одетые раздетые

Сдаем валюту

Нетрудно догадаться, что толстяк с багровой физиономией, которого поместили в клинике в комнате N 119, был Никанор Иванович Босой.
Попал он, однако, к профессору Стравинскому не сразу, а предварительно побывав в другом месте.
От другого этого места у Никанора Ивановича осталось в воспоминании мало чего. Помнился только письменный стол, шкаф и диван.
Там с Никанором Ивановичем, у которого перед глазами как-то мутилось от приливов крови и душевного возбуждения, вступили в разговор, но разговор вышел какой-то странный, путаный, а вернее сказать, совсем не вышел.
Первый же вопрос, который был задан Никанору Ивановичу, был таков:
— Вы Никанор Иванович Босой, председатель домкома номер триста два-бис по Садовой?
На это Никанор Иванович, рассмеявшись страшным смехом, ответил буквально так:
— Я Никанор, конечно, Никанор! Но какой же я к шуту председатель!
— То есть как? — спросили у Никанора Ивановича, прищуриваясь.
— А так, — ответил он, — что ежели я председатель, то я сразу должен был установить, что он нечистая сила! А то что же это? Пенсне треснуло... весь в рванине... Какой же он может быть переводчик у иностранца!
— Про кого говорите? — спросили у Никанора Ивановича.
— Коровьев! — вскричал Никанор Иванович, — в пятидесятой квартире у нас засел! Пишите: Коровьев. Его немедленно надо изловить! Пишите: шестое парадное, там он.
— Откуда валюту взял? — задушевно спросили у Никанора Ивановича.
— Бог истинный, бог всемогущий, — заговорил Никанор Иванович, — все видит, а мне туда и дорога. В руках никогда не держал и не подозревал, какая такая валюта! Господь меня наказует за скверну мою, — с чувством продолжал Никанор Иванович, то застегивая рубашку, то расстегивая, то крестясь, — брал! Брал, но брал нашими советскими! Прописывал за деньги, не спорю, бывало. Хорош и наш секретарь Пролежнев, тоже хорош! Прямо скажем, все воры в домоуправлении. Но валюты я не брал!
На просьбу не валять дурака, а рассказывать, как попали доллары в вентиляцию, Никанор Иванович стал на колени и качнулся, раскрывая рот, как бы желая проглотить паркетную шашку.
— Желаете, — промычал он, — землю буду есть, что не брал? А Коровьев — он черт.
Всякому терпенью положен предел, и за столом уже повысили голос, намекнули Никанору Ивановичу, что ему пора заговорить на человеческом языке.
Тут комнату с этим самым диваном огласил дикий рев Никанора Ивановича, вскочившего с колен:
— Вон он! Вон он за шкафом! Вот ухмыляется! И пенсне его... Держите его! Окропить помещение!
Кровь отлила от лица Никанора Ивановича, он, дрожа, крестил воздух, метался к двери и обратно, запел какую-то молитву и, наконец, понес полную околесицу.
Стало совершенно ясно, что Никанор Иванович ни к каким разговорам не пригоден. Его вывели, поместили в отдельной комнате, где он несколько поутих и только молился и всхлипывал.
На Садовую, конечно, съездили и в квартире N 50 побывали. Но никакого Коровьева там не нашли, и никакого Коровьева никто в доме не знал и не видел. Квартира, занимаемая покойным Берлиозом и уехавшим в Ялту Лиходеевым, была совершенно пуста, и в кабинете мирно висели никем не поврежденные сургучные печати на шкафах. С тем и уехали с Садовой, причем с уехавшими отбыл растерянный и подавленный секретарь домоуправления Пролежнев.
Вечером Никанор Иванович был доставлен в клинику Стравинского. Там он повел себя настолько беспокойно, что ему пришлось сделать впрыскивание по рецепту Стравинского, и лишь после полуночи Никанор Иванович уснул в 119-й комнате, изредка издавая тяжелое страдальческое мычание. Но чем далее, тем легче становился его сон. Он перестал ворочаться и стонать, задышал легко и ровно, и его оставили одного.
Тогда Никанора Ивановича посетило сновидение, в основе которого, несомненно, были его сегодняшние переживания. Началось с того, что Никанору Ивановичу привиделось, будто бы какие-то люди с золотыми трубами в руках подводят его, и очень торжественно, к большим лакированным дверям. У этих дверей спутники сыграли будто бы туш Никанору Ивановичу, а затем гулкий бас с небес весело сказал:
— Добро пожаловать, Никанор Иванович! Сдавайте валюту.
Удивившись крайне, Никанор Иванович увидел над собой черный громкоговоритель.
Затем он почему-то очутился в театральном зале, где под золоченым потолком сияли хрустальные люстры, а на стенах кенкеты. Все было как следует, как в небольшом по размерам, но богатом театре. Имелась сцена, задернутая бархатным занавесом, по темно-вишневому фону усеянным, как звездочками, изображениями золотых увеличенных десяток, суфлерская будка и даже публика.
Удивило Никанора Ивановича то, что вся эта публика была одного пола — мужского, и вся почему-то с бородами. Кроме того, поражало, что в театральном зале не было стульев, и вся эта публика сидела на полу, великолепно натертом и скользком.
Конфузясь в новом и большом обществе, Никанор Иванович, помявшись некоторое время, последовал общему примеру и уселся на паркет по-турецки, примостившись между каким-то рыжим здоровяком-бородачом и другим, бледным и сильно заросшим гражданином. Никто из сидящих не обратил внимания на новоприбывшего зрителя.
Тут послышался мягкий звон колокольчика, свет в зале потух, занавесь разошлась, и обнаружилась освещенная сцена с креслом, столиком, на котором был золотой колокольчик, и с глухим черным бархатным задником.
