много букаф

Здравствуйте, дамы и господа!
Сегодня я бы хотел поговорить с вами о нашем берлинском пациенте, бегающем Саакашвили, гражданине, чью фамилию нельзя называть, отце русской демократии, Навальном.
В беседах со многими моими знакомыми в личных разговорах, на всех без исключения интернет площадках, таких как пикабу, джойреактор, яплакал, в группах вконтакте и даже на реддите, неизбежно возникает вопрос, а зачем нам нужен Навальный? Народ начинает вспоминать его прошлое, участие в русских маршах, слова о повышении пенсионного возраста, нежелание идти на компромисс с другими представителями оппозиции. Его обвиняют и в сливе протеста 2012 года, и в эгоцентричности и авторитарности. Одни обвиняют его в том, что он не призывает сторонников захватывать правительственные учреждения, другие, что он, наоборот, призывает к несанкционированным митингам и подставляет граждан под административную и другую ответственность. Его обвиняют и в заказных расследованиях, и в обыкновенном пиаре, чтобы получить политические очки. И в итоге, все начинают сравнивать его, конечно же, с Путиным, мол, он просто рвется к власти, и дескать, на его месте будет делать тоже самое, что он такой же имперский шовинист ("Крым не бутерброд") и т.д. И оказывается, что не такой уж он и идеальный человек, обычный, можно сказать, более того, непредсказуемый. Путина то мы знаем, знаем что от него ждать. Тогда зачем менять шило на мыло?

И ведь правда, если рассматривать Путина самого по себе, то не такая уж он и катастрофа. Он не лишен добродетелей - ценит преданость и дружбу, никогда не сдает друзей. Несмотря ни на что, пусть хоть весь мир ополчится, будет безбожно врать, изойдется, сам себя подставит, но друга не сдаст. Карает предателей. Купается в проруби. На его месте, с его возможностями и ресурсами, другой, и правда, мог бы устроить полную жесть.
Но проблема Путина не в том, что он Путин, а в том, что он уже перестал быть просто человеком, он уже институт, цезарь. Как высказался Володин, первый замглавы администрации президента "Есть Путин - есть Россия, нет Путина, нет России". Как и все наши чиновники, он немного иррационален, но как все иррациональные люди, он очень четко чувствует вот эти массовое бессознательные веяния. И он четко транслирует этот нарратив. Путин, как кто то недавно высказался, это уже должность, а не фамилия. Народ уже смеялся над "выборами Путина". А ведь так и есть, сначала был Юлий Цезарь, потом каждый последующий правитель нарекал себя Цезарем. Уверен, что если завтра того же Володина посадить в кресло президента, он назовет себя Вторым Путиным.

И здесь, господа, как в песне "главная проблема музыки в России - это ты, потому что ты слушаешь говно", главная проблема демократии в России - это тоже вы, потому что вы все так же ищете в Навальном альтернативу Путину, царя, вождя, идеального правителя. И, конечно же, не находите. Самое интересно, что Навальный на должности Путина, будет мало чем отличаться от кого бы то ни было на этой самой должности.

Так зачем нам Навальный? Самое интересное, сам по себе, один Навальный никому не нужен, он не представляет ни опасности для Путина как человек (и правда, сам прилетел в СИЗО на заклание), ни как революционер, потому что топит за мирный протест. И один Навальный нас не спасет. Но нам жизненно необходимы сотни разных Навальных во всех городах страны. Нам нужна древняя как мир, политическая конкуренция, нам нужны тысячи разных голосов и мнений. Вы заметили, например, что Шнур вступил в партию? А кто слышал о его политической программе? За что он выступает, вообще? Это только в России возможно называться политиком и при этом молчать в тряпочку. А зачем, ему собственно говорить, с кем? У нас где то ведется какая нибудь дискуссия? По мне, так она как заглохла в 1917, так на том месте и топчется, есть два мнения "переворот, свержение, раскулачивание" и "все нормально, деньги есть". Где обсуждения социальных вопросов, у нас что, не о чем говорить? Например, пальцем в небо, просто:
О полиции, уменьшить им зарплаты, но увелить штат, или наоборот, может увеличить, раз в десять зарплату, но при это сократить в десять раз их количество, сделать чрезвычайно жесткий отбор и сделать из каждого полицейского, мать его, робокопа и бэтмана в одном лице?
Легализовать или нет наркотики и проституцию? обложить налогом церковь или запретить ей заниматься торговлей? Законодательно запретить лечиться губернаторам в других регионах, кроме их собственного? В конце концов, ставить вопрос о демократии, каким образом она должна быть реализованна в России? Если у нас парламент не место для дискуссий, а его функция подписывать спущенные сверху законопроекты, то разогнать их, или может наоборот, выгонять из Думы за прогулы и заставлять самому нажимать кнопки при голосовании? Если у нас особый путь, то в чем он? Ввести избирательный ценз или нет? Или устроить, наконец, первыми в мире, прямую демократию через интернет сервисы и отказаться от представителей? И я бы очень хотел слышать эти дискуссии не от диванных аналитиков, а от политиков, настоящих политиков.

