Некоторые фрагменты и "Тени в раю" Эриха Марии Ремарк которые показались мне актуальными


– Эдакую слепую любовь к Германии я наблюдал, – сказал я. – В Швейцарии. У
одного еврея, коммерции советника. Я хотел стрельнуть у него денег. Но денег
он мне не дал, зато дал добрый совет – вернуться в Германию. Газеты, мол, врут.
А если кое-что и правда, то это временное явление, совершенно необходимые
строгости. Лес рубят – щепки летят. И потом, сами евреи во многом виноваты. Я
сказал, что сидел в концлагере. И тогда он разъяснил мне, что без причины
людей не сажают и что самый факт моего освобождения – еще одно
доказательство справедливости немцев.


– С немцами, может, и будет покончено, но с нацистами – никогда. Нацисты не с
Марса свалились, и они не изнасиловали Германию. Так могут думать только те,
кто покинул страну в тридцать третьем. А я еще прожил в ней несколько лет. И
слышал рев по радио, густой кровожадный рык на их сборищах. То была уже не
партия нацистов, то была сама Германия.

Я ведь тоже принадлежу к ним, подумал я, к этой шайке убийц; это мой народ - несмотря на все утешения, какие я придумываю себе при свете дня, несмотря на то, что эти разбойники преследовали меня, гнали, лишили гражданства. Все равно я родился среди них; глупо воображать, будто мой верный, честный, ни в чем не повинный народ подчинили себе легионы с Марса. Легионы эти выросли в гуще самих немцев; они прошли выучку на казарменных плацах у своих изрыгавших команды начальников и на митингах у неистовых демагогов, и вот их охватила давняя, обожествляемая всеми гимназическими учителями Furor teutonicus; она расцвела на почве, унавоженной рабами послушания, обожателями военных мундиров и носителями скотских инстинктов, с той лишь оговоркой, что ни одна скотина не способна на такое скотство. Нет, это не было единичным явлением. В еженедельной кинохронике мы видели не забитый и негодующий народ, поневоле повинующийся приказам, а обезумевшие морды с разинутыми ртами; мы видели варваров, которые с ликованием сбросили с себя тонкий покров цивилизации и валялись сейчас в собственных кровавых нечистотах. Furor teutonicus! Священные слова для моего бородатого и очкастого гимназического учителя.

Бетти никак не могла понять, почему немцы не капитулируют. Кан утверждал, что мало-помалу она начала относиться к этому факту, как к личному оскорблению. Многие эмигранты разделяли чувства Бетти, особенно те, которые еще верили, что Германию кто-то совратил. И эти люди также не могли уразуметь, почему немецкое государство не прекращает сопротивления. Они даже согласны были признать невиновность простого человека, зажатого в тисках послушания и долга. Никто не понимал, однако, почему сражался генералитет, который не мог не сознавать безнадежность ситуации. Давно известно, что генералитет, ведущий заведомо проигранную войну, превращается из кучки сомнительных героев в шайку убийц; вот почему эмигранты с отвращением и возмущением взирали на Германию, где из-за трусости, страха и лжегероизма уже произошла эта метаморфоза. Покушение на Гитлера только еще больше подчеркнуло все это: горстке храбрецов противостояло подавляющее большинство себялюбивых и кровожадных генералов, пытавшихся спаслись от позора повторением нацистского лозунга: "Сражаться до последней капли крови", - лозунга, который им самим ничем не грозил.

Я вновь и вновь растолковывал ему, что все происшедшее в Германии было подготовлено и совершено не какими-то существами, спустившимися с Луны или с другой планеты и изнасиловавшими страну, - нет, это были добропорядочные немцы, наверняка считавшие себя достойными представителями германской нации. Я втолковывал ему, что смешно предполагать, будто все генералы Германии были настолько слепы и глухи, что ничего не знали о каждодневно совершавшихся пытках и убийствах. Я объяснял ему, что самые крупные промышленные концерны страны заключали соглашения с концентрационными лагерями на поставку дешевой рабочей силы, то есть попросту рабов, которые работали до потери трудоспособности, а затем их прах вместе с дымом вылетал из труб крематориев. Холт побледнел. - Не может этого быть! - Еще как может! Огромное количество известнейших фирм наживается на этих несчастных истерзанных рабах. Эти фирмы даже построили филиалы своих заводов близ концентрационных лагерей, чтобы сэкономить на транспорте. Раз это полезно немецкому народу, значит, справедливо - вот их принцип. - Такое нельзя показывать в фильме! - сказал Холт в отчаянии. - Никто этому не поверит! - Несмотря на то, что ваша страна ведет войну с Германией? - Да. Человеческая психология интернациональна. Такой фильм был бы расценен как фильм самого низкого пошиба, лживый и жестокий. В четырнадцатом году еще было можно делать фильмы о зверствах немцев в отношении женщин и детей в Бельгии. А сейчас - нет. - В четырнадцатом году это была неправда, но фильмы снимались. Теперь же это правда, но ставить такие фильмы нельзя, потому что никто этому не поверит?