Из кулис тут вышел артист в смокинге, гладко выбритый и причесанный на пробор, молодой и с очень приятными чертами лица. Публика в зале оживилась, и все повернулись к сцене. Артист подошел к будке и потер руки.
— Сидите? — спросил он мягким баритоном и улыбнулся залу.
— Сидим, сидим, — хором ответили ему из зала тенора и басы.
— Гм... — заговорил задумчиво артист, — и как вам не надоест, я не понимаю? Все люди как люди, ходят сейчас по улицам, наслаждаются весенним солнцем и теплом, а вы здесь на полу торчите в душном зале! Неужто уж программа такая интересная? Впрочем, что кому нравится, — философски закончил артист.
Затем он переменил и тембр голоса, и интонации и весело и звучно объявил:
— Итак, следующим номером нашей программы — Никанор Иванович Босой, председатель домового комитета и заведующий диетической столовкой. Попросим Никанора Ивановича!
Дружный аплодисмент был ответом артисту. Удивленный Никанор Иванович вытаращил глаза, а конферансье, закрывшись рукою от света рампы, нашел его взором среди сидящих и ласково поманил его пальцем на сцену. И Никанор Иванович, не помня как, оказался на сцене.
В глаза ему снизу и спереди ударил свет цветных ламп, отчего сразу провалился в темноту зал с публикой.
— Ну-с, Никанор Иванович, покажите нам пример, — задушевно заговорил молодой артист, — и сдавайте валюту.
Наступила тишина. Никанор Иванович перевел дух и тихо заговорил:
— Богом клянусь, что...
Но не успел он выговорить эти слова, как весь зал разразился криками негодования. Никанор Иванович растерялся и умолк.
— Насколько я понял вас, — заговорил ведущий программу, — вы хотели поклясться богом, что у вас нет валюты? — и он участливо поглядел на Никанора Ивановича.
— Так точно, нету, — ответил Никанор Иванович.
— Так, — отозвался артист, — а простите за нескромность: откуда же взялись четыреста долларов, обнаруженные в уборной той квартиры, единственным обитателем коей являетесь вы с вашей супругой?
— Волшебные! — явно иронически сказал кто-то в темном зале.
— Так точно, волшебные, — робко ответил Никанор Иванович по неопределенному адресу, не то артисту, не то в темный зал, и пояснил: — Нечистая сила, клетчатый переводчик подбросил.
И опять негодующе взревел зал. Когда же настала тишина, артист сказал:
— Вот какие басни Лафонтена приходится мне выслушивать! Подбросили четыреста долларов! Вот вы: все вы здесь валютчики! Обращаюсь к вам как к специалистам — мыслимое ли это дело?
— Мы не валютчики, — раздались отдельные обиженные голоса в зале, — но дело это немыслимое.
— Целиком присоединяюсь, — твердо сказал артист, — и спрошу вас: что могут подбросить?
— Ребенка! — крикнул кто-то из зала.
— Абсолютно верно, — подтвердил ведущий программу, — ребенка, анонимное письмо, прокламацию, адскую машину, мало ли что еще, но четыреста долларов никто не станет подбрасывать, ибо такого идиота в природе не имеется, — и, обратившись к Никанору Ивановичу, артист добавил укоризненно и печально: — Огорчили вы меня, Никанор Иванович! А я-то на вас надеялся. Итак, номер наш не удался.
В зале раздался свист по адресу Никанора Ивановича.
— Валютчик он! — выкрикивали в зале, — из-за таких-то и мы невинно терпим!
— Не ругайте его, — мягко сказал конферансье, — он раскается. — И, обратив к Никанору Ивановичу полные слез голубые глаза, добавил: — Ну, идите, Никанор Иванович, на место!
После этого артист позвонил в колокольчик и громко объявил:
— Антракт, негодяи!
Потрясенный Никанор Иванович, неожиданно для себя ставший участником какой-то театральной программы, опять оказался на своем месте на полу. Тут ему приснилось, что зал погрузился в полную тьму и что на стенах выскочили красные горящие слова: "Сдавайте валюту!" Потом опять раскрылся занавес, и конферансье пригласил:
— Попрошу на сцену Сергея Герардовича Дунчиля.
Дунчиль оказался благообразным, но сильно запущенным мужчиной лет пятидесяти.
— Сергей Герардович, — обратился к нему конферансье, — вот уже полтора месяца вы сидите здесь, упорно отказываясь сдать оставшуюся у вас валюту, в то время как страна нуждается в ней, а вам она совершенно ни к чему, а вы все-таки упорствуете. Вы — человек интеллигентный, прекрасно все это понимаете и все же не хотите пойти мне навстречу.
— К сожалению, ничего сделать не могу, так как валюты у меня больше нет, — спокойно ответил Дунчиль.
— Так нет ли, по крайней мере, бриллиантов? — спросил артист.
— И бриллиантов нет.
Артист повесил голову и задумался, а потом хлопнул в ладоши. Из кулисы вышла на сцену средних лет дама, одетая по моде, то есть в пальто без воротника и в крошечной шляпке. Дама имела встревоженный вид, а Дунчиль поглядел на нее, не шевельнув бровью.
— Кто эта дама? — спросил ведущий программу у Дунчиля.
— Это моя жена, — с достоинством ответил Дунчиль и посмотрел на длинную шею дамы с некоторым отвращением.
— Мы потревожили вас, мадам Дунчиль, — отнесся к даме конферансье, — вот по какому поводу: мы хотели вас спросить, есть ли еще у вашего супруга валюта?
— Он тогда все сдал, — волнуясь, ответила мадам Дунчиль.
— Так, — сказал артист, — ну, что же, раз так, то так. Если все сдал, то нам надлежит немедленно расстаться с Сергеем Герардовичем, что же поделаешь! Если угодно, вы можете покинуть театр, Сергей Герардович, — и артист сделал царственный жест.