И Навальный как раз об этом. О простой и древней как мир конкурентности в политической сфере. Человек стал очень популярным не благодаря административному ресурсу, а полностью построив свою карьеру с нуля, с русских маршей и смешных роликов про легализацию оружия. И таких как он должно быть очень много, чтобы они спорили друг с другом, доказывали свою правоту и двигали Россию в будущее. Я даже не говорю о светлом будущем, в обычное будущее. Потому что, пока в обществе не ведется никаких дискуссий, общество и страна начинает загнивать. У корабля, странствующего без цели, нет попутных ветров. И эти цели нужно озвучивать, о них нужно говорить, и о них спорить. И только тогда, среди десятков Навальных, несомненно найдется самый достойный.

Пока у нас не ведется дискуссия и отсутствуют дебаты на постоянной основе между участниками политической жизни, мы будем обречены выбирать на публичные должности жуликов, людей боящихся открытости и прозрачности. Людей, чувствующих себя в мутной водичке очень хорошо. Мы будем обречены на спортсменов и певцом ртом в качестве законотворцев. Мы будем обречены на потомственную передечу власти, как это происходит уже сейчас. Мы будем обречены на стагнацию, застой, или того хуже, на движение вспять, к феодализму и кастовому обществу.

В общетсвенной жизни могут быть только два пути решения конфликтов, это либо переговоры, либо грубая сила. И пока у нас не ведутся переговоры, побеждать будут самые наглые и агрессивные. Именно поэтому, обществу нужен Навальный, и не один, нам нужны сотни Навальных, в каждом городе, в каждом регионе страны.

Сальвете, добрые граждане, срочное послание!

Нумидийский вольноотпущенник, ранее бывший бойцом одного из лудусов в Капуе, пытался купить булку хлеба, заплатив вместо полновесного сестерция медной тетрадрахмой, за что прибывшая на место городская когорта удавила его возле собственной колесницы.
Смерть либертина от ноги вигила-гражданина повлекла за собой сначала бунт в Субуре, где пролетарии, раззадоренные движением рабов, бойцов амфитеатров и возниц в цирках "Жизни гладиаторов тоже ценны!", под предлогом борьбы с властей цезарей, сената и привилегированных патрициев начали по своему обыкновению грабить и жечь лавки и дома живущих с ними по соседству плебеев и даже перегринов, уж явно не причастных к "злодействам" городской когорты.
В других городах "солидарные" с ними "труженики", почувствовав силу, и вовсе подняли полноценное гладиаторское восстание, громя вообще всё на своём пути и даже таких же нумидийцев, берберов и юных патрициев, с радостных улюлюканьем приветствовавших "борцов с ужасных наследием" традиционного прошлого их же собственных предков.

Пожелаем же, добрые квириты, чтобы легионы императора Трампуса, которые он непременно введёт в бунтующие регионы по приказу сената, оставили после себя порядок, а вдоль всех дорог — вереницу из крестов, увешанных бунтовщиками.

ЖИВЫЕ ДУШИ

Великим русским фантастам Николаю Васильевичу Гоголю и Михаилу Евграфовичу Салтыкову-Щедрину посвящается. Надеюсь, покойные классики смогут великодушно простить меня за то, что я без всякого дурного умысла воспользовался их поныне живыми трудами.

