистов), прудонизм и якобинизм; наконец, приходилось считаться и с интересами мелкой буржуазии, которая сражалась в рядах федералистов. Единственный акт, в котором излагается общая программа коммуны — её «Декларация к французскому народу» от 19 апреля (так называемое завещание коммуны) — не идет дальше общих мест, представляющих отклик прудоновских изречений.

Что касается отдельных социально-политических мероприятий коммуны, то разрешено было не платить домовладельцам квартирных денег с октября 1870 года по июль 1871 года, отсрочены платежи по векселям, приостановлена продажа просроченных залогов. 6 мая постановлено было, что все вещи, заложенные в ломбарде ранее 26 апреля, в сумме не превышающей 20 франков, и состоящие из одежды, белья, мебели, книг и рабочих инструментов, могут быть получены обратно без выкупа. Запрещены были вычеты из заработной платы, ночная работа в пекарнях; определен минимальный размер вознаграждения для лиц, состоящих в услужении; решено при всех подрядах и поставках для города отдавать предпочтение рабочим ассоциациям перед частными предпринимателями. Декрет от 16 апреля передавал производительным ассоциациям все промышленные заведения, покинутые владельцами, причём за последними сохранено было право на вознаграждение. Коммуна признала за незаконнорожденными все права законных детей; декретировала отделение церкви от государства, с прекращением отпуска всяких сумм на духовенство; церковные имущества объявила народной собственностью; делала попытки к введению республиканского календаря; приняла красное знамя. Некоторые из комиссий коммуны функционировали сносно, особенно если принять во внимание необычайную обстановку, при которой они действовали. Особенно выделялась комиссия финансов, руководимая Журдом, бывшим бухгалтером; в то время как он ворочал миллионами (бюджет коммуны с 20 марта по 30 апреля составлял 26 млн франков), Журд для себя лично ограничивался жалованьем мелкого конторщика, его жена продолжала служить прачкой, а ребёнок посещал школу для бедных.

Интересна история французского банка при коммуне. До образования совета коммуны, центральный комитет, не решаясь захватить правительственные кассы, сделал в банке заем в 1 млн франков. В подвалах банка хранилось тогда наличными деньгами, ценными бумагами, вкладами и т. п. около 3 миллиардов франков. Захватом этих сумм коммуна могла бы нанести своим противникам неимоверный вред; но она не имела о них представления. Совет коммуны приставил к банку, в качестве своего комиссара, Белэ, добродушного старого инженера, которого вице-директор банка, де-Плёк, обошёл, представляя ему неверные отчеты. Даже тех сумм, о существовании которых Белэ знал, он решался касаться лишь с большой осторожностью. «Твердыня капитала, — говорит об этом коммунар Лиссагарэ, — в Версале не имела защитников более ревностных, чем в ратуше».

Хорошо направлялись монетное и почтовое дело: первым заведовал Камелина, вторым — Тейсс, оба — члены международной ассоциации. Но в общем деятельность комиссий свидетельствовала о полной неподготовленности и несостоятельности членов коммуны. Комиссия общественной безопасности с самого начала действовала очень плохо: полиция, во главе которой стоял прокурор коммуны, Рауль Риго, ничего не знала и ничего не замечала; антикоммунарские газеты, которые утром запрещались, вечером свободно продавались на бульварах; всюду проникали агенты версальского правительства. Общее руководительство военными действиями совершенно отсутствовало; кто хотел — делал вылазки, куда хотел — ставил пушки; одни не умели повелевать, другие не умели повиноваться.