Дунчиль спокойно и с достоинством повернулся и пошел к кулисе.
— Одну минуточку! — остановил его конферансье, — позвольте мне на прощанье показать вам еще один номер из нашей программы, — и опять хлопнул в ладоши.
Черный задний занавес раздвинулся, и на сцену вышла юная красавица в бальном платье, держащая в руках золотой подносик, на котором лежала толстая пачка, перевязанная конфетной лентой, и бриллиантовое колье, от которого во все стороны отскакивали синие, желтые и красные огни.
Дунчиль отступил на шаг, и лицо его покрылось бледностью. Зал замер. — Восемнадцать тысяч долларов и колье в сорок тысяч золотом, — торжественно объявил артист, — хранил Сергей Герардович в городе Харькове в квартире своей любовницы Иды Геркулановны Ворс, которую мы имеем удовольствие видеть перед собою и которая любезно помогла обнаружить эти бесценные, но бесцельные в руках частного лица сокровища. Большое спасибо, Ида Геркулановна.
Красавица, улыбнувшись, сверкнула зубами, и мохнатые ее ресницы дрогнули. — А под вашею полною достоинства личиною, — отнесся артист к Дунчилю, — скрывается жадный паук и поразительный охмуряло и врун. Вы извели всех за полтора месяца своим тупым упрямством. Ступайте же теперь домой, и пусть тот ад, который устроит вам ваша супруга, будет вам наказанием.
Дунчиль качнулся и, кажется, хотел повалиться, но чьи-то участливые руки подхватили его. Тут рухнул передний занавес и скрыл всех бывших на сцене.
Бешеные рукоплескания потрясли зал до того, что Никанору Ивановичу показалось, будто в люстрах запрыгали огни. А когда передний черный занавес ушел вверх, на сцене уже никого не было, кроме одинокого артиста. Он сорвал второй залп рукоплесканий, раскланялся и заговорил:
— В лице этого Дунчиля перед вами выступил в нашей программе типичный осел. Ведь я же имел удовольствие говорить вчера, что тайное хранение валюты является бессмыслицей. Использовать ее никто не может ни при каких обстоятельствах, уверяю вас. Возьмем хотя бы этого Дунчиля. Он получает великолепное жалованье и ни в чем не нуждается. У него прекрасная квартира, жена и красавица любовница. Так нет же, вместо того, чтобы жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту и камни, этот корыстный болван добился все-таки того, что разоблачен при всех и на закуску нажил крупнейшую семейную неприятность. Итак, кто сдает? Нет желающих? В таком случае следующим номером нашей программы — известный драматический талант, артист Куролесов Савва Потапович, специально приглашенный, исполнит отрывок из "Скупого рыцаря" поэта Пушкина.
Обещанный Куролесов не замедлил появиться на сцене и оказался рослым и мясистым бритым мужчиной во фраке и белом галстухе.
Без всяких предисловий он скроил мрачное лицо, сдвинул брови и заговорил ненатуральным голосом, косясь на золотой колокольчик:
— Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой...
И Куролесов рассказал о себе много нехорошего. Никанор Иванович слышал, как Куролесов признавался в том, что какая-то несчастная вдова, воя, стояла перед ним на коленях под дождем, но не тронула черствого сердца артиста. Никанор Иванович до своего сна совершенно не знал произведений поэта Пушкина, но самого его знал прекрасно и ежедневно по нескольку раз произносил фразы вроде: "А за квартиру Пушкин платить будет?" Или "Лампочку на лестнице, стало быть, Пушкин вывинтил?", "Нефть, стало быть, Пушкин
покупать будет?"
Теперь, познакомившись с одним из его произведений, Никанор Иванович загрустил, представил себе женщину на коленях, с сиротами, под дождем, и невольно подумал: "А тип все-таки этот Куролесов!"
А тот, все повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал Никанора Ивановича, потому что вдруг стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе и отвечал, причем называл себя то "государем", то "бароном", то "отцом", то "сыном", то на "вы", то на "ты".
Никанор Иванович понял только одно, что помер артист злою смертью, прокричав: "Ключи! Ключи мои!" — повалившись после этого на пол, хрипя и осторожно срывая с себя галстух.
Умерев, Куролесов поднялся, отряхнул пыль с фрачных брюк, поклонился, улыбнувшись фальшивой улыбкой, и удалился при жидких аплодисментах. А конферансье заговорил так:
— Мы прослушали с вами в замечательном исполнении Саввы Потаповича "Скупого рыцаря". Этот рыцарь надеялся, что резвые нимфы сбегутся к нему и произойдет еще многое приятное в том же духе. Но, как видите, ничего этого не случилось, никакие нимфы не сбежались к нему, и музы ему дань не принесли, и чертогов он никаких не воздвиг, а, наоборот, кончил очень скверно, помер к чертовой матери от удара на своем сундуке с валютой и камнями. Предупреждаю вас, что и с вами случится что-нибудь в этом роде, если только не хуже, ежели вы не сдадите валюту!
Поэзия ли Пушкина произвела такое впечатление или прозаическая речь конферансье, но только вдруг из зала раздался застенчивый голос:
— Я сдаю валюту.
— Милости прошу на сцену! — вежливо пригласил конферансье, всматриваясь в темный зал.
И на сцене оказался маленького роста белокурый гражданин, судя по лицу, не брившийся около трех недель.
— Виноват, как ваша фамилия? — осведомился конферансье.
— Канавкин Николай, — застенчиво отозвался появившийся.
— А! Очень приятно, гражданин Канавкин, итак?
— Сдаю, — тихо сказал Канавкин.
— Сколько?
— Тысячу долларов и двадцать золотых десяток.
— Браво! Все, что есть?