История эта произошла когда-то в одном, как было принято раньше писать, уездном городе. Может, то был Тупов, а может, Усть-Мухобойск или же один из несчётных Верхонижненсков, которых немало разбросано по российской земле. Простоты для, и чтоб никого - не приведи Господь! - не обидеть, будем звать его просто городом Эн.
Итак, в один из тех октябрьских дней, когда осень, шелестя лёгким серым дождиком по палой листве, окончательно вступила в свои права, на привокзальную площадь города Эн въехал чёрный "Нексус" последней модели, в каких обыкновенно ездят только Очень Значительные Лица. Автомобиль плавно подкатил к невысокому грязно-голубому зданию вокзала и остановился. Несколько мгновений он стоял без малейших признаков жизни внутри, а затем задняя дверь отворилась, и из упоительно мягких недр неторопливо вылез неизвестный в городе человек.
Захлопнув дверь, скрывшую за тонированными стёклами салон, незнакомец оправил одежду, широко перекрестился на обшарпанную церковь семнадцатого века и оглядел площадь. То была обыкновенная, не слишком просторная площадь уездного города, где скорее встретишь гуляющих кур, нежели автомобиль, и где мостовую не чинили, наверное, со времён государыни Екатерины.
Надобно сказать, само появление "Нексуса" вызвало у обывателей города Эн, единодушно мнивших венцом мирового автостроения "Волгу" главы городской администрации отставного полковника госбезопасности Свиреп-Ворчеева, недюжинное любопытство. Бывшие в то время на площади стали осторожно, с опаской перед несомненно высоким начальством подходить, разглядывая машину и приехавшего господина.
В том, что приезжий есть именно господин, а не гражданин или тем паче товарищ, сомнений не возникало ни самомалейших. Был он уже далеко не молод, но ещё не стар, не худ, однако же и не чересчур толст. Одежда его состояла из осеннего пальто, шерстяного мохнатого шарфа, серых брюк и штиблет чистоты такой необыкновенной, какой в городе никогда не было видано. В общем, внешне почти ничем не уступал он опередившему его на полтора столетия Павлу Ивановичу Чичикову. Вот, разве что, лицо приезжего в отличие от чичиковского не заключало в себе ничего приятного. Напротив, и так несовершенное от природы, оно носило явственные следы душевных пороков. Но обыватели, сами будучи далеко не образцами грезовских головок да и не без греха в душе, на лицо-то должного внимания не обратили: взгляды были прикованы к непредставимо дорогой одежде незнакомца, и машине, недоступной простым смертным, как Божья Благодать.
Тем временем из передних дверей "Нексуса" вылезли два бритых наголо могучих человека, похожих, словно братья-богатыри, чертами лиц, чёрными костюмами и даже одинаково съехавшими вбок красными галстуками. Вышедший первым господин что-то коротко сказал им, после чего они, подойдя к толпящейся поодаль общественности, популярно объяснили, что их босс - человек в пальто, зовущийся, кстати, господином Ж., - известный в столице филантроп, и что он приехал в город, дабы облагодетельствовать его жителей. Сами богатыри представились помощниками господина Ж. Петром Александровичем и Селифаном Дмитриевичем.
В продолжение объяснений по собравшейся толпе то и дело проходил недоумённый шёпот; когда же они закончились, воцарилась недоверчивая тишина. Сколь ни простодушны были обитатели сей русской глубинки, к подобным доброхотам всё-таки относились с подозрением. Лет десять назад они, поддавшись искушению лёгкими деньгами, поголовно вложили сбережения в акционерное общество с непонятным названием "ККК", обещавшее шестьсот шестьдесят шесть процентов годовых. Деньги энцы, разумеется, потеряли, зато запомнили накрепко.
Обжёгшись на молоке, будешь дуть и на воду. Обыватели нисколько не верили речам помощников, хотя и расходиться не спешили, совершенно по-русски затаив мысль: "Вот я уйду, а вдруг действительно что-нибудь давать будут!" Вследствие этого да ещё и свойственного провинциалам любопытства толпа понемногу увеличивалась за счёт жителей близлежащих домов и случайных прохожих.
Наконец, когда вокруг скопилось изрядное количество народа, один из братьев-богатырей - кажется, Пётр Александрович - подошёл к машине, на мгновение приоткрыл дверь и достал с заднего сидения увесистую на взгляд кожаную сумку. Второй брат поднял руки, призвав загалдевшую было толпу к тишине, и, возвысив без того неслабый голос, сказал:
- Внимание, сейчас наш благодетель господин Ж. будет раздавать нуждающимся деньги.
Толпа вновь загудела, но уже с оттенком разочарования: вот, дескать, ещё одни жулики; где ж такого дурака найдёшь, чтоб просто так деньги раздавал? Впрочем, уходить опять-таки никто не спешил. Люди ждали развязки. Той, когда изобличённым прохиндеям можно будет плюнуть в глаза и разойтись, сетуя друг другу на бардак в стране и невозвратимость советских времён.