Междоусобная война стала неизбежной после удаления Тьера в Версаль, но на успешное ведение её у Парижа не было шансов. Центральный комитет не понимал серьёзности положения. Назначенные им главнокомандующий национальной гвардии Люллье, бывший морской офицер, пивший запоем, и комендант Парижа Бержере, бывший наборщик, просто забыли занять важнейший из фортов Парижа, неприступный Мон-Валерьян, который Тьер, по оплошности, велел правительственным войскам очистить. Войска Винуа вновь заняли форт, а коммуна навсегда лишилась возможности перейти в наступление. Сначала силы версальцев были до того ничтожны, что они не могли помешать федералистам занять форты Исли, Ванв, Монруж, Бисетр и Венсенн, где хранились военные запасы, амуниция и 400 пушек (всего у федералистов было до 1600 пушек). Нейтральными оставались северные и восточные форты, находившиеся в руках немцев.

2 апреля произошла первая стычка между версальцами и федералистами. Тогда же обнаружилось, с какой беспощадной жестокостью будет вестись эта междоусобная война: 5 федералистов, захваченные в плен, были немедленно и без суда расстреляны версальцами. На следующий день федералисты, под предводительством Флуранса, Дюваля и Эда, сделали вылазку, но, предпринятая безо всякого плана, она кончилась неудачно; попавшие в плен федералисты, в том числе Флуранс и Дюваль, были расстреляны солдатами на месте. "Если версальцы — объявила коммуна — ведут войну как дикари, то да взыщется око за око и зуб за зуб". 6 апреля совет коммуны издал декрет о заложниках: каждое лицо, обвиненное в сношениях с версальским правительством, немедленно заключалось в тюрьму, судилось присяжными и, если было обвинено, оставалось заложником парижского народа; в число заложников поступали и военнопленные версальцы. На всякую казнь версальцами военнопленного или приверженца коммуны решено было отвечать расстрелом троих из этих заложников по жребию. Ещё раньше, 3 апреля, коммуна назначила главнокомандующим Клюзере, мало, впрочем, следившего за ходом военных действий и занимавшегося больше изданием приказов и циркуляров, которые звучали то меланхолически, то доктринерски. Комендантом Парижа избран был поляк Домбровский, по-видимому — наиболее даровитый из военачальников коммуны. Совет коммуны издал декрет об обязательной службе в батальонах национальной гвардии всех граждан Парижа от 17-ти до 40-летнего возраста; но, при полной бездеятельности полиции, эта мера не усилила рядов федералистов ни одним солдатом.

Федералисты все ещё надеялись, что на защиту Парижа поднимется провинция; но совет коммуны упустил удобный момент для обращения к стране. 22 дня длилось обсуждение программы коммуны в различных комиссиях совета, и когда она, наконец, была обнародована, то было уже поздно, да к тому же в ней не было выставлено никаких определенных практических требований. Во многих промышленных центрах (Лион, Сент-Этьен, Марсель, Тулуза, Бордо, Лимож) коммуналистические инсуррекции, предпринятые местным населением безо всякого плана и даже без особого воодушевления, были легко подавлены. После этого падение столицы было только вопросом времени. Перед ней стояло уже 130-тысячное войско, собранное, под начальством Мак-Магона, главным образом из военнопленных Меца и Седана, возвращение которых на родину было ускорено Германией, по просьбе версальского правительства. Осадные работы продвигались вперед со скоростью тем большей, что в ведении военных дел коммуны царила полнейшая безурядица. В этом отношении никакой перемены не последовало и после замены Клюзере Росселем. На этого бывшего артиллерийского офицера, который импонировал совету своим хладнокровием, краткостью и силой своей речи, возлагались большие надежды, но они нисколько не оправдались. Не помогли делу и тем, что заменили прежнюю исполнительную комиссию коммуны новой, а затем учредили комитет общественного спасения (2 мая), состав которого вскоре переменили целиком. Ничего не изменило в ходе военных действий и увольнение Росселя. Один за другим переходили в руки версальцев важнейшие форты, а 21 мая они без боя вступили в Париж, через ворота, которые почему-то были оставлены федералистами без охраны.