Ведущий программу уставился прямо в глаза Канавкину, и Никанору Ивановичу даже показалось, что из этих глаз брызнули лучи, пронизывающие Канавкина насквозь, как бы рентгеновские лучи. В зале перестали дышать.
— Верю! — наконец воскликнул артист и погасил свой взор, — верю! Эти глаза не лгут. Ведь сколько же раз я говорил вам, что основная ваша ошибка заключается в том, что вы недооцениваете значения человеческих глаз. Поймите, что язык может скрыть истину, а глаза — никогда! Вам задают внезапный вопрос, вы даже не вздрагиваете, в одну секунду овладеваете собой и знаете, что нужно сказать, чтобы укрыть истину, и весьма убедительно говорите, и ни одна складка на вашем лице не шевельнется, но, увы, встревоженная вопросом истина со дна души на мгновение прыгает в глаза, и все кончено. Она замечена, а вы пойманы!
Произнеся, и с большим жаром, эту очень убедительную речь, артист ласково осведомился у Канавкина:
— Где же спрятаны?
— У тетки моей, Пороховниковой, на пречистенке...
— А! Это... постойте... это у Клавдии Ильиничны, что ли?
— Да.
— Ах да, да, да! Маленький особнячок? Напротив еще палисадничек? Как же, знаю, знаю! А куда ж вы их там засунули?
— В погребе, в коробке из-под Эйнема...
Артист всплеснул руками.
— Видали вы что-нибудь подобное? — вскричал он огорченно. — Да ведь они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить валюту? А? Чисто как дети, ей-богу!
Канавкин и сам понял, что нагрубил и проштрафился, и повесил свою хохлатую голову.
— Деньги, — продолжал артист, — должны храниться в госбанке, в специальных сухих и хорошо охраняемых помещениях, а отнюдь не в теткином погребе, где их могут, в частности, попортить крысы! Право, стыдно, Канавкин! Ведь вы же взрослый человек.
Канавкин уже не знал, куда и деваться, и только колупал пальцем борт своего пиджачка.
— Ну ладно, — смягчился артист, — кто старое помянет... — И вдруг добавил неожиданно: — Да, кстати: за одним разом чтобы, чтоб машину зря не гонять... у тетки этой самой ведь тоже есть? А?
Канавкин, никак не ожидавший такого оборота дела, дрогнул, и в театре наступило молчание.
— Э, Канавкин, — укоризненно-ласково сказал конферансье, — а я-то еще похвалил его! На-те, взял да и засбоил ни с того ни с сего! Нелепо это, Канавкин! Ведь я только что говорил про глаза. Ведь видно, что у тетки есть. Ну, чего вы нас зря терзаете?
— Есть! — залихватски крикнул Канавкин.
— Браво! — крикнул конферансье.
— Браво! — страшно взревел зал.
Когда утихло, конферансье поздравил Канавкина, пожал ему руку, предложил отвезти в город в машине домой, и в этой же машине приказал кому-то в кулисах заехать за теткой и просить ее пожаловать в женский театр на программу.
— Да, я хотел спросить, — тетка не говорила, где свои прячет? — осведомился конферансье, любезно предлагая Канавкину папиросу и зажженную спичку. Тот, закуривая, усмехнулся как-то тоскливо.
— Верю, верю, — вздохнув, отозвался артист, — эта сквалыга не то что племяннику — черту не скажет этого. Ну, что же, попробуем пробудить в ней человеческие чувства. Быть может, еще не все струны сгнили в ее ростовщичьей душонке. Всего доброго, Канавкин!
И счастливый Канавкин уехал. Артист осведомился, нет ли еще желающих сдать валюту, но получил в ответ молчание.
— Чудаки, ей-богу! — пожав плечами, проговорил артист, и занавес скрыл его.
Лампы погасли, некоторое время была тьма, и издалека в ней слышался нервный тенор, который пел:
"Там груды золота лежат и мне они принадлежат!"
Потом откуда-то издалека дважды донесся аплодисмент.
— В женском театре дамочка какая-то сдает, — неожиданно проговорил рыжий бородатый сосед Никанора Ивановича и, вздохнув, прибавил: — Эх, кабы не гуси мои! У меня, милый человек, бойцовые гуси в Лианозове. Подохнут они, боюсь, без меня. Птица боевая, нежная, она требует ухода... Эх, кабы не гуси! Пушкиным-то меня не удивишь, — и он опять завздыхал.
Тут зал осветился ярко, и Никанору Ивановичу стало сниться, что из всех дверей в него посыпались повара в белых колпаках и с разливными ложками в руках. Поварята втащили в зал чан с супом и лоток с нарезанным черным хлебом. Зрители оживились. Веселые повара шныряли между театралами, разливали суп в миски и раздавали хлеб.
— Обедайте, ребята, — кричали повара, — и сдавайте валюту! Чего вам зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать. Поехал домой, выпил как следует, закусил, хорошо!
— Ну, чего ты, например, засел здесь, отец? — обратился непосредственно к Никанору Ивановичу толстый с малиновой шеей повар, протягивая ему миску, в которой в жидкости одиноко плавал капустный лист.
— Нету! Нету! Нету у меня! — страшным голосом прокричал Никанор Иванович, — понимаешь, нету!
— Нету? — грозным басом взревел повар, — нету? — женским ласковым голосом спросил он, — нету, нету, — успокоительно забормотал он, превращаясь в фельдшерицу Прасковью Федоровну.
Та ласково трясла стонущего во сне Никанора Ивановича за плечо. Тогда растаяли повара и развалился театр с занавесом. Никанор Иванович сквозь слезы разглядел свою комнату в лечебнице и двух в белых халатах, но отнюдь не развязных поваров, сующихся к людям со своими советами, а доктора и все ту же Прасковью Федоровну, держащую в руках не миску, а тарелочку, накрытую марлей, с лежащим на ней шприцем.