Развязка наступила неожиданная, поистине фантастическая. Господин Ж., стоявший всё это время в сторонке, подошёл к помощнику, запустил руку в сумку и достал... ДЕНЬГИ!!! Запечатанную пачку сторублёвок!
Толпа остолбенела.
С хрустом разодрав крест бумажных лент, Ж. в сопровождении Петра и Селифана подошёл к замолкшим вмиг обывателям, вытащил из очутившегося в руке денежного веера купюру и протянул стоявшему напротив неприметному мужичку. Мужичок каким-то механическим движением взял бумажку и тупо уставился на неё, а Ж. тем временем уже оделял других.
За первой пачкой из сумки появилась вторая, за второй - третья. Первой мыслью энцев стало весьма справедливое подозрение: а не фальшивые ли деньги? Тем не менее, все известные им признаки подлинности были налицо.
Сто рублей - не слишком большая сумма в столицах, но для провинции "стольник" - реальное и всегда желанное подспорье в хозяйстве. Обыватели забеспокоились: каждый хотел получить деньги на халяву. Многие расторопные малые, обретя желаемое, тут же бросались домой за родственниками и знакомыми, чтобы те тоже поспешили взять свою долю. Некоторые особо ловкие умудрились урвать двести рублей, а кое-кто - аж триста! Благо господин Ж. не очень смотрел, кому суёт купюры. Начиналась давка. А толпа ширилась: на площадь прибывали жители города, оторванные от привычных забот неслыханным известием. Наспех одетые, не верящие ни единому слову запыхавшихся вестников, они тем не менее бежали к вокзалу, а прибежав, ломились к центру толкотни, где в небольшом пятачке свободного пространства, созданного широкими плечами Петра и Селифана, сумасшедший богатей с равнодушным выражением на лице молча раздавал сторублёвки.
Наконец, видимо, прискучив этим занятием, Ж. достал пачку вдесятеро толще обычной и метнул в воздух. Дождь денег пролился на взревевших в одну глотку людей. Новенькие, сладко хрустящие банкноты кружились в воздухе, увёртывались, будто издеваясь, от протянутых пальцев и нетронутые опускались на землю.
И тут толпа в несколько сот человек опустилась на четвереньки, выискивая на заплёванной брусчатке среди грязи, окурков и крышек от пивных бутылок вожделенные купюры.
Потеряв человечий облик, ползали и сквалыжник Сушкин, и не любивший упускать любой барыш хозяйственный Псевич, и промечтавший всё до голого брюха Блазнилов, и Вихров, спустивший на днях "однорукому бандиту" несколько тысяч, и контуженный ветеран Афгана майор Рублейкин, и даже дурная старуха Шкатулочка, таскавшая всюду фотографию Сталина, а теперь в общем безумии где-то бросившая её. Ползали - им не привыкать! - вокзальные бомжи в телогрейках, давно пропившие квартиры; ползали, злорадствуя над не давшими на опохмел жёнами, домашние алкоголики; протирали джинсы молодые одинокие мамаши, чтобы в кои-то веки купить детям какое-нибудь лакомство. И никто, никто, кроме, быть может, Петра с Селифаном, не видел, что за лицо было в эти минуты у господина Ж. Сквозь неприятные, но всё же человеческие черты как бы проступило рогатое свинячье рыло с острыми зубами древней рептилии и на диво смышлёными глазами, горящими злобным торжеством.
Грудой насекомых копошилась у ног господина Ж. толпа, недавно состоящая из относительно приличных людей и в единочасье превратившаяся в стадо обуянных алчностью скотов. То тут, то там начались ссоры.
- Убери грабли, черножопый! Понаехали из чуркистана! - донёсся откуда-то истерический взвизг.
- Сам чурка! - тявкнули в ответ. - Моё это!
Уж кто-то оттолкнул кого-то, а тот, взъярившись, хотел заехать кулаком в скулу, да ненароком хватил соседа по уху, и закипел на площади остервенелый русский мордобой.
Пьяные от накатывающей ненависти к собственной жизни и судьбе били друг друга люди, пускали юшку, ломали кости, забыв о господине Ж., его подручных и автомобиле. Да и тот не спешил напоминать о себе. Окинув брезгливым взглядом нежданное побоище, он удобно устроился на заднем сидении "Нексуса" среди десятка или около того одинаковых кожаных сумок, велел Селифану трогаться и покатил прочь от драки, которая вовсе не входила в его планы, хоть и не нарушила их.
А власти? - спросит меня читатель - что делали власти города Эн, когда неведомый господин Ж. смущал столь лёгких на драку уездных обывателей? А власти тем временем решали наиважнейшие вопросы: о назначении свиньи Хавроньи ответственной за выращивание в энском парке цитрусовых и выдвижении кота Мурзика в депутаты Государственной Думы. Городские же силы милиции охраняли здание администрации, от назойливых журналюг, вечно пытающихся пронюхать то, что ни им, ни электорату знать не следует.
Именно поэтому остались безнадзорными приведшие к буйству толпы бесчинства Ж., и "Нексус" беспрепятственно выехал из города. Никем не остановленный, он перевалил через железнодорожные пути, свернул на шоссе и, набирая скорость, помчался мимо бензоколонок, деревень, озёр, полей, лесов, рекламных щитов, водонапорных башен и почерневших столбов к недоступной нашему взору, и оттого вдвойне волнующей дали...