Но версальцам предстояло ещё завоевать улицы Парижа, заграждённые сильными баррикадами, вооружёнными артиллерией. Началась восьмидневная уличная резня, беспощадная с обеих сторон, ужасающая по своим подробностям. Федералисты получили приказ поджигать или взрывать всякий дом, который вынуждены были очистить. Всецело пожары, омрачившие последнюю борьбу, не могут быть объяснены соображениями защиты; наряду с последними несомненно действовала и жажда мести. Если огонь уничтожил лишь несколько улиц и ряд общественных зданий, то исключительно благодаря быстрому натиску версальцев, которые занимали одну часть города за другой. По-видимому, не все поджоги должны быть поставлены в вину федералистам. Адмирал Сессэ, которого нельзя заподозрить в приверженности к коммуне, призванный свидетелем в следственную комиссию, прямо объявил, что пожар Тюильри, ратуши, министерства финансов и счётной палаты — дело бонапартистов. В этих зданиях хранилась масса всякого рода документов и отчетов, относившихся к периоду до империи.

В последние 3 дня коммуны из нескольких сот заложников, содержавшихся в тюрьмах Парижа, федералисты расстреляли 63 человека, в том числе парижского архиепископа Дарбуа. Казнённые были почти все мирные граждане, которые не создавали коммуне никаких затруднений. Наконец, после последних боев на кладбище Пер Лашез и в Бельвиль, 28 мая наступил конец борьбе: весь Париж был уже в руках версальцев. Последний оплот коммунаров — форт Венсен — был сдан 29 мая. Начали свою работу военные суды, которые осудили свыше 13000 человек; из них 7500 человек было сослано, а 21 расстреляны. Расстрел коммунаров производился, в частности, у стены кладбища Пер-Лашез; на этом месте сейчас висит мемориальная доска. Число федералистов, расстрелянных без суда, в течение братоубийственной недели, Мак-Магон определяет в 15000 человек, а генерал Аппер считает вдвое более.

А теперь, anon, подумай - оно тебе надо?

Причины, по которым Украина проиграет в военном противостоянии.

Шайбы, клюшки и другие важные последствия нашей победыМечтать полезно, но высшему руководству надо говорить фактами, а не жить иллюзиями. 

Минут на чтение:17 .предположить победу украины,значит меня заминусят фашисты,ну и пускай

https://klymenko-time.com/novosti/shajby-klyushki-i-drugie-vazhnye-posledstviya-nashej-pobedy/

И. В. Сталин, Ф. Рузвельт и У. Черчилль на Тегеранской конференции

 А вот у нас, очень похоже, сейчас думать о таких вещах просто некому. В Офисе президента, парламенте и правительстве буквально живут лишь мыслями победе, и никто пока, по крайней мере в публичном поле, не озвучивает, на каком месте в мире, с какими возможностями, и в какой роли окажется Украина после этой самой победы. Давайте попробуем представить себе самый благоприятный и самый выигрышный для нас итог завершения этой войны. Вот неважно, каким именно образом, но мы победили. Мы победили Россию! С помощью наших союзников, или без таковой, но мы отбросили российские войска на границы до 2014 года, мы заняли Донбасс, отвоевали Крым... 

Так какие же перспективы открывает для Украины столь прекрасное (хотя пока сугубо теоретическое) разгромное поражение России? И какие издержки нам придётся нести в связи с этим?Прежде всего, на мой взгляд, мы получим под собственным боком по-прежнему огромного соседа, только настроенного куда более решительно. Никуда же не денется Россия, она останется в своих границах и очень вряд ли разложится на плесень и липовый мёд. Нет, она, скорее всего, останется единой и всё с тем же военным и ядерным арсеналом. И со своими амбициями, неутолённой жаждой реванша и самыми мрачными идеями по нашему поводу. Как жить с таким соседом, чего от него ждать? Какие меры в отношении него предпринимать? Особенно с учётом того, что даже просто нормальных спокойных границ можно не ожидать. Какие будут варианты наших будущих взаимоотношений, даже если к тому времени у нас будет самая мощная армия с потенциалом, исключающим любую возможность начала новых боевых действий Россией? 