— Ведь это что же, — горько говорил Никанор Иванович, пока ему делали укол, — нету у меня и нету! Пусть Пушкин им сдает валюту. Нету!
— Нету, нету, — успокаивала добросердечная Прасковья Федоровна, — а на нет и суда нет.
Никанору Ивановичу полегчало после впрыскивания, и он заснул без всяких сновидений.
Но благодаря его выкрикам тревога передалась в 120-ю комнату, где больной проснулся и стал искать свою голову, и в 118-ю, где забеспокоился неизвестный мастер и в тоске заломил руки, глядя на луну, вспоминая горькую, последнюю в жизни осеннюю ночь, полоску света из-под двери в подвале и развившиеся волосы.
Из 118-й комнаты тревога по балкону перелетела к Ивану, и он проснулся и заплакал.
Но врач быстро успокоил всех встревоженных, скорбных главою, и они стали засыпать. Позднее всех забылся Иван, когда над рекой уже светало. После лекарства, напоившего все его тело, успокоение пришло к нему, как волна, накрывшая его. Тело его облегчилось, а голову обдувала теплым ветерком дрема. Он заснул, и последнее, что он слышал наяву, было предрассветное щебетание птиц в лесу. Но они вскоре умолкли, и ему стало сниться, что солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением...

Леденящий Душу Пиздец продолжает победоносное шествие по просторам послеолимпиадной путинской россии.

не все так складно в датском королевстве. почему на российских тв совсем не ватные эксперты?

КИЕВ—2015.
Эпиграф: «По причине нестабильной обстановки на Украине, главный наркотрафик прекратил свою работу. Очень многим пришлось пересесть на галлюциногенные грибы и украинские мухоморы. Мухомор украинский (Amanita maidanas (L. ex Fr.) Hook.) Місцева назва — маримуха майданная, мухаїр свідомий, жабурка бандерівська (семейство мухоморових — Amanitaceae) относится к категории грибов не до конца изученных наукой. Не известны их галлюциногенные и психотропные свойства…» В.А. Сирлеш (доктор медицинских наук).

В психиатрической больнице начинался обход. Врач и санитар монотонно стуча каблуками шагали по длинному коридору с шестью дверями, пронумерованными для виду или для проформы.
Врач санитару: Ау!!! Что они там делают?
--Принимают законы…
--А пора уже лекарства принимать! Буйных нет?
--Напротив, их достаточно… но вожаков настоящих все равно нет!
--Все равно шприц с аминазином возьму! Как там Кличко наш поживает?
--О, этот парень делает успехи. Вчера слово «генералиссимус» без запинки сказал. Только все равно, пока говорил, забыл, что это слово означает. Опять начал рассуждать о форме СС и кабинетах.
--Мой кабинет вспоминал?
--А как же? Говорит так важно: «Я готов работать, главное, чтобы эта работа была эффективная, а не там, где ты сидишь».
--Ничего. На галоперидол посадим, не станет о своем лечащем враче такие гадости говорить. Будет знать, где я сижу…
--Тягнибок меня беспокоит…
--Все Крым отвоевывает?
--Да нет! Крым он давно отвоевал, вместе с Кубанью и Уралом. Теперь флот посылает обложить Россию с Тихого и Северного Ледовитого океана. Опять же, ядерную боеголовку каждый день под кроватями ищет, что бы бомбануть по Москве.
--А он не перепутает? Если на карте вместо Севастополя он в Рио-де-Жанейро ткнул, не бомбанет ли он, вместо Москвы по Вашингтону, а вместо Самары по Нью-Йорку? Фергюсон его за ногу…
--А вы то откуда знаете, что он и Самару собирается бомбить?—раскрывает рот от удивления санитар.—Я вам этого не говорил…
--Я родился и вырос на Украине. Для того, чтобы понять больного, надо родиться и побыть в его шкуре. Тем более разведка донесла! А вам известно, что на Украине свыше 10 миллионов спецназовцев ГРУ Российской Федерации?
--Батюшки! Что же это с нами будет? Что с Йулей будет?!! Они не заберут ее из нашей палаты?
--Не бойся! Коляску может быть и заберут, а она им не нужна! Она никому не нужна! А коляску можно использовать, как транспортное средство в период энергетического кризиса и высоких цен на бензин. А Сеня наш, как поживает? Ему ветераны «фронта перемен» опять морковки принесли?
--Нет, сегодня капусту! А так, он дорвался до телевидения и теперь санкциями президенту США угрожает, если тот не введет свои войска в Иркутск.
В это время из палаты раздался голос Турчинова: «Время молитвы, братья мои!» Послышались шаги собирающихся в кучу больных из 6-й палаты.
--А почему именно в Иркутск?
--Потому, что он думает, что его первоначальное название Укритск, просто москали корень слова перевернули на оборот. Ему историки доложили, что это и есть историческая родина древних укров.
--Я же сказал вам, что не пускайте этих идиотов историков из 2-й палаты в палату № 6! Вместе они представляют угрозу для младшего медперсонала. Для вас, например.
--А мы с ними находим общий язык. Начинают выступать, мы им только люстрацией пригрозим, и они становятся, как шелковые.
--А, если агрессивно себя ведут?
--Тогда майданить приходится. Намайданишь по майдану одному из майдаунов, так, чтобы синей стала и в желтую простынь. Смирительных рубашек на всех не хватает. Патриотично смотрится, я вам скажу.
--Из 6-й палаты доносился монотонный голос пастора: «Он всеведущий и вездесущий! Он здесь, даже, если его нет! Если ты не видишь суслика, это не значит, что его не существует! Если ты не видишь медведя, то либо ты слеп, либо глуп, либо не патриот совсем! Вознесем молитву всевидящему и вездесущему и поскачем, как наши братья по разуму скачут в честь вездесущего, возле его посольств и, как возносят молитву все любящие его фанаты футбола…»
--Все-таки, вернемся в первую палату—развернулся на 180 градусов врач.—А вы продолжайте о нашем кролике.