Бывает так на суетной земле, на Руси же особо: назовут человека подлецом, а пройдёт время, и - глядь - не так уж тот и гнусен, как мнилось, по сравнению с идущими ему вослед. Вот и господин Ж. при всей очевидной мерзости - не покажется ли он тем, кто будет после нас, заурядным, не заслуживающим особого внимания персонажем?
Стоит ли уделять место жизнеописанию сего героя? Немало таких. Родились, учились, женились, в водах смутного времени выловили не больно-то честными способами изрядный капиталец и, благодаря удачному сочетанию наглости с ловкостью, его преумножили - вот, собственно, и всё. Типичная для России история. Казалось бы, живи, радуйся жизни. Но нет! Необоримая, лютая страсть к безраздельному господству гложет их, и веленьем её катит по русским дорогам уже не безобиднейший, чисто по-человечески желавший достатка Пал Иваныч Чичиков, а господин Ж., скупающий хоть и суетные, и тёмные, но отнюдь не мёртвые души. И не обязательно ему в такой сделке просить о продаже. Сами, сами принесут товар! Только покажи краешек купюры - придут, прибегут, и вываляются в грязи, и пойдут на унижение. И совсем уж ни к чему подписывать предложенный чёртом-коммивояжёром адский контракт. Просто возьми первую бумажку! А уж господин Ж. не останется в долгу и оплатит тебе в рассрочку неудобства, связанные бездушной жизнью.
"Да бросьте, - скажут мне счастливые обладатели подобранных банкнот, - может, души и нету вовсе, а деньги - вот они! Пожили бы нашей жизнью, не рассуждали бы так!"
Не знаю, не могу ответить. Даже, наверное, не вправе отвечать, ибо не мне корить голодного за поднятый с земли хлеб. Но в часы тяжких раздумий, когда бас великого русского певца рокочет в колонках: "Le veau d'or est toujours debout!.."* - отчего-то мерещится мне, как идёт вслед за свинорылым проводником в чёрной машине пустоглазая толпа, судорожно сжимающая в руках заветные бумажки. Идёт, шагает, не противясь злой силе, и исчезает ряд за рядом в дымно-серой мгле, столь надёжно скрывшей грядущее, что даже призрачный запах тёплой крови не тревожит ещё не шагнувших за этот рубеж.