 Во-вторых, конечно, есть смысл задуматься о послепобедной экономической ситуации. Понятно, что экономика и индустрия у нас разрушены уже практически сейчас. Добавим к этому полностью разваленные международные экономические связи, практически не работающую промышленность, огромный дефицит финансов и налоговых поступлений. Задумаемся обо всех тех кредитах за военные поставки в условия которых нас даже не посвящают – кто может гарантировать их выплату? Обещания помочь в восстановлении нашей страны уже сейчас, когда война ещё в разгаре, обставляются целым рядом трудновыполнимых условий – а что будет с этими обещаниями после окончания боёв? Особенно с учётом неизбежных потерь от санкционной политики, которые уже сейчас оказывают на экономику ЕС весьма мощное негативное влияние?

 Да и мечты о том, что конфискованные у России золотовалютные резервы будут обращены в нашу пользу, и за их счёт будет проходить восстановление страны, скорее всего так мечтами останутся. Уже прозвучали заявления и в Европе, и в США о том что конечно, хотелось бы конфисковать замороженные средства РФ, но сделать это по закону невозможно, а изменить закон и лишиться статуса безопасной гавани капиталов – вряд ли кто-то пойдёт на такое решение. Крупнейшие держатели валютного долга – тот же Китай, – уже начинают выводить капитал из долларов и евро, а случись настолько беспредельная конфискация – последствия для мировых валют могут стать необратимыми очень стремительно.

 А в-третьих, давайте осознаем, что даже после самой блистательной победы мы будем вынуждены подсчитывать людские потери. Помимо погибших, которых никто уже не вернёт, у нас останется множество искалеченных войной людей, масса беженцев станет эмигрантами, а те, кто останутся в стране, будут искать хоть какую-то нормальную работу, и чаще всего – безуспешно. Это будет огромная проблема с социальным состоянием нашей страны. Голод нам, скорее всего, не грозит, однако в «житницы Европы» мы нескоро сумеем выбиться вновь. И, поскольку проблем во взаимоотношениях с Россией нам, похоже, в любом случае не избежать, сегодняшние временные трудности с энергоносителями, топливом и ядерными сборками вполне могут перерасти в хронические, если не критические. А это и тепло в домах, и тарифы, и общая стоимость жизни, которые придётся хоть как-то компенсировать социальными выплатами. Соответственно, на это потребуются гигантские суммы, которые попросту неоткуда будет взять – то есть мы снова возвращаемся к вопросу о кредитах и долгах, которые и без того висят камнем даже не только на нашей шее – на шее будущих поколений. 

 Как видите, вопросов без ответов более чем достаточно – причём, напомню, речь идёт о том случае, когда у нас получается полная победа в текущей войне. Другие варианты даже не хочется рассматривать. Насколько можно видеть, ответов нет и у нашего руководства – но хотя бы какие-то варианты должны уже сейчас проговариваться, обсуждаться в руководстве страны, местных органах власти, бизнес-сообществе, да и в гражданском обществе тоже. Однако ничего похожего не происходит – мы не видим этого в медиа, в прессе, даже в интернет-изданиях и соцсетях. И вот тут возникает ещё один резонный вопрос – а почему так? На него есть вполне, казалось бы, резонный ответ: потому, что сейчас война, и действуют соответствующие ограничения, в том числе и в политической деятельности, и в медиа. Однако при этом даже в период боевых действий у нас продолжается довольно внятная политическая борьба – спросите хотя бы экс-президента Петра Порошенко, которому чуть ли не с боем пришлось прорывать западную границу. Да и не сходящая с повестки идея о досрочных выборах, при всей её законодательной нереальности в военное время, тем не менее, окончательно и официально не отвергнута.