--После предупреждения к американскому президенту и аналогичной угрозы в адрес генсека НАТО, он набросился на фрау Меркель.
--А она, как себя чувствует? Поправляется?
--Еще бы, ведь по сравнению с Псаки, у нее всего лишь легкое нервное расстройство.
--Мы тоже думали, что у Псаки все запущено. Оказалось, что она просто глухая. Мы ей уши промыли каустической содой, и сразу в глазах уже проблески интеллекта появились.
--Ла-ла-ла-ла-ла-ла!!!—во всю раздавалась молитва из 6-й палаты. Мантра Вездесущему.
--Забыл вам доложить,—виноватым тоном сказал санитар,—у нас из 1-й палаты Обаму забрали. Оказалось, что он не психически больной…
--Как?!!—от удивления у врача округлились глаза.
--В зоопарк его забрали, обезьяна оказалась…
--Вот так всегда бывает. Лечишь больного, лечишь, а потом оказывается, что обезьяну лечил… Тяжка ноша психиатра…
--Нам санитарам не легче. Вчера день самодеятельности был по графику. Псаки собрала свой хор из 6-й палаты: Фарион, Йулю, Татьяну Черновил, Руслану и еще пару романтичных особ, мечтающих о Европе в кружевных трусиках. Так вот. Когда они запели, приехали пожарные и МЧС… Думали либо Везувий проснулся, либо Чернобыль взорвался.
--Руслана о трусиках мечтает? Не верю!—закричал врач, словами Станиславского.
--Как ни странно. А мечтает… Просто трусики менять приходится каждые пятнадцать минут. Она вбила себе в голову, что месячные у нее не прекращаются никогда.
--А я вас предупреждал: не пускайте Псаки, Мак-Кейна и Керри в 6-ю палату. Они и в 1-й колобродят не мало. Кстати, а как там Ярош и Ляшко.
--Ярош забился под кроватями и грозится идти на Киев, убить Коломойского и изнасиловть Ляшка в групповой извращенной форме. А Ляшко перед зеркалом отрабатывает мужской голос и грозный вид. В свободное от сексуальных домогательств к Кличко время…
--А староста 6-й палаты Петя, как себя ведет?
--Просится в 1-ю палату. Говорит, что здоров… Но в тайне мечтает, чтобы о нем говорили столько же, как о Путине и чтобы в честь него кричалки футбольные кричали. Он даже текст придумал: «Хорошенко—Пуйло!!! Ло-ло-ло-ла-ла-ла!!!» и подал его на утверждение в верховную раду. Если не утвердят, грозится всех в раде разогнать, как майдан, и новые выборы назначить на осень.
Кто-то из депутатов внес предложение сделать это гимном Украины.
--Кто именно?
--Мы не знаем, но Наливайченко уже занялся расследованием. Слышите, как он с Парубием Авакова пытают?
--Кстати, у нас уже 3-ю палату для иностранцев заполнили. Туда, где Макаревич с Ахуджаковой были, Пугачеву и Борю Моисеева поместили… Слышите поют гимн Украины под руководством Русланы и Грынджоев. К ним еще Кончита бородатая из 1-й палаты бегает дирижировать…
Они подошли к первой палаты в тот самый момент, когда туда возврашался Обама, сбежавший из зоопарка.
--Я человек!—кричал президент США.—Я украинец! Я не дозволю… не позволю сажать себя в клетку и кричать мне: «чемодан, коляска, пальмы!!!»
--Откуда у вас на Аляске пальмы?—спросил контуженный после заседания рады Ляшко.
--Молчи мохнатая снегурочка!—ответил ему Обама, а врач добавила: «Марш в свою палату пидор! Нечего по чужим палатам бегать!»
--Посажу на аминазин на хрен!—добавил санитар.
--Попрошу уточнить!—парировал Ляшко.—На аминазин или на хрен? Если на хрен, то я не против… И потом, будьте толерантны! Я не пидор, а гей! И не просто гей, а гей Ропеец!
Санитар показал на пятую палату и сказал печально: «Там уже пустых коек нет…»
--А кто там у нас?
--Работники СМИ. Сначала туда весь пятый канал впихнули, потом 1+1 и интер. В общем все укрТВ. А теперь нам еще и российский «дождь» навязывают.
--Это беспредел!—возмутился врач—пусть себе свои дожди забирают. Со стороны России—это грубое нарушение прав человека.
--Он что ли человек?—спросил санитар, показывая на присмиревшего Обаму.
--Ай м украиншн мэн!—рявкнул в ответ Обама.
--Абырвалг! –вторил ему Кличко.
--Стой!—крикнул Виталлию санитар.—Ты это что за слово такое придумал?
--Слово есть слово… не помню… Умом я все понимаю. Но когда словами надо все сложить, у меня не все получается… и всегда…оно…так…
--Как вы себя чувствуете?—посмотрел на него в упор цепким леденящим взглядом врач.
-- Так то оно так… Но потому, как быть того не может, кабы чего-нибудь да не было. И не потому, что оно вообще, а когда оно что, вот тогда оно и пожалуйста…
--Но мне кажется, что вы слишком мало говорите. Особенно о политике. Я понимаю. Вам не всегда удается правильно подобрать слова.
--Я не разбрасываюсь словами, мне потом трудно их подбирать по всему кабинету, если оно что…
Врач и санитар оставили Кличко в коридоре и вошли в первую палату. Мак-Кейн, Керри, фрау Меркель и еще несколько больных слушали вдохновенную и проникновенную философскую речь Псаки о сбитых боингах и российских войсках на границе с Алабамой.