11 – 25.IX.2005 г.

В Минздраве обсудят идею штрафов за недостаточно стройную талию

Ранее в Роспотребнадзоре ссылались на опыт Японии, где закон обязывает работодателей следить за физической формой сотрудников

Анатолий Михаханов, вес которого 292, сумоист с самым большим весом

Идея измерения охвата талии как одного из способов профилактики производственного здоровья пока не обсуждалась с министерством здравоохранения, заявила министр здравоохранения РФ Вероника Скворцова.

"Особые моменты, связанные с производственным здоровьем, с министерством пока не обсуждались. Обязательно обсудим", - сказала в понедельник Скворцова, отвечая на вопрос "Интерфакса" о том, обсуждалась ли идея измерения талии с министерством.

Ранее СМИ сообщали, что ведомство рассматривает опыт разных стран в области здорового питания. В частности, изучается опыт Японии, где граждан якобы штрафуют за превышение нормативных показателей по объему талии.

Борьбу с ожирением японские власти расценивают как меру противодействия стремительному старению населения и, в частности, росту числа сосудистых заболеваний и диабету. Правительство поставило перед собой цель сократить число страдающих ожирением за первые четыре года (то есть с 2008 г. по 2012 г.) на 10%, а в течение следующих семи лет - на 25%. 

Чтобы выполнить план, было решено вводить штрафные санкции в отношении нерадивых компаний, не проявляющих заботу о своих сотрудниках, а также против местных органов власти, отстающих в выполнении поставленных задач.

Между тем, пишет The New York Times, некоторые чиновники слишком ретиво бросились выполнять метабо-закон. Так, мэр одного из городов префектуры Миэ на острове Хонсю настолько увлекся идеей, что вместе с шестью муниципальными чиновниками создал группу по борьбе с ожирением под названием "Семь метабо-самураев". Пыл компании, однако, быстро поугас, после того как один из них - 47-летний "метабо-самурай" с талией в 99 сантиметров (должно быть 85, а для женщин 90) - умер от сердечного приступа во время пробежки.