 Более того, в эту подковёрную схватку вовлечены и «наши западные партнёры», причём самым непосредственным образом. Непредвзятому наблюдателю очевидно, например, что Британия явно пытается взять на себя роль «первой скрипки» по Украине – притом, что её реальная помощь нашей стране гораздо меньше, чем оказывает США. Зато британцы традиционно сильны в разного рода шпионских интригах, да и влияния у них в Восточной Европе, особенно в Польше, вполне достаточно для разыгрывания собственных политических карт. Не хотелось бы становиться адептом теории заговора, однако и отмахнуться от бурно текущих в сети дискуссий насчёт того, что США больше контролируют ВСУ, в то время как Великобритания – государственную власть, уже не получается.

 В течение всей войны мы видим попытки командования ВСУ действовать с точки зрения классической военной науки. Главком Валерий Залужный не зря учился в академии и лично возглавлял 51-ю бригаду: в войсках известно, что он понимает цену каждому солдату, сержанту и офицеру. Отсюда желание максимально эффективно планировать боевые операции, и стараться по возможности сберечь личный состав. В то же время, политическое вмешательство в процесс руководства войсками иной раз переходит границы здравого смысла - достаточно вспомнить недавний сюжет о нашей «любимке» Марьяне Безуглой. Нардепы, раздающие команды на передовой – это что-то новенькое в военной практике, или современный вариант комиссара в пыльном шлеме, недоверчиво надзирающего за «неблагонадёжными» командирами?

 Да и поездка президента с инспекциейна передовую тоже как-то не вписывается в формат абсолютного доверия армейскому руководству. Вряд ли можно говорить о какой-то практической пользе такого вояжа, неизбежно отвлекающего на обеспечение безопасности немалые резервы в сложной боевой обстановке. Однако Владимир Зеленский всё же предпринял эту небезопасную поездку, истинные цели которой, видимо, так и останутся за кадром.Конфликты такого рода не новинка для Вооружённый сил Украины. Можно вспомнить, например, что и сам Залужный получил нынешнюю работу в результате долголетней ссоры между министром Андреем Тараноми главкомом Русланом Хомчаком. Однако, если такого рода конфликты продолжаются и в военное время, это точно никому не идёт на пользу. Ещё хуже, когда они порождают слухи о разногласиях между политическим и военным руководством, вплоть до замены главкома, и даже называют (разумеется, неофициально) имя генерала Александра Сырского, командующего Сухопутными войсками, в качестве приемлемой альтернативы. Напомним, что г-н Алексей Арестович уже позволял себе публично усомниться в оценках заслуг генерала Залужного, предпочитая акцентировать внимание общества на полководческих талантах своего непосредственного начальника.

может стать неприятным сюрпризом как для США, так и для ЕС, каждый из которых обоснованно считает, что именно его роль в помощи Украине была решающей. В интересах восточного фланга НАТО". Союз Украины, Польши и Британии: все, что известно - новости Украины, Политика -

LIGA.netФото: Борис Джонсон, Анджей Дуда и Владимир Зеленский (коллаж:LIGA.net)Есть твердое убеждение, что британцы будет отыгрывать эту партию до конца, и в этом смысле парадоксальным образом победа Украины - та самая безоговорочная победа, о которой мы говорили, гораздо меньше нужна Соединенным Штатам, чем их британским союзникам. Отметим, что на бескомпромиссной победе Украины настаивает, в первую очередь, именно Британия, и если это станет реальностью, то влияние Даунинг-стрит в постсоветских и восточноевропейских странах возрастёт весьма значительно – что, безусловно, не будет радовать Белый Дом в городе Вашингтон. 

 Однако при этом совершенно ясно что до открытой англо-американской конфронтации по этим вопросам дело вряд ли дойдет. Скорее всего, мы даже не узнаем, какие именно, никем не объявленные попытки перетянуть на ту или другую сторону государственные органы, влиятельных персон или политических сил, будут предприняты друзьями-противниками. Но в любом случае, при любых раскладах нам, как стране от этого не выиграть ровным счетом ничего. Поскольку клюшке, по сути дела, не так уж важно, в чьих руках находиться: она все равно постоянно и очень сильно вынуждена бить по шайбе, причём именно по тем воротам, которые принадлежат противнику её хозяина.