--По нашим данным генерал ГРУ ФСБ Российской Федерации Айгор Стгелкоу находится в Фергюсоне с тремя сотнями спецназовцев. Из источников приближенных к президенту России, мы получили сведения, что он получил приказ по рации выдвигаться «на Херсон». Но помехи и обстрел сыграли свою роль и генералу послышалось: «Фергюсон». Что он успешно и сделал.
--Как дела, милая?—спросил врач у Псаки.—У вас в принципе и в общем мозги хоть какие-то имеются?
--Этой информацией на данный момент мы не располагаем. Но, если вам не к спеху, я схожу в свою канцелярию и подробно узнаю…
--Вы уверены, что эти сведения имеются у вас в канцелярии.
--Если не имеются, то я могу дать запрос по этой теме в ЦРУ.
А из 3-й палаты доносился дикий крик Виталия Кличко: «Я буду говорить, только в присутствии своего авокадо!!!» Это Немцов шептал ему на ухо что-то с очень угрожающим видом, показывая какую-то картинку, и ему очень толерантно кивал головой Савик Шустер. На картинке была фотография Тайсона с откушенным ухом. Не стоит объяснять, чье это было ухо…
--А Макдональдс кокс нюхает!—быстро сдал товарища Кличко.
--Во-первых я Мак-Кейн, а не Макдональдс, во-вторых не кокс, а уголь!
--Я раньше все время путал и сейчас не помню: Шерри или Керри.
--Укри…
--А вы не обижайте меня. Я головой то все понимаю… Только ротом сказать не могу… У меня есть два заместителя, четыре из которых, уже месяц лежат в кабинете министров, которых назначить невозможно. Не знаю почему.
--Да, чуть не забыл—сказал санитар—вчера у Тягнибока родственники были. Сало принесли. Ахуджакова попросила немного сала, а он не дал. Говорит: «Хватит! Не будем больше москалей салом украинским кормить!»
--Турчинов на укол!—раздался голос медсестры из манипуляционной.
--Он не придет. Он пишет книгу.
--Какую? Мемуары пастора, что ли?
--А он писать то умеет?—раздался грозный писк боевого кролика.
--Нет! Книга называется «Как управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров».
--А ультиматум в ООН он не пишет.
--Нет! Для ультиматумов отдельный день! Ультиматумы и ноты по средам.
--Слава Богу! А я уж думал, что Пан Ги Мун будет проситься к нему на ауеденцию и каяться…
--Не ауеденцию, а аудиенцию.
--Нет, все таки, ауеденцию. Они за обедом, за едой эти вопросы решают. А Тягнибоку сала принесли!!!
--Гемороям сала!!!—дружной волной раздалось из 6-й палаты, которая запела новый гимн Украины.
--"Шануймося, бо ми того варті!" –заорал Яценюк. В переводе это значит: уважаемся—ибо мы того достойны. Только укры могут уважаться, а не стремиться заслужить уважения.
--Порошенко просится на прием!—сказала подошедшая медсестра.
--Так зовите. Здесь и поговорим.
--Дело экстренной важности! Терминово!!! Российские войска вторглись на территорию Украины в составе Чукотской дивизии «Северное сияние». Это полторы тысячи медведей и столько же моржей оседланных чукотскими ледовыми егерями, вооруженными гарпунами-беспилотниками с радиоприцелом и ядерными боеголовками. Дивизия обстреляла, точнее закидала гарпунами украинскую заставу. Жертв, среди пограничников, нет.
--Да что вы говорите!??—удивленно воскликнул врач.—Не все так плохо! По моим сведениям, дивизия «Северное сияние» отказалась идти воевать на Украину до наступления зимы. Потому что в жару медведи потеют, а моржам не хватает Черного моря…
--А по моим сведениям на стороне пророссийских сепаратистов воюет специальный батальон индусов-факиров и заклинателей змей. Питомцы этого батальона атаковали питомцев батальона «Азов».
--А вы не попросили Обаму выписать из Африки дивизию дрессированных обезьян, состоящих сплошь из «морских котиков»?
--Нет. Как-то не подумал…
--А по моим сведениям давно подумали. Почему российское ТВ показывает голую обезьяну, выскочившую из танка украинских вооруженных сил?
--Брэшуть москали!!!
--А то, что в этом танке нашли украинскую военную форму этой обезьяны?!! Чем вы это объясните?
--Не только объясню, но и докажу. Несколько дней назад, не без помощи диверсантов ГРУ, из киевского зоопарка бежала голая обезьяна. Логично?
--Логично…
--Абсолютно голая. Откуда же ей одетой быть, ведь это зоопарк, а не цирк. Логично?
--Логично. А кто же ее облачил в форму украинской армии?
--Конечно, сепаратисты! Они помогли обезьяне украсть форму, а заодно и танк украинской армии. Вы разве не видите, что в этом рука Москвы?
--А сколько обезьян, скрываясь от обстрела, пересекли границу Российской федерации и попросили защиты?
--Да вы, доктор, колорад! Ватник! Сепаратист! Террорист! Ла-ла-ла…ла-ла-ла…
--Рубашку господину президенту… смирительную… и галстук на ужин!!!—распорядился врач и вышел из палаты.
Вы спросите. А что в четвертой палате? А это личная палата Коломойского. Он оплатил ее на всю оставшуюся жизнь. Палата со всеми удобствами, с батальоном «днепр» у дверей, с вертолетной площадкой и вертолетами. Но без горючего и пилотов. Ему администрация больницы разрешила открыть в отделении свой приватбанк. Он уже начал приватизировать 6-ю палату и собирается добывать на ее территории сранцевый газ. Газоуловители уже стоят во всех туалетах больницы.