О НАЧАЛЬСТВЕ

Перефразируя Шнура, констатирую: начальства развелось - заводы стоят.
Куда ни плюнь - попадёшь в великого или малого начальника. Впрочем, скорее в малого. Большого начальника от плевка с риском для жизни (вдруг слюна ядовитая!) наверняка заслонят бдительные охранники, которых, кстати, тоже развелось сверх всякой меры.
Оно и понятно: куда ещё пойдёт работать физически здоровый мужчина после армии, которая в нашей стране нужна не для защиты собственного или даже попрания чужого суверенитета, а для выработки условных рефлексов терпения и беспрекословного послушания всякой вышестоящей гниде? Некоторые находят в себе достаточно сил, чтобы вспомнить полученные ранее полезные навыки или обрести новые. Но большинство, не мудрствуя лукаво, продолжает заниматься на гражданке тем же, чем занимались в войсках - охранять.
Что и от кого - не всегда и важно. Главное (с точки зрения начальства) - трудоустройство значительной части активного населения. Будучи нетрудоустроенным, эта часть от скуки и безденежья может начать бунтовать.
Против начальства!
Боже, сохрани! Пусть уж сидят себе на КПП, лупят граждан по головам дубинками, сторожат сугробы зимой, бдят в торговых центрах и прочих общественных местах, ведут сколь бесчисленные, столь и бессмысленные журналы учёта и контроля. А чтобы у начальства был на всякий случай запасной вариант, наиболее тупых и могучих из данного контингента возвышают до личных телохранителей.
Но если поприще телохранителя и охранника вообще, как правило, адекватно способностям и наклонностям тех, кто на этом поприще подвизается, то в начальство лезет, цепляясь руками, ногами и зубами, каждая гнойная тварь вне зависимости от знаний и умений. И, дорвавшись до вожделенного кресла, начинает в изобилии генерировать бред и плодить охранников. А также себе подобных. Только рангом помельче и попакостней.
Если б не данные "продукты жизнедеятельности", то начальство можно было бы терпеть, скрепя сердце и подавляя тошноту. Но увы: дурной энтузиазм, как резкий понос, - чёрта с два удержишь. А унять его в большинстве случаев можно только мануальными методами. Каковые в большинстве же случаев исключаются ввиду наличия охраны.
Кольцо замыкается, уроборос впивается в собственный, измазанный фекалиями хвост - такая вот "дурная бесконечность".
В общем, так и живём: поголовье бритоголовых охранников угрюмо зыркает вокруг в поисках лиходеев, дабы оные не помешали процессу умножения начальственных телес и суесловия, а начальственные телеса всех калибров, тщась сделать умные физиономии, невозбранно изрекают благоглупости и просто глупости, обязательные для исполнения.
Лаконичное, но исчерпывающее описание данного феномена дал ещё Салтыков-Щедрин в книге "Господа ташкентцы": ""Ташкентец" - это просветитель. Просветитель вообще, просветитель на всяком месте и во что бы то ни стало; и притом просветитель, свободный от наук, но не смущающийся этим, ибо наука, по мнению его, создана не для распространения, а для стеснения просвещения. Человек науки прежде всего требует азбуки, потом складов, четырёх правил арифметики, таблички умножения и т. д. "Ташкентец" во всем этом видит неуместную придирку и прямо говорит, что останавливаться на подобных мелочах значит спотыкаться и напрасно тратить золотое время. Он создал особенный род просветительной деятельности - просвещения безазбучного, которое не обогащает просвещаемого знаниями, не даёт ему более удобных общежительных форм, а только снабжает известным запахом".
Вот и в нашем богооставленном заведении некоторый начальник, ныне благополучно ушедший на повышение в министерство для оказания эскорт-услуг тамошним господам, выписал не то из Эквадора, не то из Гондураса обезьянку для представления дебильных инициатив на местах. Тот непререкаемый факт, что обезьяне место либо на дереве в джунглях, либо в клетке зоопарка, нисколько его не смутил: смущаться начальники, как и охранники, конституционально не способны. В результате лишённое адекватной среды обитания животное страдает лёгкой формой гидроцефалии, нарушениями работы гипофиза и недержанием речи, не слишком хорошо изъясняясь при этом по-русски. Зато обладает гипертрофированным чувством собственной важности и хамским тоном.
Конечно, нет пророка в отечестве своём. Один только порок. Но чего ради было тащить убогое существо из мест столь далёких и диких, если многие представители здешней фауны отличаются ничуть не меньшей мерзостью и скудоумием? Объяснить сие в рамках предположения о наличии у начальства зачатков рационального мышления можно только желанием дополнительно унизить подведомственных умников, дабы много о себе не воображали и знали своё место.
И ведь начнёшь водворять животное в клетку - сразу начнётся такой визг, что в полном соответствии с вышеизложенным живо прибегут охранники-ЧОПовцы и засунут в клетку именно тебя. Хотя бы потому, что ЧОПовцев много, а твои - простигосподи! - коллеги (которых лично я предпочитаю называть сотрудниками) в большинстве своём - сервильные трусы.