Политика политикой, как говаривал кардинал Мазарини, а бизнес бизнесом.
--Но ведь он не психически больной, а самый настоящий симулянт!—воскликнул санитар, выходя из 4-й палаты.
--Они все здесь симулянты,—спокойно ответила врач.--Их судьба Муссолини пугает. Но и судьба Гитлера как-то не устраивает. Но есть такое новое заболевание, передающееся не только воздушно-капельным путем, но и через анальные органы. Украинизм называется.
--И болеют им, как правило, не украинцы?!!
--Вот именно. А где они вообще украинцы? Что такое украинец и с чем его едят? Называть себя украинцем—первая стадия болезни. На второй больной начинает каверкать русские слова. Как в анекдоте: «--Я опиздав!
--Не опиздав, а запизднився!!!
--Вот- вот!!! Запизднився с друзями, тому и опиздав…»
А знаете, как переводиться на русский язык эта украинская фраза из библии: «Хай дуфае Сруль на Пана?»
--Ха-ха! «Да уповает Израиль на Господа…»
--На третей стадии у больного возникает чувство гордости от слов «слава Богу, что я не москаль». Третья стадия наступает после беглого прочтения истории великих укров и газетных статей о героизме УПА, которая Берлин взяла и жовто-блакитный флаг над Рейхстагом водрузила, а Москву не успела взять. Зима началась. Под Москвой дед Мороз—русский союзник пакости строит, да и на майдан самое время к зиме выходить. Тут мне подсказывают, что не жовто-блакитный, а красно-черный. А какая разница, первый—символ болезни Дауна, а от второго международным символом врачей-проктологов попахивает. Они маковый цветок проктологов хотели ветеранам ВОВ, вместо георгиевской ленточки, навязать. Но у ветеранов с головой в порядке и геморроя, как у депутатов рады, тоже не наблюдается.
--Четвертая стадия, когда свидомый укр начинает обнимать негра и, со слезами на глазах, целуя его, повторяет фразу: «Слава Богу, что ты не москаль». При этом он быстро учится у негра какому-нибудь танцу, типа «тумба-юмба» и начинает скакать с выкриками: «Слава Украине! Хероям сала!» Эта стадия называется по-шотландски Мак-Дауном или майдауном.
--Пятая стадия буйная. Сопровождается пироманией, выраженный в непреодолимом желании сжигать все, что под руки попадет, особенно автомобильные покрышки. Это о майдане великий и свидомый укр Гомер сказал: «И дым Отечества нам сладок и приятен». Толпа начинает скакать быстрее, все движения набирают ускорение с каждой минутой и в патриотическом экстазе толпа начинает выкрикивать мантры, вроде: «Москаляку на гиляку!» и «Бандера прыйдэ, порядок навэдэ!» Резко обостряется русофобия и наиболее агрессивные майдауеы беспричинно набрасываются на прохожих. На собственную голову больные начинают надевать странные предметы совершенно не считающиеся в нормальном обществе головными уборами, например: кастрюли, дуршлаги, железные миски. Туловище обкладывается спереди и сзади сковородками или тазиками и для того, чтобы они держались, их привязывают тканью, желательно желто-голубого цвета. И все-таки на любую попытку войти в контакт с ним, если мнение аппонента не соответствует его убеждениям, «свидомый украинец» (это простонародное название психической болезни) начинает отвечать именно русским матом, при этом не употребляя никаких других слов, кроме мата. Переход с украинской мовы на русский мат и членораздельное мычание и называется синдромом Кличка, то есть шестой фазой.
--Шестая стадия наступает сразу после пика реактивного психоза. Наступает странная апатия. Русский язык и без того изуродованный, превращается из состояния «спивучей мовы» в состояние мычания беременной коровы, выросшей в сумасшедшем доме на 5-м этаже и вскормленной гамбургерами и хот-догами в макдональдсах. Наш Кличко самый наглядный пример шестой стадии болезни.
--Может быть, потому он самый безобидный из всего этого контингента?—спросил санитар.
--Эта высшая стадия украинизма и называется синдром Кличка.
--Не проще ли это объяснить,—философски заметил санитар,—одной фразой: Чем больше больной начинает верить в то, что он украинец, тем больше у него развивается ненависть ко всему русскому и рабское преклонение перед всем американским и европейским?

--Вот так каждый день!— раздался голос врача, который, заламывая руки, сел на стул—Только начнешь обход и уже вечер.
—Вечер не зима,—посочувствовал санитар.—Зимой будем собираться на майдане, чтобы погреться… Больницу нашу топить нечем…
Принимают законы, вместо лекарств. Молятся… потом каются… потом гимн поют… книги пишут, когда не скачут… потом все равно скачут… греются…
—Так здесь же и так самая теплая публика собралась…
—Слава Украине,—сказал на прощание врач,—за то, что мы никогда не останемся на Украине без работы!
На этой оптимистической нотке врач и санитар закончили обход.
—Папа, ты мне как отец!—закричал Кличко из окна, уходящему домой санитару.
—А мне до свидания?—погрозила ему пальчиком медсестра.
—А ты, мама, мне как мать!
--Виталик! Бабушкиного молока не хочешь?—громко спросил врач.
--Нет, бабушкиного не хочу. Хочу коровьего.
--Соображает!—деловито произнес санитар.—Может дело идет к выздоровлению?
А из шестой палаты доносились звуки вечерней молитвы: «…ла-ла-ла…» Верховная рада все таки приняла закон о новом гимне Украины, по настоятельной просьбе президента, которого за особые заслуги прозвали Хорошенко…

автор: Валерий Степанов

Граждане Южные, а что за праздник сегодня в Симферополе?????
Понаехало ментов тыщами. Чото ждут?

Коротко о количествах:
http://instagram.com/p/oGURBYD6gI/#

Чутка по качеству