К сожалению, трусость и сервильность в нынешней академической среде - обычное явление. Вплоть до того, что о начальстве боятся дурно отзываться даже "за глаза". Немного смелости в духе академика Павлова для пользы дела нам не помешало бы. Тем более, как вполне справедливо отметил наш демократический узурпатор (и сломанные часы дважды в день указывают истинное время!), на дворе не тридцать седьмой год. Впрочем, о какой "академической среде" можно вообще говорить, если в нашей стране данное понятие дискредитировано уже давно и напрочь? Хотя бы потому, что неравнодушные к регалиям начальники любят обмазываться учёными степенями и званиями, будучи не имеющими отношения к науке тупыми бездарями.
Это, конечно, извечный парадокс. С одной стороны, совсем без администрации нельзя, ибо кто-то же должен "торговать физиономией". А с другой - какой нормальный, талантливый, увлечённый содержательным трудом человек без животрепещущих бытовых проблем станет по доброй воле тратить своё драгоценное время на унылую возню с секретарями, регламентами и бумажками, хоть бы и платили за это больше?
При таком status quo неудивительно, что в начальники чаще всего пробирается тотальная серость, отличающаяся только одним выдающимся качеством - крайней ушлостью.
Невольно вспоминается классический рассказ Юрия Леонидовича Нестеренко "Уклонист", описывающий общество, где высшее администирование является повинностью для интеллектуальной элиты...
Хотя о чём это я? Распределение должностей в современной отечественной иерархии ("вертикали власти" на ублюдочном новоязе) вследствие изложенного выше осуществляется не по компетентности, а по лояльности. То есть, - если переводить на язык актуальных реалий - по готовности с радостной (sic!) улыбкой вылизывать тех, кто сверху, и вообще выполнять всё что они велят независимо от целесообразности, этичности и даже элементарной адекватности этих велений. Оттого-то столь много среди начальничьего стада челяди, готовой на всё, чтобы удержаться в московских, питерских etc. общежитиях и ипотечных квартирах - только бы не возвращаться в родные бухаевки и говнозаводски к унылому прозябанию на обочине жизни. Хоть в "огороде", но - директором, даже над "овощами", но - начальником.
С одной стороны это характеризует внутренний мир данных существ. Довольно жалкий, по-моему. А с другой - приоритеты и уровень менеджмента набольшего начальства. Вместо того чтобы дать возможность регионам развиваться в соответствии с их самобытностью, предоставив самоуправление и не влезая в их внутренние дела без особых надобностей, оно предпочло стягивать все ресурсы (в то числе кадровые) в центр и перераспределять их на пользу себе и своим холуям.
Конечно, при таком подходе ожидать, что на периферии будет что-то помимо грязи, уныния, скотства, перманентного упадка и комсомольской готовности к лизоблюдству наивно.
Отсюда недалече до банального, в сущности, вывода о вящей необходимости периодической смены высшего (и не только высшего) начальства. Ибо оно является обременительным балластом, который оправдывает своё существование только вящей необходимостью время от времени строить умильные рожи и делать "ку" перед серьёзными дядями и тётями из мирового сообщества.
Разумеется, я осознаю в полной мере саркастичность ситуации: те, кто должны бы быть посечены за глупость, нерадивость и наглость, сами обладают монопольной возможностью сечь кого угодно в пределах российского улуса. Высовывать культяпки вовне для них чревато последствиями (победные реляции в телевизоре - исключительно для внутреннего употребления). Но здесь они - цари и боги.
И, само собой, свой царскобожеский статус они всеми правдами и неправдами пытаются сохранить. Тем более в их активах куда как побольше, нежели затараканенные общежития ВУЗов и квартиры в наспех собранных каракалпаками панельных коробках на задворках больших городов.
Всё бы ничего, но власть - производство крайне вредное. Ничуть не менее (а то и поболее), нежели сталеварение или химическая промышленность. Только не для телесного, а для душевного здоровья. И молочком "за вредность" здесь не поможешь. Не поможешь даже коньячком и балычком. После ненормированного пребывания на данном производстве (или даже в близости от него) психика уродливо и необратимо деформируется, что мы воочию можем наблюдать в нашей несчастной стране: инициативы становятся совсем идиотскими, холуи - вконец бесстыжими, а число охранников растёт в геометрической прогрессии.
Когда это всё сколлапсирует, мало не покажется никому.
Так что лучше всего будет, если начальники поставят в своих кабинетах горшки для отправления естественных надобностей, и, перейдут на полностью автономное безвылазное существование, не вмешиваясь в трудовые процессы для их же, трудовых процессов, вящего блага. Функция хорошего начальника на любом административном уровне, как указывал всё тот же Щедрин, - "laissez passer, laissez faire". Пусть уж всё делается без ценных указаний свыше "медленно и неправильно". Ибо начальников, свято уверенных, будто бы именно они знают, как "быстро и правильно", исходя из чистой эмпирики, не следует подпускать к чему бы то ни было значимому. Особенно в таких делах, в которых смыслить что-то может лишь тот, кто упражняется в учении, а не в словоблудии, просиживании начальничьих кресел и целовании вышесидящих задниц.